поэтому в ускользающем от сиюминутного восприятия кроется и все то, что относится к самым темным и низменным сторонам нашей души. "Я опущусь на дно морское, я полечу за облака" – это совсем не от Демона, это лишь демоновское иносказание тех теряющихся в бесконечном пределов вселенской бездны, которую обнаружит в человеческой душе гений Шекспира и Достоевского.)
Но попробуем все же представить себе, что любой знак обозначает собой только то, что изначально вкладывает в него индивид, и что всякий раз из него полностью извлекается именно то, что содержится в нем. Допустимо ли и в этом случае говорить о возможности очеловечивания тех неизъяснимых состояний духа, которые берут свое начало в эмоциональной сфере животного?
Думается, нет. Если бы все наши слова, жесты, поступки, словом, все то, что может выступать – и выступает – в качестве знака, и в самом деле не содержали бы в себе ни грана сверх того, что вкладывается в них на одном полюсе обмена, если бы это содержание воспроизводилось на другом его полюсе без каких бы то ни было деформаций, ни о каком одухотворении чувств не могло бы быть и речи. Лишь наполняясь тем, что остается за пределами сиюминутного контекста общения эти чувства через долгую череду поколений перестают быть смутным и нечленораздельным тяготением к какому-то одному полюсу явлений и столь же смутным и бессознательным отторжением всего другого.
…Итак. Со становлением и развитием собственно знаковых форм общения одухотворенное чувство становится неизменным спутником любого информационного процесса. Впрочем, не спутником и даже не структурным его элементом. Ведь со временем чувство становится не чем иным, как формой инобытия абсолютно полного значения любого знака, и, как концентрированное его инобытие, оно оказывается некоторым всеобщим началом, лишь частной формой проявления которого оказывается сиюминутно значимый контекст дискретного знакового обмена. Иначе говоря, чисто информационная сторона людского общения оказывается, пусть и главенствующей, но все же лишь одной из составляющих какого-то единого неоглядного целого. И уже не ситуационный контекст, не примитивная рефлекторная цепь, определенной реакцией замыкающая каждое раздражение, и даже не рассудочное предвычисление причинной перспективы – одно только оно и оказывается способным объяснить все действия человека.
Другими словами, именно (и только!) благодаря той эмоциональной составляющей, что неизменно присутствует в любом дискретном акте любого информационного обмена, мы, даже не отдавая себе в этом отчета, постигаем отнюдь не ограниченное содержание какой-то контекстной ситуации, но в конечном счете всю глубину смысла всех воспринимаемых нами знаков. И уже только потому, что нами (пусть даже и в не всегда осознанной форме) без остатка постигается именно вся глубина смысла, нам становится доступным и то узкое, чисто утилитарное их значение, которое, собственно, и составляет предмет конечного акта общения. Можно утверждать: без осознания всеобщего смысла, прикладное значение слова оставалось бы абсолютно недоступным нам. В сущности точно так же – но это лишь бледное отражение того, о чем говорится здесь, – без знания общей структуры языка невозможно раскрыть смысл ни одной лексической его единицы.
Таким образом, вовсе не в разуме, и уж тем более не в рассудке – в очеловеченном одухотворенном чувстве индивид оказывается равным всему человеческому роду. Больше того именно здесь микроскопическая часть оказывается способной не только сравняться, но и поглотить собой целое. Впрочем, и этого мало: в чувстве отдельно взятый индивид оказывается способным встать над родом. Иначе говоря, часть вообще оказывается больше целого. Все это является прямым следствием того непреложного обстоятельства, что полное значение любого знака может быть достоянием лишь человеческого рода как целого; ни один отдельно взятый индивид не в состоянии объять его. Одухотворенное же человеком чувство в конечном счете растворяет в себе все, что может олицетворять собой тот или иной знак. А это и значит, что индивид оказывается способным растворить в себе без исключения все родовое достояние. Словом, понятие "человек" и в самом деле с полным основанием может быть применено как к человеческому роду в целом, так и к отдельному – любому – индивиду в отдельности. Поэтому, на первый взгляд странный, лингвистический феномен, объединяющий собой две эти, казалось бы, совершенно несопоставимые друг с другом сущности, оказывается отражением строгой объективной связи между микрокосмом человека и макрокосмом всего человеческого рода.
