!
Я ничего, ничего не могла ему противопоставить. То, что сработало с ничего не подозревавшим, отяжелевшим от сытой жизни Кравчуком, сейчас не проходило. Злость добавила мне азарта, но не добавила силы – я слишком давно не тренировалась. А то, что я умела, Лапицкий вколачивал в меня силой, я не годилась для петушиных боев по определению.
Но сдаться сейчас вот так просто было бы безумием. Митяй мстил мне, мстил за сигареты, за окурки, за протеиновые добавки, за унижения, которым подвергался; за реплики, на которые не мог ответить. Только теперь я поняла это по-настоящему, он мстил единственным способом, которым мог отомстить, – своим безупречным телом.
Его приемы были злыми и ироничными, иногда – оскорбительными; шаг за шагом он повторил недолгую историю наших отношений.
Очередной раз, отлетая к стене, я готова была запросить пощады, но понимала, что это безумие. Он никогда не простит мне слабости, и последнее слово останется за ним. Лучше сжать зубы, которые вполне могут вылететь от одного неосторожного (или осторожного) движения его мощного корпуса, – и дождаться логического конца.
Дождаться того момента, когда он посчитает себя отомщенным.
Но этого конца не было видно – здорово же я успела насолить ему за несколько дней!
– Ну, что же вы, сенсей! – В нем вдруг прорезался юмор. – Преподайте урок ученикам, они этого так ждут.
Черт, я же умела это делать, почему у меня ничего не получается сейчас? Я злилась яа себя, еще несколько минут – и я отползу в сторону и разрыдаюсь…
– Или перенесем тренировку на завтра? – Он решил добить меня окончательно.
Я молчала. Молчать было так же бессмысленно, как и говорить что-то, самое лучшее в моем случае – попытаться сосредоточиться и найти лазейку в его безупречной железобетонной обороне.
– Отчего же, продолжим.
– Слово сенсея закон для ученика. – Господи, сейчас все начнется сначала, он просто ждет, когда я запрошу пощады…
И все снова пошло по кругу: он наскакивал на меня – и я снова оказывалась на ковре. Это выглядело совсем уж неприлично. Я никогда не испытывала к нему ненависти, но теперь возненавидела его.
И тогда мне это удалось. Мне удалось провести тот самый захват, который опрокинул на пол Кравчука. То же самое произошло и с Митяем: это была случайность, он легко вышел из ситуации, но я на мгновение ощутила запах его волос.
Запах его волос, вдруг неожиданно прорезавшийся, потерявший всякую стерильность, – оказывается, волосы у Митяя пахнут, и сам он пахнет; это не дорогой одеколон, и не терпкий пот, а что-то совсем другое…
Теперь он поменял тактику, он уже не бросал меня через голову, он практиковал долгие захваты. Он накрывал меня, и я вдруг поразилась тому, как идеально встраивается в его тело мое собственное, поражаясь тому, как он перестает ломать меня и так же слушает мои руки, как и я – его… Обманные маневры, я знаю эти обманные маневры, стоит ему только ослабить хватку, и я сумею вывернуться и уйти на противоположный конец комнаты. Но тогда исчезнут все запахи – и те, которые я успела почувствовать, и те, которые не успела.
Неужели это так волнует меня? Волнует настолько, что я готова терпеть эти бои без правил сколь угодно долго?
Да, да, да…
В какой-то момент – когда его кожа была особенно близко, – я вдруг вообще перестала сопротивляться, и Митяй легко опрокинул меня на обе лопатки; его тело накрыло мое, и я увидела его лицо совсем близко. Оно вдруг потеряло чистоту и совершенство линий и стало таким восхитительно асимметричным, что у меня упало сердце.
Он играл не по правилам. Он тоже ослабил хватку – теперь легко было вывернуться, провести болевой прием и хоть как-то реабилитировать себя. Но я не сделала этого, я лежала, поверженная, и слушала, как тяжелеет его тело. Митяй осторожно высвободил руку и коснулся моего лица.
Его глаза оказались совсем не голубыми – гамма цветов была гораздо более сложной.
Гораздо более сложной.
Все оказалось сложнее, чем я предполагала.
– Черт возьми, – сказал Митяй прерывающимся голосом, – черт возьми, у тебя молодое лицо. У тебя совсем нет морщин… Ничего не понимаю.
Нужно ответить ему, нужно сказать что-нибудь подходящее случаю, упростить ситуацию, заменить мелодраму более низким жанром.
– Я даже не мог представить, какое у тебя молодое лицо… Я никогда не видел его так близко.
Слишком близко. В опасной близости, я уже и сама забыла, что значит чужое дыхание, остановившееся, замершее в нерешительности у моих таких же замерших губ.
– Почему я этого не видел?..
