Спешившись на некотором удалении от лагеря, Ка-Щи снял тюрбан с головы и вынул из тюрбана сверток с магическим порошком – банджем, купленным недавно у одного перса. Бандж этот, по заверениям перса, был такой силы, что и слон, попробовавший его, уснул бы мертвым сном. Ка-Щи незаметно приблизился к костру, вокруг которого сидели воины, и бросил туда щепотку банджа. Вскоре дым от костра разнесся по всему лагерю, и многие погрузились в сон, а прочие забыли о своих обязанностях и вели себя как глупые дети, оставленные без присмотра. Ка-Щи затем сделал себе большой факел и двинулся к шатру эмира, держа факел в руке и подбрасывая в пламя факела немного банджа, дабы воины не просыпались; сам же он держал в другой руке платок, смоченный уксусом, и тот не позволял ему поддаться дурману. Так Ка-Щи дошел до прекрасного шатра, в котором эмир Хартуна некоторое время назад задремал, думая, что покой его оберегают три тысячи воинов. На самом же деле никто не помешал Ка-Щи войти в шатер и сесть рядом со спящим эмиром.
Про Ка-Щи рассказывают много историй, и из этих историй очевидно, что не был он праведным человеком. Впрочем, так же очевидно, что Ка-Щи не был человеком вообще. Однако сколько бы разнообразных прегрешений ни числилось за Ка-Щи, убийства спящего и безоружного эмира в этом перечне не было. Ка-Щи сначала погасил свой факел, потом разбудил эмира и вежливо сказал ему:
– Дни твоей власти закончены, эмир Хартуна.
Тот гневно скосил рот, желая наказать наглеца, но Ка-Щи уже достал нож, и в следующий миг дни власти эмира и в самом деле закончились, равно как закончились и дни его жизни.
Ка-Щи обтер клинок о роскошные одежды эмира, потом взял флягу с финиковым вином и выпил половину этой фляги. Сидя в шатре рядом с трупом эмира, Ка-Щи слышал, как снаружи перекрикиваются воины. Бандж в костре, должно быть, выгорел, к тому же не все воины вдохнули предательский аромат, и теперь в лагере эмира били тревогу.
Кто-то из советников попытался заглянуть в шатер, но Ка-Щи пнул его ногой. Советник заверещал, и на звук его голоса сбежалось еще больше стражников.
Ка-Щи отхлебнул еще вина, вздохнул и вышел из шатра. Когда воины эмира, яростно крича, швырнули в него свои копья, Ка-Щи смотрел не на них, а на звездное ночное небо.
Потом он снова умер.
4
Столь велика была ярость воинов эмира и столь велик был их страх перед наказанием за нерадивое служение, что они не просто умертвили Ка-Щи, но изрубили его тело в куски, так что разбуженному палачу со всеми его хитроумными орудиями работы уже не осталось. Дело для разбуженных наложниц, напротив, нашлось – им было велено всю ночь напролет оплакивать покойного эмира, и этим звукам вторили удаленные завывания степных хищников. Утром караван пустился в обратный путь, оставив после себя черные пятна кострищ, истерзанные останки Ка-Щи и торчащие на копьях головы десятерых стражников, записанных в виновники случившегося. Стражников казнили на рассвете, неспешно, и палачу предоставилась возможность блеснуть своим искусством, что он и сделал наилучшим образом. Умирали эти десятеро несчастных долго, но зато и умерли они навсегда. В отличие от Ка-Щи.
Рассказывают, что однажды некий мудрец спросил Ка-Щи:
– Скажи, на что похожа смерть?
– Откуда мне знать? – ответствовал Ка-Щи с горькой усмешкой.
– Кому же знать, как не тебе! – воскликнул мудрец. – Не тебе ли смерть позволяет входить в ее двери, а затем выходить из них и возвращаться в мир живых, словно ты гость в ее доме?
