Не веря своим глазам, он подскочил, хотел вернуться, посмотрел вверх. Над колодцем синело высокое небо. Он отринул его.
Жандарм приближался к колодцу, когда вдруг наткнулся на юношу. Сначала внимание его привлекли нелепые длинные волосы парня, потом он заметил, что тот спит. Но почему он спит сидя, почему так громко храпит? Жандарм в сомнении подошел ближе. Осторожно положил руку на плечо сидящему, тот шевельнулся. Но движение было таким вялым, сонным, полуживым, что жандарм засомневался еще больше. Он поискал следов крови или удара, но не обнаружил никаких улик, кроме преступного окурка, сделавшего свое дело. Окурок валялся на земле под бесчувственной рукой спящего. По запаху жандарм определил: гашиш. Его охватили негодование, жгучая жалость к этому молодому поколению, которое, вместо того чтобы следовать традиционным дедовским путем, курит гашиш (хотя, честно говоря, гашиш тоже должен считаться древней дедовской традицией). Отшвырнув окурок, он припечатал его каблуком, словно одним ударом уничтожил грубость, злобу и агрессивность всего порочного поколения, стер эти пороки в порошок и развеял по ветру. Потом зашагал к колодцу. Подойдя к нему, он похлопал рукой по пистолету, затянул потуже пояс, поправил фуражку, нагнулся и решительно и осторожно полез вниз.
Староста тоже сдвинулся с места. Прихватил покрепче четки, вопрошая себя: неужели слежка за людьми непременно связана с лазаньем в ганат?
Жандарм, осторожно спускаясь по стволу колодца вниз, тоже задавался вопросом: неужели там, в ганате, сидит ребенок, ради которого передают по радио эту сказку? Разум и опыт подсказали ему, что голос из колодца – радио, что вещает оно сказку. Но в голове у него никак не укладывалось, какое отношение радио имеет к колодцу, терьяку или героину. Тут до него донеслись голоса двух людей, прерываемые смехом: голоса слышались у него из-под ног.
Это был ювелир, звавший чайханщика на помощь. Когда чайханщик добрался до дальнего конца пещеры, то оказался перед золотым холмом. Ошеломленный видом несметных богатств, открывшимся ему, величиной золотой горы, да и темнотой тоже, он сначала и не приметил посреди кучи человеческую голову. Но ювелир так изнемогал от тяжести золотого песка, что ему было все равно, человек перед ним или джинны, он жаждал лишь вырваться из-под гнета, давившего и душившего его. Со стоном он выговорил:
– Ох, на помощь, мусульманин! Вытащи меня отсюда… Обалдевший чайханщик так и застыл перед кучей.
Но понемногу понял, что старикашку завалило звонким металлом. А ювелир пищал:
– Вон той лопатой… Откинь его той лопатой. Вай!…
Чайханщик быстро огляделся, схватил лопату и принялся отгребать золотой песок от лица пострадавшего. Старик стонал. Чайханщик весь вспотел от усилий, но вдруг глаза его выкатились, рот искривился, ноздри дрогнули. Он перестал копать песок. Старик опасливо глянул на него: чайханщик был неподвижен. Мысль, мелькнувшая в его мозгу, указывала дорогу к богатству, и ему внезапно открылось, что он сейчас делает и что должен делать. На лице его заиграла злорадная усмешка, он снова принялся за работу. С силой глубоко вогнал лезвие в золотой песок, поднатужился, высыпал содержимое лопаты. Но не в сторону, не от головы старика, нет, наоборот – прямо ему на макушку. И захохотал.
Ювелир в ужасе пролепетал:
– Мусульманин, что же ты делаешь?… Но тот продолжал.
– Ох, смерть моя пришла-а, – заскулил ювелир.
А тот все сыпал на него золото. Ювелир застонал. Чайханщик засмеялся. Ювелир жалобно взмолился:
– Поделимся!…
Чайханщик, всаживая лопату глубже в песок, рявкнул:
– Ишь ты, мерзавец! Поделимся?!
И швырнул лопату песку прямо ему в лицо. Старик, тряся головой, отбрасывал с лица крупинки, приговаривая:
– Половину тебе…
– Половину, говоришь? – Со смехом чайханщик высыпал на него еще одну лопату.
Старик опять затряс головой и со стоном произнес:
– Да ведь все это не мое!
