Он брал за подбородок одну статую, трепал за ухо другую. А один раз согнул два пальца и защемил меж ними нос какого-то изваяния – и вдруг почувствовал, что нос мягкий, теплый и жирный. Хотя он кружился в пляске, но тут сразу забыл про танец, отскочил и увидел над выпущенным на свободу теплым носом два зорких глаза, негодующе следившие за ним. Он застыл на месте, струсил. Теперь до него дошло, что эта фигура вроде бы совсем не золотая, хуже того – она одета как жандарм. Он отпрянул, метнулся в дальний угол пещеры, перескакивая через надгробия, пока не спрятался за массивной порфировой гробницей, украшенной большой статуей. Потом осторожно высунул голову из-за камня, окинул взглядом другую часть пещеры: похоже, то, страшное, пошевелилось. Со страха он завопил:
– Кто ты есть?
– А кто тебе нужен? – раздалось в ответ.
«Что голову ломать, покойник это, ожившее изваяние или еще какое колдовство?» – уговаривал себя чайханщик. Он решился спросить:
– Ты джинн или человек?
– Я жандарм.
Чайханщик собрался с духом, хотя ему для этого пришлось напрячь все силы, и выговорил:
– Лжешь! – а себе под нос пробормотал: – Боюсь я, ох, боюсь!
Но в пещере каждый звук отдавался гулко, и это сделанное самому себе признание долетело до жандарма. Тот сказал:
– Правильно делаешь, что боишься. Я давно раскусил, что тут героин замешан. Кто с тобой в деле, говори!
Когда чайханщик понял, что перед ним не джинн, а жандарм, он проглотил слюну, сжался, но ничего не ответил.
Жандарм, потеряв терпение, шевельнулся, сделал шаг вперед, раздраженно рявкнув:
– Ты что, немой? Говори! А вы – выходите наружу!
Он не знал, что внутри пещеры нет никого, кто мог бы выйти наружу… Староста же там, наверху, наоборот, собирался лезть внутрь. Этого жандарму тоже не дано было знать. В сущности, староста тоже не больно много знал и не так-то уж хотел спускаться – только консультация с четками побудила его на такое предприятие. Дело оказалось трудным. Ему никак не удавалось, согнувшись, упереться руками в противоположные стенки колодца – мешал большой живот. Староста вынужден был сесть (а точнее, брякнулся на задницу), потом он, ерзая, пододвинулся к устью колодца, спустил ноги в шахту, затем сполз туда до половины, так что смог упереться локтями, а потом медленно заскользил вниз. Тут из глубины пещеры послышался голос чайханщика.
Страх, чайханщика развеялся, к нему вернулось самообладание, он даже чувствовал себя увереннее. Он не спеша поднялся из-за гробницы, перевел дух, с расстановкой, как бы проверяя на вкус весомость и значимость каждого слова, проговорил:
– Ты меня напугал!
Жандарм с резкостью человека, находящегося при исполнении, спросил:
– Зачем ты сюда явился?
– А что – запрещено? – откликнулся чайханщик заносчиво и нагло. – А ты зачем?
Разъясняя свои права, жандарм объявил еще раз:
– Я – жандарм.
И хотя чайханщик по голосу и по наружности уже узнал его, но, чтобы уколоть, уязвить его самолюбие, сказал:
– Откуда это известно?
– Ослеп ты, что ли? – зарычал жандарм. – Да я полицейский служащий! – И он указал на свою жандармскую форму.
Чайханщик хладнокровно возразил:
– Я тоже полицейский служащий. Жандарм опешил:
– Ты – полицейский?… Какой же ты полицейский? Чайханщик, указав на свою одежду, ответил:
– А ты что – не видишь? Я тайный агент.
С этими словами он вышел из-за гробницы и спрятался за одной из скульптур.
Жандарм ему не поверил, но в душе его все же шевельнулось сомнение, и он мысленно говорил себе: «Неизвестно, может, это и правда, может, он здесь расследует особо секретное дело, может, все его хождения в деревню были из-за какого-то тайного государственного поручения?… Надо соблюдать осторожность. Но и допрос прекращать нельзя!» Итак, преисполненный сомнений и колебаний, он опять шагнул вперед и сказал:
– Выкручиваешься… – Потом, помолчав, продолжал: – А где твое оружие?
Жандарм опасался, что, даже если тот и не полицейский агент, пистолет у него все равно есть. Чайханщик выглянул из-за статуи:
– Тайные агенты оружия не носят, головой работают! – И он ткнул пальцем себя в лоб, показывая, где сосредоточены его умственные способности.
