Бергман действительно знала сценарий наизусть, до последней реплики последнего персонажа; она принесла с собой четкий и продуманный рисунок роли: такой продуманный, что он иногда казался блестящей импровизацией.
Такого вдохновения никто в съемочной группе еще не испытывал: не часто приходится снимать зло в концентрированном виде, оставаясь при этом в полной безопасности, под защитой юпитеров, светофильтров и жужжащей камеры.
Об Александровой больше никто не вспоминал, она казалась теперь пробным шаром, жалким подобием первой платонической любви, которую напрочь смывает первый, упоительно-бесстыдный опыт ночи с дешевой проституткой.
Братны два раза за смену менял рубашки – они насквозь промокали от пота. Таким я не видела его еще ни разу: он потел от блестяще складывающейся съемки, как любой мужик потеет во время акта; впрочем, это и был любовный акт со всеми его составляющими: ласками, сначала робкими, а потом яростными; сдерживаемой страстью, несдерживаемой страстью и обязательным бурным финалом.
В коротком перерыве появился Кравчук с робким молодым очкариком, типичной канцелярской крысой по виду Канцелярская крыса оказалась сотрудником районного отделения милиции по месту жительства пропавшей Александровой, куда Андрей Юрьевич оперативно подал заявление об исчезновении актрисы – никаких родственников у нее не было.
Юная крыса была раздавлена происходящим: она впервые была на “Мосфильме”, она впервые видела настоящие съемки и даже успела поведать Кравчуку, что в детстве мечтала быть звукооператором на студии научно-популярных фильмов. Именно звукооператором и именно – на студии научно-популярных фильмов. Прихотливость такого выбора крыса объяснить так и не смогла и потому ограничилась скучным исполнением скучных профессиональных обязанностей: кто, когда и как, где и в каком состоянии видел актрису в последний раз. В основном его интересовало здоровье пропавшей, от этих старых актрис только головная боль, как я вас понимаю, господа кинематографисты… Все синхронно и великодушно втолковали ему, что Александрова в последний день съемок была утомлена, что съемки пришлось отменить, а старуху на директорской машине отвезти домой. Оказалось, крыса успела побеседовать с вахтершей, дежурившей той ночью, и она подтвердила, что Александрова в сопровождении Кравчука и шофера отправилась домой в районе пяти часов утра, выглядела не очень хорошо, хотя и перекинулась с вахтершей парой слов.
Кравчук действительно подстраховался, он блестяще закрыл Братны и защитил фильм от возможных неприятностей, я и сама была готова малодушно поверить, что дело со старухой обстояло именно так, что не было никакого трупа, ведь и вахтерша говорит то же самое… Но как, черт возьми, как он сумел это сделать?..
Покончив с формальностями, крыса осталась на площадке, и с ней тотчас же произошел прискорбный инцидент. К ней, робко жавшейся в уголке павильона и с упоением взирающей на таинство кино, подошли Вован Трапезников и ассистент по съемочной технике Садыков. Оба тотчас же стали задирать очкастого опера, особенно преуспел в этом шпанистый Садыков, который ненавидел чужаков на съемочной площадке.
– Вован, ты только посмотри, – громко обратился он к Трапезникову, – какие у нас тут посетители застенчивые, к стенке жмутся, а потом экспонометры пропадают. И трансфокаторы. И рельсы для тележки, между прочим!
– Застенчивый, говоришь? Застенчивый – все равно что робкий, – наставительно сказал Трапезников. – Робкий – все равно что несмелый, несмелый – все равно что трус, трус – все равно что дезертир, дезертир – все равно что мародер, мародер – все равно что преступник, преступник – все равно что уголовник. Значит – наш человек. А наших людей обижать нельзя. Так что отстань от Человека, а лучше – угости его косячком…
– Надо же! – восхитился классификации Вована Садыков. – И откуда ты только это взял?
– В книжке прочел.
– В какой?
– Серия “Библиотечка “Крокодила”, понял?
Крыса пропустила мимо ушей и издевательства Вована, и пассаж о косячке и даже попыталась строить глазки Даше Костромеевой. А спустя полчаса была выдавлена с площадки безжалостным Кравчуком: “Извините, наш режиссер не любит посторонних в павильоне во время съемок…” – “Да-да, я понимаю, простите, пожалуйста, как только что-нибудь выяснится, мы обязательно вам сообщим. Но лучше, конечно, со временем подать в федеральный розыск…"
Напоследок подружка главного героя Даша Костромеева улыбнулась молодому оперу улыбкой Татьяны Александровой с фотографии пятидесятилетней давности, губки сердечком, мечта курсантов Высшей школы милиции и разведенных сотрудников РУОПов. Но ведь кто-то же оставил фотографию в гримерке?.. Нужно обязательно спросить о ней Кравчука… Если он вообще захочет говорить со мной на эту тему.
…Последние формальности с Александровой были улажены, ее судьба не волновала больше никого, кроме сердобольной Ирэн, вообще склонной к абстрактному гуманизму; теперь об Александровой можно было благополучно забыть – в фильме появилась новая звезда.
И в честь новой звезды в конце смены была устроена грандиозная попойка.
Не пили только трое: Братны, Кравчук и Митяй. Даже Фаина Францевна опрокинула несколько стопок, предварив их витиеватым тостом во славу киноискусства вообще и гениального режиссера Анджея Братны, – грубая лесть сошла ей с рук и была встречена нестройными аплодисментами и лихим посвистом. “Вы такие славные, такие молодые, я и сама чувствую себя рядом с вами помолодевшей, вы такие талантливые, такие красивые”, – вдохновенно врала старуха, по очереди обводя глазами распаренные от выпитой водки, сомнительные рожи членов съемочной группы.
"Звезда родилась! – провозгласил умиленный Вован Трапезников. – И не просто звезда, а идеальная женщина. Женщина XXI века! Ур-ря!!!"
Ко мне подсела чрезвычайно довольная Ирэн:
– Ты не представляешь себе, Ева, это просто сюрреализм какой-то: все обыскала, на всех собак спустила, а нашла ее там же, где положила, – в гримерке… Полтергейст какой-то, сначала с ключами, а теперь вот…
– Поздравляю. – Эта чертова видеокассета не выходила у меня из головы все это время.
Через час упирающуюся старуху уговорили уехать – вам нужно отдохнуть, Фаина Францевна, съемки завтра с утра, – и пьянка покатилась по накатанной колее. Впервые за время работы у Братны мне захотелось напиться вдрызг – давно забытое ощущение, связанное со смертью и чувством вины.
– Смотри не нажрись, – шепотом посоветовал мне Митяй, – я тебя волочь на своем горбу не собираюсь.
– А куда ты денешься? Еще как поволочешь, и в ванне помоешь, если будет такая необходимость, – ласково потрепав его по щеке, сказала я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116