В сущности, только эта способность индивида сравняться с родом, а в чем-то даже и встать над ним делает возможным последовательное восхождение к вершинам культуры самого рода. Ведь в конечном счете интегральное его развитие осуществляется только за счет творчества индивидов; лишь духовный труд замкнутой монады, лишь откровение индивидуального духа способны открыть какие-то новые горизонты перед всеми.
Любой информационный обмен – будь это извне фиксируемый процесс, в котором одновременно принимает участие целое множество субъектов, или замкнутое незримое движение, непрестанно на протяжении всей жизни протекающее "внутри" каждого из нас – всегда представляет собой творческое начало. Но если любое знаковосприятие всегда окутывается атмосферой сопровождающего его чувства, значит, именно одухотворенное чувство в конечном счете становится той всеобщей стихией, которая движет любой творческий процесс. "Око за око и зуб за зуб" – не есть выражение какой-то природной человеческой жестокости, напротив, все здесь дышит если и не представлением о справедливости, то неистребимым порывом к ней, ее вечным поиском. Поэтому там, где законом этой стихии становится именно этот порыв, всеобщим мотивом человеческого творчества ставится его отзвук в формирующейся родовой морали. Но там, где концентрированной формой его выражения становятся откровения Нового Завета, уже не родовая мораль – нравственное чувство человека оказывается всеобщим законом созидания нашего мира. Вот только важно понять, что и Ветхий, и Новый заветы – это не вероучительные абсолюты (хотя, конечно, и они тоже), но лишь иносказание каких-то грандиозных рубежей, преодоленных нами…
6. ПОЛЯРИЗАЦИЯ СЛОВА
6.1. Границы значения
Итак, в полном контексте развития общества невозможность обеспечения абсолютного тождества смысла на обоих полюсах информационного обмена, свидетельствует не столько против знаковых систем, сколько в их пользу.
Но, как это ни парадоксально, если бы все они обладали одними только достоинствами, никакое общение было бы попросту невозможно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Но попробуем все же представить себе, что любой знак обозначает собой только то, что изначально вкладывает в него индивид, и что всякий раз из него полностью извлекается именно то, что содержится в нем. Допустимо ли и в этом случае говорить о возможности очеловечивания тех неизъяснимых состояний духа, которые берут свое начало в эмоциональной сфере животного?
Думается, нет. Если бы все наши слова, жесты, поступки, словом, все то, что может выступать – и выступает – в качестве знака, и в самом деле не содержали бы в себе ни грана сверх того, что вкладывается в них на одном полюсе обмена, если бы это содержание воспроизводилось на другом его полюсе без каких бы то ни было деформаций, ни о каком одухотворении чувств не могло бы быть и речи. Лишь наполняясь тем, что остается за пределами сиюминутного контекста общения эти чувства через долгую череду поколений перестают быть смутным и нечленораздельным тяготением к какому-то одному полюсу явлений и столь же смутным и бессознательным отторжением всего другого.
…Итак. Со становлением и развитием собственно знаковых форм общения одухотворенное чувство становится неизменным спутником любого информационного процесса. Впрочем, не спутником и даже не структурным его элементом. Ведь со временем чувство становится не чем иным, как формой инобытия абсолютно полного значения любого знака, и, как концентрированное его инобытие, оно оказывается некоторым всеобщим началом, лишь частной формой проявления которого оказывается сиюминутно значимый контекст дискретного знакового обмена. Иначе говоря, чисто информационная сторона людского общения оказывается, пусть и главенствующей, но все же лишь одной из составляющих какого-то единого неоглядного целого. И уже не ситуационный контекст, не примитивная рефлекторная цепь, определенной реакцией замыкающая каждое раздражение, и даже не рассудочное предвычисление причинной перспективы – одно только оно и оказывается способным объяснить все действия человека.