Жандарм склонялся к тому, чтобы поверить, но на всякий случай предпринял еще одну попытку:
– Удостоверение есть?
Чайханщик, сообразив, что надо быть поактивнее, закричал в ответ:
– Проваливай отсюдова!
Он нагнулся, подхватил какую-то штуку из кучи, наваленной около гробницы, – предмет похож был на сосновую шишку, сделанную из чистого золота, – и замахнулся, как бы собираясь швырнуть шишкой в жандарма.
– Вот как сейчас врежу! Дождешься!
Жандарм, направившийся было к нему, замер, потом метнулся за статую, в ужасе выдохнув:
– Лимонка?…
Чайханщик же, напугав жандарма, сам окончательно успокоился; злорадно посмеиваясь над униженным противником, он ответил:
– Апельсинка!… – И многообещающе добавил: – Из чистого золота. Вместе попользуемся.
Противозаконные дела всегда вызывали у жандарма отвращение, мысль о возможном соучастии с этим подонком бросила его в дрожь, потом его охватила ярость, и он вскричал на всю пещеру:
– Заткнись! Бесчестный вор! Это все – памятники древности. Ты должен пойти и сообщить о них в центр по науке и искусству. А не разворовывать. А ну живо, пошли!
И он четким шагом, с решительными и твердыми намерениями двинулся вперед, словно полицейский участок помещался тут же в пещере, третья дверь слева, и он безотлагательно передаст преступника в лапы закона, в жесткие тиски правосудия.
Но чайханщик непочтительно отрезал:
– Не подходи!
По-прежнему сурово жандарм приказал:
– Положи назад!
– Мотай отсюдова!
– Кому сказал, положи!
Тут жандарм, содрогаясь от негодования, нашарил рукой большую хрустальную чашу, оправленную в золото, – она стояла на гробнице, перед изваянием, за которым он прятался, – схватился за нее, как бы собираясь использовать в целях самозащиты, но передумал и сказал:
– Если в тебе осталась совесть, ты понимать должен: все эти вещи охранять надо. Это и есть отечество! Это и есть история! Отечество – это древняя история!
Чайханщик, который больше привык размышлять насчет содержимого кассы да большого медного самовара, поджал губы. Он не очень-то понял яркую речь жандарма, но пылкость ее натолкнула его на размышления. Он испытывал колебания, связанные, однако, не с тем, что он слышал, а с его собственными планами и намерениями. Вслух он сказал:
– Ну ладно, ладно, болтай себе, только не подходи. Но жандарм не отставал:
– Не подходить?! Угрожаешь мне, да?
Он был так возмущен неуважением к его должности и мундиру, что потерял власть над собой и вместо оскорбительного ответа запустил в чайханщика чашей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
– Кто ты есть?
– А кто тебе нужен? – раздалось в ответ.
«Что голову ломать, покойник это, ожившее изваяние или еще какое колдовство?» – уговаривал себя чайханщик. Он решился спросить:
– Ты джинн или человек?
– Я жандарм.
Чайханщик собрался с духом, хотя ему для этого пришлось напрячь все силы, и выговорил:
– Лжешь! – а себе под нос пробормотал: – Боюсь я, ох, боюсь!
Но в пещере каждый звук отдавался гулко, и это сделанное самому себе признание долетело до жандарма. Тот сказал:
– Правильно делаешь, что боишься. Я давно раскусил, что тут героин замешан. Кто с тобой в деле, говори!
Когда чайханщик понял, что перед ним не джинн, а жандарм, он проглотил слюну, сжался, но ничего не ответил.
Жандарм, потеряв терпение, шевельнулся, сделал шаг вперед, раздраженно рявкнув:
– Ты что, немой? Говори! А вы – выходите наружу!
Он не знал, что внутри пещеры нет никого, кто мог бы выйти наружу… Староста же там, наверху, наоборот, собирался лезть внутрь. Этого жандарму тоже не дано было знать. В сущности, староста тоже не больно много знал и не так-то уж хотел спускаться – только консультация с четками побудила его на такое предприятие. Дело оказалось трудным. Ему никак не удавалось, согнувшись, упереться руками в противоположные стенки колодца – мешал большой живот. Староста вынужден был сесть (а точнее, брякнулся на задницу), потом он, ерзая, пододвинулся к устью колодца, спустил ноги в шахту, затем сполз туда до половины, так что смог упереться локтями, а потом медленно заскользил вниз. Тут из глубины пещеры послышался голос чайханщика.