Нужно приходить в себя, Ева, слишком далеко может зайти это избиение младенцев, слишком податливо его тело, слишком податливо твое собственное.
Если сейчас он поцелует меня – я отвечу.
– Сколько тебе лет? – спросил Митяй.
– Ты же сам сказал, я старая дева. Закончим на сегодня. Ты указал мне мое настоящее место. Ты выиграл.
– Почему же ты не смогла защититься? – Он все еще не выпускал меня. Он даже прикрыл глаза, чтобы не выпустить меня. – Я же видел, там, на студии. Это было элегантно.
– Это была экстремальная ситуация.
– А сейчас – не экстремальная?
– Сейчас нет. – Я едва открыла рот, наполненный кровью.
Этого оказалось достаточно – я легко выскользнула из-под него, и он не препятствовал мне. Несколько минут мы смотрели друг на друга. Сейчас высохнет пот, и все станет на свои места.
– Н-да, – я попыталась взять себя в руки, – отличный урок.
– Ты думаешь?
– Это очевидно. Иногда полезно ставить людей на место.
– Но приему ты так меня и не научила. – Думаю, теперь это излишне.
– Нет, – серьезно сказал он, нехотя поднялся и вышел из комнаты.
– Я первая иду в душ, – крикнула я ему вдогонку.
…Закрывшись в ванной, я сбросила с себя влажную от пота одежду и робко подошла к зеркалу, висевшему над умывальником: интересно, что такого увидел во мне Митяй сегодня, подойдя так близко? Неужели седина, так тщательно скрывающая меня, делавшая неуязвимой для любых проявлений чувства, устала держать оборону? Неужели лицо, такое равнодушное ко всему, проявило каплю интереса к этому мальчику и захотело понравиться ему?..
Нет, ничего экстраординарного в зеркале я не увидела – во всяком случае, того, что разглядел во мне Митяй. Нужно заканчивать эти игры, иначе это может кончиться…
Чем все это может кончиться?
Кончится тем, что я захочу с ним переспать, жестко сказала я себе, растянув губы в иронической улыбке, и это будет банальный пересып без всяких далеко идущих последствий: Митяй вспомнит обрывки инструкций, которыми снабжал его Андрей Юрьевич и на которые он намекал мне:
"Повторяю, он в полном вашем распоряжении”.
Господи, как это пошло.
Но не пошлее, чем сесть в первый попавшийся автомобиль и снять первого попавшегося мужика, в самом деле!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
Я ничего, ничего не могла ему противопоставить. То, что сработало с ничего не подозревавшим, отяжелевшим от сытой жизни Кравчуком, сейчас не проходило. Злость добавила мне азарта, но не добавила силы – я слишком давно не тренировалась. А то, что я умела, Лапицкий вколачивал в меня силой, я не годилась для петушиных боев по определению.
Но сдаться сейчас вот так просто было бы безумием. Митяй мстил мне, мстил за сигареты, за окурки, за протеиновые добавки, за унижения, которым подвергался; за реплики, на которые не мог ответить. Только теперь я поняла это по-настоящему, он мстил единственным способом, которым мог отомстить, – своим безупречным телом.
Его приемы были злыми и ироничными, иногда – оскорбительными; шаг за шагом он повторил недолгую историю наших отношений.
Очередной раз, отлетая к стене, я готова была запросить пощады, но понимала, что это безумие. Он никогда не простит мне слабости, и последнее слово останется за ним. Лучше сжать зубы, которые вполне могут вылететь от одного неосторожного (или осторожного) движения его мощного корпуса, – и дождаться логического конца.
Дождаться того момента, когда он посчитает себя отомщенным.
Но этого конца не было видно – здорово же я успела насолить ему за несколько дней!
– Ну, что же вы, сенсей! – В нем вдруг прорезался юмор. – Преподайте урок ученикам, они этого так ждут.
Черт, я же умела это делать, почему у меня ничего не получается сейчас? Я злилась яа себя, еще несколько минут – и я отползу в сторону и разрыдаюсь…
– Или перенесем тренировку на завтра? – Он решил добить меня окончательно.
Я молчала. Молчать было так же бессмысленно, как и говорить что-то, самое лучшее в моем случае – попытаться сосредоточиться и найти лазейку в его безупречной железобетонной обороне.
– Отчего же, продолжим.
– Слово сенсея закон для ученика. – Господи, сейчас все начнется сначала, он просто ждет, когда я запрошу пощады…
И все снова пошло по кругу: он наскакивал на меня – и я снова оказывалась на ковре. Это выглядело совсем уж неприлично. Я никогда не испытывала к нему ненависти, но теперь возненавидела его.
И тогда мне это удалось. Мне удалось провести тот самый захват, который опрокинул на пол Кравчука. То же самое произошло и с Митяем: это была случайность, он легко вышел из ситуации, но я на мгновение ощутила запах его волос.