Другими словами, именно (и только!) благодаря той эмоциональной составляющей, что неизменно присутствует в любом дискретном акте любого информационного обмена, мы, даже не отдавая себе в этом отчета, постигаем отнюдь не ограниченное содержание какой-то контекстной ситуации, но в конечном счете всю глубину смысла всех воспринимаемых нами знаков. И уже только потому, что нами (пусть даже и в не всегда осознанной форме) без остатка постигается именно вся глубина смысла, нам становится доступным и то узкое, чисто утилитарное их значение, которое, собственно, и составляет предмет конечного акта общения. Можно утверждать: без осознания всеобщего смысла, прикладное значение слова оставалось бы абсолютно недоступным нам. В сущности точно так же – но это лишь бледное отражение того, о чем говорится здесь, – без знания общей структуры языка невозможно раскрыть смысл ни одной лексической его единицы.
Таким образом, вовсе не в разуме, и уж тем более не в рассудке – в очеловеченном одухотворенном чувстве индивид оказывается равным всему человеческому роду. Больше того именно здесь микроскопическая часть оказывается способной не только сравняться, но и поглотить собой целое. Впрочем, и этого мало: в чувстве отдельно взятый индивид оказывается способным встать над родом. Иначе говоря, часть вообще оказывается больше целого. Все это является прямым следствием того непреложного обстоятельства, что полное значение любого знака может быть достоянием лишь человеческого рода как целого; ни один отдельно взятый индивид не в состоянии объять его. Одухотворенное же человеком чувство в конечном счете растворяет в себе все, что может олицетворять собой тот или иной знак. А это и значит, что индивид оказывается способным растворить в себе без исключения все родовое достояние. Словом, понятие "человек" и в самом деле с полным основанием может быть применено как к человеческому роду в целом, так и к отдельному – любому – индивиду в отдельности. Поэтому, на первый взгляд странный, лингвистический феномен, объединяющий собой две эти, казалось бы, совершенно несопоставимые друг с другом сущности, оказывается отражением строгой объективной связи между микрокосмом человека и макрокосмом всего человеческого рода.
В сущности, только эта способность индивида сравняться с родом, а в чем-то даже и встать над ним делает возможным последовательное восхождение к вершинам культуры самого рода. Ведь в конечном счете интегральное его развитие осуществляется только за счет творчества индивидов; лишь духовный труд замкнутой монады, лишь откровение индивидуального духа способны открыть какие-то новые горизонты перед всеми.
Любой информационный обмен – будь это извне фиксируемый процесс, в котором одновременно принимает участие целое множество субъектов, или замкнутое незримое движение, непрестанно на протяжении всей жизни протекающее "внутри" каждого из нас – всегда представляет собой творческое начало. Но если любое знаковосприятие всегда окутывается атмосферой сопровождающего его чувства, значит, именно одухотворенное чувство в конечном счете становится той всеобщей стихией, которая движет любой творческий процесс. "Око за око и зуб за зуб" – не есть выражение какой-то природной человеческой жестокости, напротив, все здесь дышит если и не представлением о справедливости, то неистребимым порывом к ней, ее вечным поиском. Поэтому там, где законом этой стихии становится именно этот порыв, всеобщим мотивом человеческого творчества ставится его отзвук в формирующейся родовой морали. Но там, где концентрированной формой его выражения становятся откровения Нового Завета, уже не родовая мораль – нравственное чувство человека оказывается всеобщим законом созидания нашего мира. Вот только важно понять, что и Ветхий, и Новый заветы – это не вероучительные абсолюты (хотя, конечно, и они тоже), но лишь иносказание каких-то грандиозных рубежей, преодоленных нами…
6. ПОЛЯРИЗАЦИЯ СЛОВА
6.1. Границы значения
Итак, в полном контексте развития общества невозможность обеспечения абсолютного тождества смысла на обоих полюсах информационного обмена, свидетельствует не столько против знаковых систем, сколько в их пользу.
Но, как это ни парадоксально, если бы все они обладали одними только достоинствами, никакое общение было бы попросту невозможно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50