То есть, абсолютно ничего. Но постепенно я вспомнила и подъем по лестнице, и неудавшуюся попытку молодого друида остановить меня, и то, как залезала в дупло.
– Ну я и дура! – дошло до меня, как до жирафа. – Это же надо было на такое подписаться!
И я сделала первое, что пришло мне в голову – попробовала проскрестись наружу. Занялась этим достойным делом с энтузиазмом, но потом поняла, что мое чувство направления отказало вместе с исчезновением света. Сунула я тогда в рот окровавленные пальцы, и, поскольку заняться по-прежнему было решительно нечем, принялась ругать начальство на чем свет стоит. Перебрав все известные мне нецензурные выражения, я принялась костерить себя – за глупость и излишнюю доверчивость. Так я и заснула – злая на себя, на Дерево, на весь свет. Во сне мне снились мои тренировки, и я была счастлива – просто от того, что двигаюсь. Когда же я проснулась, то не смогла найти ни рук, ни ног – с непривычки у меня одеревенело все тело.
Вот тогда-то мне впотьмах и показалось, что если я не приму прямое положение, то так и останусь скрюченная до конца дней своих. Я вертелась волчком, пытаясь принять привычное мне вытянутое положение, и не могла. Меня охватила паника – я поняла, что могу и не выбраться отсюда никогда.
Как-как он там сказал? Дерево само меня выпустит? Но как? Что я должна для этого сделать?! Опомнилась я от осознания того, что, у меня саднило все лицо. Оказывается, я, раздирая в кровь губы, грызла ставший ненавистным ствол исполина. По подбородку текли теплые струйки, из глаз тоже сочилась влага. Было понятно, что наружу не выбраться. Я прекратила бесполезные попытки пробиться наружу, скрючилась на дне дупла. Меня охватила апатия.
Так потянулось время. Сколько его прошло, я не знала. Равно как и того, день сейчас, или ночь. Поначалу я надеялась, что меня выпустят. Потом, по прошествии нескольких циклов сон – ожидание освобождения – сон – ожидание, с трудом, но осознала, что надеяться не на кого. Меня бросили! Оставили! Забыли!!!
Очередная истерика чуть было не закончилась плачевно – наревевшись от души, я со всей дури принялась пинать головой стенку своей тюрьмы. Чтобы умереть и не мучиться. Коварное Дерево раскусило мои планы, и выстлало стенки толстенным мягким мхом. Я усмехнулась:
– Понятно… Собаки на сене хреновы! И жить не дадут по-человечески, и умереть, как полагается. Ладно. Ваша взяла. Буду отсюда конструктивно выбираться.
После принятия решения я совсем успокоилась. Начала вспоминать, чему меня учили в последнее время. Конечно же, с самого начала я попыталась войти в контакт с Деревом. Естественно, у меня ничего не вышло – объект был явно не по моим зубам. Я-то привыкла управлять растениями. А тут – поди, поуправляй исполином! Тогда-то я и вспомнила лекции начальства – в конце концов, оно же меня сюда засунуло, значит, копать надо было в этом месте. Кажется, босс хотел, чтобы я поняла, что такое «магия»…
Судя по словам учителя, мои собственные магические способности (и не маленькие) не использовались мною с самого младенчества. Я обросла ментальной оболочкой чужих разношерстных сведений об этом мире («смотри, это человек, а у него два глазика, видишь, два, да смотри же, дубина стоеросовая, два глазика!!!»), и, судя по всему, мне предстояла работа счистке оной. И дупло как нельзя лучше подходило для этой цели. Раскусив замысел начальства, я повеселела.
Затем я задалась вопросом – а чего это я, собственно, поддаюсь на провокацию со стороны окружающих? Вот как сейчас, с дуплом этим замечательным? Да и вообще, по жизни. Не сразу, но до меня дошло, что главная моя беда состояла в том, что я (порой) была слишком общительна по натуре. Нет-нет, да накатывало на меня желание почувствовать с кем-то единение, в то время, как людям не было до меня никакого дела. Бабушка гнала меня к маме, мама к сестре, сестра и вовсе норовила пнуть посильнее – она была старше и тяжелее. Когда же на меня, наконец, обращали позитивное внимание, радости моей не было предела, и я была готова на многое, лишь бы продлить моменты дружбы и близости. Вот так и набралась я посторонних оценок и мнений во имя единства, блин!
Теперь же мне предстояло нырнуть в тотальное одиночество. О, как же это было сложно! Казалось бы, я и так сижу в полной изоляции. Но в то же время удерживаю около себя образы родственников-близких-знакомых, и упорно за них цепляюсь. Наконец, я решилась отпустить всех. И осталась одна.