Чайханщик, опрокидывая следующую лопату, возразил:
– Мое это, подлец ты этакий!…
Теперь вокруг ювелира было столько золотого песка, что он уже не мог шевельнуть головой. Он попытался, вытягивая губы, оттолкнуть крупинки ото рта, потом с трудом проговорил:
– Все, что тут есть – твое. Вытащи меня. Ведь я… – Но слова его оборвались, и рот тоже закрыло песком. Вся голова погрузилась в песок, снаружи остался один только глаз, да и то лишь тогда, когда чайханщик убедился, что дело сделано, сплюнул, выпустил из рук лопату и ушел рассматривать статуи, тут несколько крупинок золота соскользнули, и веко заморгало, стараясь высвободить глаз, один-единственный глаз. А сам старик, напрягаясь, втягивал в грудь остатки воздуха, задержанные крупинками песка, чуть погодя с трудом выталкивал воздух назад, только чтобы пейзаж перед его оком подольше не исчезал, не заволакивался пеленой смерти. Под своим тяжким грузом он вспомнил о юноше. И с обидой и страхом спросил себя: «Что же я такого ему сделал, почему он поступил со мной так дурно? Когда, зачем, как сговорился он с этим человеком? Кто этот пришелец, откуда? Зачем парень бросил меня, обманул?… Накажи его Господь!…»
Староста сдернул очки с юноши и сам испугался своей смелости, но юноша был настолько погружен в дурманное оцепенение, что от этого легкого толчка упал, так и не проснувшись. Сначала медленно повернулся, потом, словно отяжелев, стал медленно оседать, пока не повалился, мягко и медленно. Староста, который так и не видал ни ювелира, ни чайханщика, призадумался: чем не угодил жандарму этот бедный парень, что тот с ним сделал? И зачем теперь полез в колодец? Он опасался: а вдруг здесь государственная тайна замешана? Хотел уж повернуть назад, но тут из колодца донеслись пение и прищелкивание пальцами. Простак староста не мог себе представить, в какой связи эти звуки находятся с государственной тайной, да и есть ли между ними связь. Но ведь он своими ушами слышал… От испуга пальцами не прищелкивают. Пришлось старосте взяться за четки. Он зажмурился, прочел молитву, сосредоточился на мысли, спускаться ему в колодец или уходить прочь отсюда, и полностью положился на результат гадания. Ответ вышел положительный: надо спускаться. Однако ему все не верилось, чтобы из подземелья могли доноситься звуки пения и прищелкивания пальцами. Хотя веселые звуки не прекращались.
Песни распевал чайханщик, и пальцами щелкал тоже он. Он был доволен собой. Превозносил себя за то, что сообразил вовремя: незачем зря делиться, незачем создавать жупел из пустых назиданий о помощи людям. Он пустился в пляс. Исполнял танец перед каждой статуей, щекотал их, посылал им воздушные поцелуи и говорил себе, что сейчас пойдет сбросит в колодец и парнишку, тогда он останется единственным хозяином, полным владыкой сокровищ, сможет делать, что ему вздумается, весело заживет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Жандарм приближался к колодцу, когда вдруг наткнулся на юношу. Сначала внимание его привлекли нелепые длинные волосы парня, потом он заметил, что тот спит. Но почему он спит сидя, почему так громко храпит? Жандарм в сомнении подошел ближе. Осторожно положил руку на плечо сидящему, тот шевельнулся. Но движение было таким вялым, сонным, полуживым, что жандарм засомневался еще больше. Он поискал следов крови или удара, но не обнаружил никаких улик, кроме преступного окурка, сделавшего свое дело. Окурок валялся на земле под бесчувственной рукой спящего. По запаху жандарм определил: гашиш. Его охватили негодование, жгучая жалость к этому молодому поколению, которое, вместо того чтобы следовать традиционным дедовским путем, курит гашиш (хотя, честно говоря, гашиш тоже должен считаться древней дедовской традицией). Отшвырнув окурок, он припечатал его каблуком, словно одним ударом уничтожил грубость, злобу и агрессивность всего порочного поколения, стер эти пороки в порошок и развеял по ветру. Потом зашагал к колодцу. Подойдя к нему, он похлопал рукой по пистолету, затянул потуже пояс, поправил фуражку, нагнулся и решительно и осторожно полез вниз.
Староста тоже сдвинулся с места. Прихватил покрепче четки, вопрошая себя: неужели слежка за людьми непременно связана с лазаньем в ганат?
Жандарм, осторожно спускаясь по стволу колодца вниз, тоже задавался вопросом: неужели там, в ганате, сидит ребенок, ради которого передают по радио эту сказку? Разум и опыт подсказали ему, что голос из колодца – радио, что вещает оно сказку. Но в голове у него никак не укладывалось, какое отношение радио имеет к колодцу, терьяку или героину. Тут до него донеслись голоса двух людей, прерываемые смехом: голоса слышались у него из-под ног.
Это был ювелир, звавший чайханщика на помощь. Когда чайханщик добрался до дальнего конца пещеры, то оказался перед золотым холмом. Ошеломленный видом несметных богатств, открывшимся ему, величиной золотой горы, да и темнотой тоже, он сначала и не приметил посреди кучи человеческую голову. Но ювелир так изнемогал от тяжести золотого песка, что ему было все равно, человек перед ним или джинны, он жаждал лишь вырваться из-под гнета, давившего и душившего его. Со стоном он выговорил:
– Ох, на помощь, мусульманин! Вытащи меня отсюда… Обалдевший чайханщик так и застыл перед кучей.