Страх, чайханщика развеялся, к нему вернулось самообладание, он даже чувствовал себя увереннее. Он не спеша поднялся из-за гробницы, перевел дух, с расстановкой, как бы проверяя на вкус весомость и значимость каждого слова, проговорил:
– Ты меня напугал!
Жандарм с резкостью человека, находящегося при исполнении, спросил:
– Зачем ты сюда явился?
– А что – запрещено? – откликнулся чайханщик заносчиво и нагло. – А ты зачем?
Разъясняя свои права, жандарм объявил еще раз:
– Я – жандарм.
И хотя чайханщик по голосу и по наружности уже узнал его, но, чтобы уколоть, уязвить его самолюбие, сказал:
– Откуда это известно?
– Ослеп ты, что ли? – зарычал жандарм. – Да я полицейский служащий! – И он указал на свою жандармскую форму.
Чайханщик хладнокровно возразил:
– Я тоже полицейский служащий. Жандарм опешил:
– Ты – полицейский?… Какой же ты полицейский? Чайханщик, указав на свою одежду, ответил:
– А ты что – не видишь? Я тайный агент.
С этими словами он вышел из-за гробницы и спрятался за одной из скульптур.
Жандарм ему не поверил, но в душе его все же шевельнулось сомнение, и он мысленно говорил себе: «Неизвестно, может, это и правда, может, он здесь расследует особо секретное дело, может, все его хождения в деревню были из-за какого-то тайного государственного поручения?… Надо соблюдать осторожность. Но и допрос прекращать нельзя!» Итак, преисполненный сомнений и колебаний, он опять шагнул вперед и сказал:
– Выкручиваешься… – Потом, помолчав, продолжал: – А где твое оружие?
Жандарм опасался, что, даже если тот и не полицейский агент, пистолет у него все равно есть. Чайханщик выглянул из-за статуи:
– Тайные агенты оружия не носят, головой работают! – И он ткнул пальцем себя в лоб, показывая, где сосредоточены его умственные способности.
Жандарм склонялся к тому, чтобы поверить, но на всякий случай предпринял еще одну попытку:
– Удостоверение есть?
Чайханщик, сообразив, что надо быть поактивнее, закричал в ответ:
– Проваливай отсюдова!
Он нагнулся, подхватил какую-то штуку из кучи, наваленной около гробницы, – предмет похож был на сосновую шишку, сделанную из чистого золота, – и замахнулся, как бы собираясь швырнуть шишкой в жандарма.
– Вот как сейчас врежу! Дождешься!
Жандарм, направившийся было к нему, замер, потом метнулся за статую, в ужасе выдохнув:
– Лимонка?…
Чайханщик же, напугав жандарма, сам окончательно успокоился; злорадно посмеиваясь над униженным противником, он ответил:
– Апельсинка!… – И многообещающе добавил: – Из чистого золота. Вместе попользуемся.
Противозаконные дела всегда вызывали у жандарма отвращение, мысль о возможном соучастии с этим подонком бросила его в дрожь, потом его охватила ярость, и он вскричал на всю пещеру:
– Заткнись! Бесчестный вор! Это все – памятники древности. Ты должен пойти и сообщить о них в центр по науке и искусству. А не разворовывать. А ну живо, пошли!
И он четким шагом, с решительными и твердыми намерениями двинулся вперед, словно полицейский участок помещался тут же в пещере, третья дверь слева, и он безотлагательно передаст преступника в лапы закона, в жесткие тиски правосудия.
Но чайханщик непочтительно отрезал:
– Не подходи!
По-прежнему сурово жандарм приказал:
– Положи назад!
– Мотай отсюдова!
– Кому сказал, положи!
Тут жандарм, содрогаясь от негодования, нашарил рукой большую хрустальную чашу, оправленную в золото, – она стояла на гробнице, перед изваянием, за которым он прятался, – схватился за нее, как бы собираясь использовать в целях самозащиты, но передумал и сказал:
– Если в тебе осталась совесть, ты понимать должен: все эти вещи охранять надо. Это и есть отечество! Это и есть история! Отечество – это древняя история!
Чайханщик, который больше привык размышлять насчет содержимого кассы да большого медного самовара, поджал губы. Он не очень-то понял яркую речь жандарма, но пылкость ее натолкнула его на размышления. Он испытывал колебания, связанные, однако, не с тем, что он слышал, а с его собственными планами и намерениями. Вслух он сказал:
– Ну ладно, ладно, болтай себе, только не подходи. Но жандарм не отставал:
– Не подходить?! Угрожаешь мне, да?
Он был так возмущен неуважением к его должности и мундиру, что потерял власть над собой и вместо оскорбительного ответа запустил в чайханщика чашей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47