Это было ничуть не страшно, но, наоборот, абсолютно весело и познавательно. Меня теперь окружала не темнота и безысходность, но нечто поистине безграничное, прозрачное, невесомое, и почему-то красноватого цвета. Не могу иначе сказать, не передается это словами. Я подумала, что неплохо было бы зажечь огонь. И вот он, тут как тут, уютный такой, чуть ли не пушистый комочек у меня в ладошке. Я рассмеялась – настолько все оказалось просто!
Мне было жаль расставаться с огоньком, и я захотела, чтобы он побыл со мной еще немного. Огонек подмигнул(!), и, отделившись от моей руки, поплыл к центру дупла.
«Я не люблю огонь», – послышалось отовсюду.
Вроде бы и русским языком было сказано, а все равно – понятнее некуда.
– А? – завертела я головой по сторонам.
Огонек замерцал, и потух. Я немедленно создала новый.
«В руках – держи, а на волю – не пускай».
– ДЕРЕВО? Ты, что ли?
«А кто же еще-то?»
– Выпусти меня, пожалуйста!!
«Неужели тебе было так плохо?»
Я не стала спешить с ответом – ведь, судя по напутствию начальства («Как с Деревом договоришься!»), от моих слов зависела моя дальнейшая судьба.
Конечно, мне было плохо. Местами даже очень. Одно битье головой о стенку чего стоило! И вообще, еще неизвестно, может, у меня вся голова уже седая… Но… Дерево-то тут при чем? Оно обо мне заботилось, поливало, кормило, чистило.
– Спасибо за заботу, – от души ответила я. – Мне здесь, и впрямь, очень хорошо. Но я люблю двигаться, и махать ногами. Так что, выпусти меня, ПОЖАЛУЙСТА! Я тебя буду навещать, – добавила я на всякий случай.
«Ну, раз будешь навещать, то тогда конечно…»
Могу поклясться, это было сказано с изрядной долей ехидства.
Дупло медленно, со скрипом, приоткрылось. Свет резанул меня по успевшим привыкнуть к полной темноте глазам, а тот огонек, что развлекал меня, был не очень-то ярок, как выяснилось. Я тут же зажмурилась обратно, а вслед за этим услышала какую-то возню снаружи.
– Ты жива, детонька? – вопросили меня голосом старшего друида.
Тут-то я и разревелась от облегчения. И плакала, не переставая, пока дед вытаскивал меня из уже бывшей темницы, и, бранил, бранил на чем свет стоит «Иваныча» за жестокость методов обучения.
– Сколько я там пробыла? – спросила я деда Макса, когда мы благополучно достигли уровня земли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
– Ну я и дура! – дошло до меня, как до жирафа. – Это же надо было на такое подписаться!
И я сделала первое, что пришло мне в голову – попробовала проскрестись наружу. Занялась этим достойным делом с энтузиазмом, но потом поняла, что мое чувство направления отказало вместе с исчезновением света. Сунула я тогда в рот окровавленные пальцы, и, поскольку заняться по-прежнему было решительно нечем, принялась ругать начальство на чем свет стоит. Перебрав все известные мне нецензурные выражения, я принялась костерить себя – за глупость и излишнюю доверчивость. Так я и заснула – злая на себя, на Дерево, на весь свет. Во сне мне снились мои тренировки, и я была счастлива – просто от того, что двигаюсь. Когда же я проснулась, то не смогла найти ни рук, ни ног – с непривычки у меня одеревенело все тело.
Вот тогда-то мне впотьмах и показалось, что если я не приму прямое положение, то так и останусь скрюченная до конца дней своих. Я вертелась волчком, пытаясь принять привычное мне вытянутое положение, и не могла. Меня охватила паника – я поняла, что могу и не выбраться отсюда никогда.
Как-как он там сказал? Дерево само меня выпустит? Но как? Что я должна для этого сделать?! Опомнилась я от осознания того, что, у меня саднило все лицо. Оказывается, я, раздирая в кровь губы, грызла ставший ненавистным ствол исполина. По подбородку текли теплые струйки, из глаз тоже сочилась влага. Было понятно, что наружу не выбраться. Я прекратила бесполезные попытки пробиться наружу, скрючилась на дне дупла. Меня охватила апатия.
Так потянулось время. Сколько его прошло, я не знала. Равно как и того, день сейчас, или ночь. Поначалу я надеялась, что меня выпустят. Потом, по прошествии нескольких циклов сон – ожидание освобождения – сон – ожидание, с трудом, но осознала, что надеяться не на кого. Меня бросили! Оставили! Забыли!!!
Очередная истерика чуть было не закончилась плачевно – наревевшись от души, я со всей дури принялась пинать головой стенку своей тюрьмы. Чтобы умереть и не мучиться. Коварное Дерево раскусило мои планы, и выстлало стенки толстенным мягким мхом. Я усмехнулась:
– Понятно… Собаки на сене хреновы! И жить не дадут по-человечески, и умереть, как полагается. Ладно. Ваша взяла. Буду отсюда конструктивно выбираться.