Но понемногу понял, что старикашку завалило звонким металлом. А ювелир пищал:
– Вон той лопатой… Откинь его той лопатой. Вай!…
Чайханщик быстро огляделся, схватил лопату и принялся отгребать золотой песок от лица пострадавшего. Старик стонал. Чайханщик весь вспотел от усилий, но вдруг глаза его выкатились, рот искривился, ноздри дрогнули. Он перестал копать песок. Старик опасливо глянул на него: чайханщик был неподвижен. Мысль, мелькнувшая в его мозгу, указывала дорогу к богатству, и ему внезапно открылось, что он сейчас делает и что должен делать. На лице его заиграла злорадная усмешка, он снова принялся за работу. С силой глубоко вогнал лезвие в золотой песок, поднатужился, высыпал содержимое лопаты. Но не в сторону, не от головы старика, нет, наоборот – прямо ему на макушку. И захохотал.
Ювелир в ужасе пролепетал:
– Мусульманин, что же ты делаешь?… Но тот продолжал.
– Ох, смерть моя пришла-а, – заскулил ювелир.
А тот все сыпал на него золото. Ювелир застонал. Чайханщик засмеялся. Ювелир жалобно взмолился:
– Поделимся!…
Чайханщик, всаживая лопату глубже в песок, рявкнул:
– Ишь ты, мерзавец! Поделимся?!
И швырнул лопату песку прямо ему в лицо. Старик, тряся головой, отбрасывал с лица крупинки, приговаривая:
– Половину тебе…
– Половину, говоришь? – Со смехом чайханщик высыпал на него еще одну лопату.
Старик опять затряс головой и со стоном произнес:
– Да ведь все это не мое!
Чайханщик, опрокидывая следующую лопату, возразил:
– Мое это, подлец ты этакий!…
Теперь вокруг ювелира было столько золотого песка, что он уже не мог шевельнуть головой. Он попытался, вытягивая губы, оттолкнуть крупинки ото рта, потом с трудом проговорил:
– Все, что тут есть – твое. Вытащи меня. Ведь я… – Но слова его оборвались, и рот тоже закрыло песком. Вся голова погрузилась в песок, снаружи остался один только глаз, да и то лишь тогда, когда чайханщик убедился, что дело сделано, сплюнул, выпустил из рук лопату и ушел рассматривать статуи, тут несколько крупинок золота соскользнули, и веко заморгало, стараясь высвободить глаз, один-единственный глаз. А сам старик, напрягаясь, втягивал в грудь остатки воздуха, задержанные крупинками песка, чуть погодя с трудом выталкивал воздух назад, только чтобы пейзаж перед его оком подольше не исчезал, не заволакивался пеленой смерти. Под своим тяжким грузом он вспомнил о юноше. И с обидой и страхом спросил себя: «Что же я такого ему сделал, почему он поступил со мной так дурно? Когда, зачем, как сговорился он с этим человеком? Кто этот пришелец, откуда? Зачем парень бросил меня, обманул?… Накажи его Господь!…»
Староста сдернул очки с юноши и сам испугался своей смелости, но юноша был настолько погружен в дурманное оцепенение, что от этого легкого толчка упал, так и не проснувшись. Сначала медленно повернулся, потом, словно отяжелев, стал медленно оседать, пока не повалился, мягко и медленно. Староста, который так и не видал ни ювелира, ни чайханщика, призадумался: чем не угодил жандарму этот бедный парень, что тот с ним сделал? И зачем теперь полез в колодец? Он опасался: а вдруг здесь государственная тайна замешана? Хотел уж повернуть назад, но тут из колодца донеслись пение и прищелкивание пальцами. Простак староста не мог себе представить, в какой связи эти звуки находятся с государственной тайной, да и есть ли между ними связь. Но ведь он своими ушами слышал… От испуга пальцами не прищелкивают. Пришлось старосте взяться за четки. Он зажмурился, прочел молитву, сосредоточился на мысли, спускаться ему в колодец или уходить прочь отсюда, и полностью положился на результат гадания. Ответ вышел положительный: надо спускаться. Однако ему все не верилось, чтобы из подземелья могли доноситься звуки пения и прищелкивания пальцами. Хотя веселые звуки не прекращались.
Песни распевал чайханщик, и пальцами щелкал тоже он. Он был доволен собой. Превозносил себя за то, что сообразил вовремя: незачем зря делиться, незачем создавать жупел из пустых назиданий о помощи людям. Он пустился в пляс. Исполнял танец перед каждой статуей, щекотал их, посылал им воздушные поцелуи и говорил себе, что сейчас пойдет сбросит в колодец и парнишку, тогда он останется единственным хозяином, полным владыкой сокровищ, сможет делать, что ему вздумается, весело заживет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47