Сидя в углу камеры, Моисей наблюдал за лучом света, который проник сквозь решетку. Он заставлял искриться тысячи частичек, висящих в воздухе, и падал на земляной пол, утрамбованный ногами заключенных.
В Моисее всегда будет гореть огонь, зажженный энергией горя Яхве. Забыто прошлое, забыты жена и сын. Он думал только об одном. Исход еврейского народа в Землю Обетованную стал единственным смыслом жизни.
Безумная надежда для человека, запертого в камере главной тюрьмы Пи-Рамзеса, которого египетское правосудие приговорит к смерти за преднамеренное убийство, или, в лучшем случае, к принудительным работам на каторге в оазисе. Несмотря на уверенность в Яхве, в душу Моисея закрались сомнения. Как Бог сможет освободить его и позволить ему выполнить свое предназначение?
Еврей засыпал, когда отдаленные крики прервали его оцепенение. С каждой минутой они усиливались, пока не стали оглушительными, город, казалось, был в полном смятении.
Возвращался Рамзес Великий.
Никто не ожидал увидеть его так скоро, но это был именно он, на своей колеснице, которую везли «Победа при Фивах» и «Богиня Мут довольна», украшенные султанами с красными, а по краям голубыми перьями. Справа от колесницы шел Боец, огромный лев, он смотрел на горожан, собравшихся по пути следования, как на забавных зверюшек. Рамзес был лучезарным: на голове красовалась голубая корона с золотой змеей во лбу, на нем была ритуальная одежда с нарисованными зелено-голубыми крыльями соколихи Исиды, покровительницы Фараона.
Пехотинцы пели ставшую традиционной песню: «Рука Рамзеса сильна, его сердце мужественно, он непревзойденный лучник, стена для воинов, пламя, сжигающее врагов». Он появился как избранник Божественного Света, как сокол, с грандиозными победами.
Военачальники, командиры колесниц и пехоты, армейские писари и простые воины были в парадной одежде и шествовали за знаменосцами. Под овации толпы воины уже мечтали об отпусках и вознаграждениях, которые заставят их забыть суровость сражений. В военной жизни не было лучшего момента, чем возвращение домой, особенно если оно триумфальное.
Захваченные врасплох садовники не успели украсить цветами главную улицу Пи-Рамзеса, ведущую к храмам Птаха, бога творящего слова, и Сехмет, ужасающей богини войны. Повара суетились, жаря гусей, куски говядины, свиные вырезки и наполняя корзины сушеной рыбой, фруктами и овощами. Из погребов доставили кувшины с пивом и вином. Кондитеры спешно готовили пироги. Щеголи надевали праздничные одежды, светские дамы облачались в лучшие наряды.
В хвосте колонны шли несколько сотен пленных: азиатов, ханаанцев, палестинцев и сирийцев; у одних руки были связаны за спиной, другие шли свободно рядом с женщинами и детьми. На ослах были приторочены узлы с их скудными пожитками. Пленных доставят в столичную управу, где решится их участь. По обыкновению, многие из них будут отправлены на главные стройки страны, другие станут заниматься общественными работами в городах и поселках, а труд женщин и детей используют на сельскохозяйственных полях и во многочисленных мастерских.
Собравшиеся на улицах Пи-Рамзеса спрашивали друг друга: что это? Мир или простая передышка? Уничтожил ли Фараон, наконец, хеттов или вернулся, чтобы набрать новых сил и отправиться в бой? Неизвестность порождала нелепые слухи, поговаривали о смерти императора Муваттали, взятии крепости Кадеш, разрушении хеттской столицы. Каждый ждал церемонию награждений, когда Рамзес и Нефертари появятся на террасе царского дворца и преподнесут золотые оплечья самым доблестным воинам.
К общему удивлению, Рамзес не последовал во дворец, а направился прямо к храму Сехмет. Он один заметил на небе зарождение облака, которое очень быстро росло и чернело. Лошади стали нервными, лев зарычал.
Собиралась гроза.
Страх сменил радость. Богиня Сехмет гневалась, посылая мрачное предзнаменование о грядущих несчастьях.
Воины прекратили петь.
Каждый осознавал, что Рамзесу предстоит новое сражение: он должен успокоить Сехмет и предотвратить самое ужасное.
Рамзес спустился на землю, погладил своих лошадей и льва, остановился на ступенях храма, задумавшись. Облако расширялось и множилось на глазах, становясь десятком, сотней, скрывая солнечный свет. На землю спустились сумерки, как во время затмения.
Забыв об усталости и о предстоящих праздниках, Рамзес приготовился встретить Устрашающую. Только он один мог рассеять ее гнев.
Фараон открыл огромную, покрытую золотом кедровую дверь, вошел в пустой зал, где снял голубую корону. Затем он медленно прошел между колоннами первого зала, переступил порог таинственного зала и двинулся к наосу.
Именно здесь он увидел ее, светящуюся в полумраке.
Ее длинное белое платье, казалось, сияло подобно солнцу, аромат ритуального парика околдовывал душу, благородство ее поступи то же самое делало с камнями храма.
Голос Нефертари взвился, нежный, как мед. Она произнесла слова почтения и успокоения, которые с момента появления египетской цивилизации тайно превращали ярость Устрашающей в любовь. Рамзес возвел руки к статуе женщины с головой львицы и прочитал иероглифы, выгравированные на стенах.
С двойной короной на голове, со скипетром в правой руке Рамзес склонился перед благотворящей энергией, заключенной в статуе.
Когда царская чета вышла из храма, огромное солнце заполняло небо и бирюзовый город. Гроза прошла.
ГЛАВА 11
Сразу же после вручения наград храбрецам Рамзес зашел к Гомеру, греческому поэту, давно уже поселившемуся в Египте, чтобы здесь создавать великие произведения и здесь закончить свои дни. Его удобное жилище рядом с дворцом было окружено садом, в котором лимонное дерево, самое прекрасное украшение, радовало взгляд старика с длинной белой бородой. Как обычно, Гомер курил трубку, набитую листьями шалфея, головка трубки была сделана из большой раковины улитки, и пил из кубка вино, ароматизированное анисом и кориандром, когда царь Египта пришел к нему.
Поэт поднялся, опираясь на ореховый посох.
— Сидите, Гомер.
— Когда не будут больше приветствовать Фараона как положено, это будет означать конец цивилизации.
Оба заняли места на садовых скамьях.
— Был ли я прав, написав эти слова, Ваше Величество:
Сражаешься ли со рвением, или остаешься в стороне, польза одинакова. Одинаковая честь уготована трусу и храбрецу. Неужели попусту мое сердце так страдало, попусту я рисковал жизнью в стольких конфликтах?
— Нет, Гомер.
— Итак, вы вернулись победителем.
— Хетты в очередной раз отступили. Египет не будет захвачен.
— Давайте праздновать радостное событие, Ваше Величество, я приказал принести замечательное вино.
Повар Гомера принес критскую амфору с узким горлышком, пропускающим лишь тонкую струйку вина, смешанного с морской водой, собранной в ночь летнего солнцестояния и выдержанной три года.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77