После принятия решения я совсем успокоилась. Начала вспоминать, чему меня учили в последнее время. Конечно же, с самого начала я попыталась войти в контакт с Деревом. Естественно, у меня ничего не вышло – объект был явно не по моим зубам. Я-то привыкла управлять растениями. А тут – поди, поуправляй исполином! Тогда-то я и вспомнила лекции начальства – в конце концов, оно же меня сюда засунуло, значит, копать надо было в этом месте. Кажется, босс хотел, чтобы я поняла, что такое «магия»…
Судя по словам учителя, мои собственные магические способности (и не маленькие) не использовались мною с самого младенчества. Я обросла ментальной оболочкой чужих разношерстных сведений об этом мире («смотри, это человек, а у него два глазика, видишь, два, да смотри же, дубина стоеросовая, два глазика!!!»), и, судя по всему, мне предстояла работа счистке оной. И дупло как нельзя лучше подходило для этой цели. Раскусив замысел начальства, я повеселела.
Затем я задалась вопросом – а чего это я, собственно, поддаюсь на провокацию со стороны окружающих? Вот как сейчас, с дуплом этим замечательным? Да и вообще, по жизни. Не сразу, но до меня дошло, что главная моя беда состояла в том, что я (порой) была слишком общительна по натуре. Нет-нет, да накатывало на меня желание почувствовать с кем-то единение, в то время, как людям не было до меня никакого дела. Бабушка гнала меня к маме, мама к сестре, сестра и вовсе норовила пнуть посильнее – она была старше и тяжелее. Когда же на меня, наконец, обращали позитивное внимание, радости моей не было предела, и я была готова на многое, лишь бы продлить моменты дружбы и близости. Вот так и набралась я посторонних оценок и мнений во имя единства, блин!
Теперь же мне предстояло нырнуть в тотальное одиночество. О, как же это было сложно! Казалось бы, я и так сижу в полной изоляции. Но в то же время удерживаю около себя образы родственников-близких-знакомых, и упорно за них цепляюсь. Наконец, я решилась отпустить всех. И осталась одна.
Это было ничуть не страшно, но, наоборот, абсолютно весело и познавательно. Меня теперь окружала не темнота и безысходность, но нечто поистине безграничное, прозрачное, невесомое, и почему-то красноватого цвета. Не могу иначе сказать, не передается это словами. Я подумала, что неплохо было бы зажечь огонь. И вот он, тут как тут, уютный такой, чуть ли не пушистый комочек у меня в ладошке. Я рассмеялась – настолько все оказалось просто!
Мне было жаль расставаться с огоньком, и я захотела, чтобы он побыл со мной еще немного. Огонек подмигнул(!), и, отделившись от моей руки, поплыл к центру дупла.
«Я не люблю огонь», – послышалось отовсюду.
Вроде бы и русским языком было сказано, а все равно – понятнее некуда.
– А? – завертела я головой по сторонам.
Огонек замерцал, и потух. Я немедленно создала новый.
«В руках – держи, а на волю – не пускай».
– ДЕРЕВО? Ты, что ли?
«А кто же еще-то?»
– Выпусти меня, пожалуйста!!
«Неужели тебе было так плохо?»
Я не стала спешить с ответом – ведь, судя по напутствию начальства («Как с Деревом договоришься!»), от моих слов зависела моя дальнейшая судьба.
Конечно, мне было плохо. Местами даже очень. Одно битье головой о стенку чего стоило! И вообще, еще неизвестно, может, у меня вся голова уже седая… Но… Дерево-то тут при чем? Оно обо мне заботилось, поливало, кормило, чистило.
– Спасибо за заботу, – от души ответила я. – Мне здесь, и впрямь, очень хорошо. Но я люблю двигаться, и махать ногами. Так что, выпусти меня, ПОЖАЛУЙСТА! Я тебя буду навещать, – добавила я на всякий случай.
«Ну, раз будешь навещать, то тогда конечно…»
Могу поклясться, это было сказано с изрядной долей ехидства.
Дупло медленно, со скрипом, приоткрылось. Свет резанул меня по успевшим привыкнуть к полной темноте глазам, а тот огонек, что развлекал меня, был не очень-то ярок, как выяснилось. Я тут же зажмурилась обратно, а вслед за этим услышала какую-то возню снаружи.
– Ты жива, детонька? – вопросили меня голосом старшего друида.
Тут-то я и разревелась от облегчения. И плакала, не переставая, пока дед вытаскивал меня из уже бывшей темницы, и, бранил, бранил на чем свет стоит «Иваныча» за жестокость методов обучения.
– Сколько я там пробыла? – спросила я деда Макса, когда мы благополучно достигли уровня земли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98