Запах его волос, вдруг неожиданно прорезавшийся, потерявший всякую стерильность, – оказывается, волосы у Митяя пахнут, и сам он пахнет; это не дорогой одеколон, и не терпкий пот, а что-то совсем другое…
Теперь он поменял тактику, он уже не бросал меня через голову, он практиковал долгие захваты. Он накрывал меня, и я вдруг поразилась тому, как идеально встраивается в его тело мое собственное, поражаясь тому, как он перестает ломать меня и так же слушает мои руки, как и я – его… Обманные маневры, я знаю эти обманные маневры, стоит ему только ослабить хватку, и я сумею вывернуться и уйти на противоположный конец комнаты. Но тогда исчезнут все запахи – и те, которые я успела почувствовать, и те, которые не успела.
Неужели это так волнует меня? Волнует настолько, что я готова терпеть эти бои без правил сколь угодно долго?
Да, да, да…
В какой-то момент – когда его кожа была особенно близко, – я вдруг вообще перестала сопротивляться, и Митяй легко опрокинул меня на обе лопатки; его тело накрыло мое, и я увидела его лицо совсем близко. Оно вдруг потеряло чистоту и совершенство линий и стало таким восхитительно асимметричным, что у меня упало сердце.
Он играл не по правилам. Он тоже ослабил хватку – теперь легко было вывернуться, провести болевой прием и хоть как-то реабилитировать себя. Но я не сделала этого, я лежала, поверженная, и слушала, как тяжелеет его тело. Митяй осторожно высвободил руку и коснулся моего лица.
Его глаза оказались совсем не голубыми – гамма цветов была гораздо более сложной.
Гораздо более сложной.
Все оказалось сложнее, чем я предполагала.
– Черт возьми, – сказал Митяй прерывающимся голосом, – черт возьми, у тебя молодое лицо. У тебя совсем нет морщин… Ничего не понимаю.
Нужно ответить ему, нужно сказать что-нибудь подходящее случаю, упростить ситуацию, заменить мелодраму более низким жанром.
– Я даже не мог представить, какое у тебя молодое лицо… Я никогда не видел его так близко.
Слишком близко. В опасной близости, я уже и сама забыла, что значит чужое дыхание, остановившееся, замершее в нерешительности у моих таких же замерших губ.
– Почему я этого не видел?..
Нужно приходить в себя, Ева, слишком далеко может зайти это избиение младенцев, слишком податливо его тело, слишком податливо твое собственное.
Если сейчас он поцелует меня – я отвечу.
– Сколько тебе лет? – спросил Митяй.
– Ты же сам сказал, я старая дева. Закончим на сегодня. Ты указал мне мое настоящее место. Ты выиграл.
– Почему же ты не смогла защититься? – Он все еще не выпускал меня. Он даже прикрыл глаза, чтобы не выпустить меня. – Я же видел, там, на студии. Это было элегантно.
– Это была экстремальная ситуация.
– А сейчас – не экстремальная?
– Сейчас нет. – Я едва открыла рот, наполненный кровью.
Этого оказалось достаточно – я легко выскользнула из-под него, и он не препятствовал мне. Несколько минут мы смотрели друг на друга. Сейчас высохнет пот, и все станет на свои места.
– Н-да, – я попыталась взять себя в руки, – отличный урок.
– Ты думаешь?
– Это очевидно. Иногда полезно ставить людей на место.
– Но приему ты так меня и не научила. – Думаю, теперь это излишне.
– Нет, – серьезно сказал он, нехотя поднялся и вышел из комнаты.
– Я первая иду в душ, – крикнула я ему вдогонку.
…Закрывшись в ванной, я сбросила с себя влажную от пота одежду и робко подошла к зеркалу, висевшему над умывальником: интересно, что такого увидел во мне Митяй сегодня, подойдя так близко? Неужели седина, так тщательно скрывающая меня, делавшая неуязвимой для любых проявлений чувства, устала держать оборону? Неужели лицо, такое равнодушное ко всему, проявило каплю интереса к этому мальчику и захотело понравиться ему?..
Нет, ничего экстраординарного в зеркале я не увидела – во всяком случае, того, что разглядел во мне Митяй. Нужно заканчивать эти игры, иначе это может кончиться…
Чем все это может кончиться?
Кончится тем, что я захочу с ним переспать, жестко сказала я себе, растянув губы в иронической улыбке, и это будет банальный пересып без всяких далеко идущих последствий: Митяй вспомнит обрывки инструкций, которыми снабжал его Андрей Юрьевич и на которые он намекал мне:
"Повторяю, он в полном вашем распоряжении”.
Господи, как это пошло.
Но не пошлее, чем сесть в первый попавшийся автомобиль и снять первого попавшегося мужика, в самом деле!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116