– Увы, – сказал Ка-Щи. – Не гость я в ее доме, и закрыты эти двери для меня. Счастливы смертные, ибо у них есть способ покинуть этот мир, я же снова и снова возвращаюсь назад, словно проклят я, и не знаю за что. Спрашиваешь ты, на что похожа смерть? Не ведаю, какова она для простых смертных. Быть может, одних она ведет в сады вечного блаженства, а других в мучительный ад столь же вечных страданий, но меня она не ведет никуда, так что смерть для меня более всего похожа на запертую дверь, о которую я бьюсь со всей силы и снова падаю на землю.
Другие говорят, что однажды Ка-Щи уподобил смерть краткому сну, передышке, без которой не обойтись, живя в этом мире. Однако после сна всегда наступает пробуждение, а если перед этим тебя разрубили на сотню кусков, пробуждение наверняка будет не из приятных.
Когда Ка-Щи наконец проснулся, а точнее сказать, ожил, солнце стояло в зените. Ка-Щи с трудом повернул голову, оглядываясь вокруг и мечтая о глотке воды для пересохших губ, но кругом не было ничего, кроме десяти гниющих голов, насаженных на копья, и тощего дикого пса, который испуганно смотрел на Ка-Щи и дрожал всем своим жалким телом. Ка-Щи приподнялся, подождал, пока пройдет головокружение, и выпрямился. Пес немедленно отбежал в сторону и обреченно завыл, не переставая трястись, словно в лихорадке.
Ка-Щи махнул рукой на зверя и побрел по степи, голый и одинокий, каким, наверное, был и первый человек на земле, с той разницей, что вокруг не было ничего хотя бы немного похожего на сады Эдема. Солнце било в бледную кожу Ка-Щи, словно собралось изжарить его заживо, поэтому надо было срочно искать сверток с одеждой, предусмотрительно зарытый неподалеку от лагеря. Ка-Щи умирал не впервые, поэтому постарался подготовиться к тому, что обычно следовало за смертью. В тайнике были оставлены одежда, кинжал, фляга с водой, немного еды и немного банджа, чтобы облегчить невыносимую боль во всем теле.
Одевшись, утолив жажду и положив под язык щепотку персидского зелья, Ка-Щи двинулся на юг, но не потому, что надеялся добраться до владений князя Руст ума, а потому, что в той стороне Ка-Щи заранее присмотрел укромное место. Это был вырытый в холме и уходящий глубоко под землю узкий лаз, то ли старая звериная нора, то ли убежище, созданное кем-то из двуногих, очевидно столь же одиноким и странным созданием, как и сам Ка-Щи. Он едва добрался до этого убежища, из последних сил затолкал в лаз свое ноющее тело, забился вглубь и уснул, завернувшись в плащ. Неизвестно, сколько он проспал – несколько часов или несколько дней, однако когда Ка-Щи проснулся, то почувствовал себя гораздо более живым, мышцы слушались его, ноги не подгибались, головокружение исчезло, и дрожь более не сотрясала его восстановившееся тело.
Теперь можно было возвращаться к людям.
5
Три дня шел Ка-Щи по степи, направляясь во владения князя Руст ума, где ждала его прекрасная Джаншат, а что еще более важно – ждала надежда. Три дня шел Ка-Щи, и с каждым днем он не только не уставал, но становился сильнее.
Однако на четвертый день Ка-Щи подумал, что усталость все же незаметно подкралась к нему и затуманила его взор.
В сумерках привиделся ему огонь далекого костра, крохотный, не более искорки, затерянной где-то у горизонта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
Про Ка-Щи рассказывают много историй, и из этих историй очевидно, что не был он праведным человеком. Впрочем, так же очевидно, что Ка-Щи не был человеком вообще. Однако сколько бы разнообразных прегрешений ни числилось за Ка-Щи, убийства спящего и безоружного эмира в этом перечне не было. Ка-Щи сначала погасил свой факел, потом разбудил эмира и вежливо сказал ему:
– Дни твоей власти закончены, эмир Хартуна.
Тот гневно скосил рот, желая наказать наглеца, но Ка-Щи уже достал нож, и в следующий миг дни власти эмира и в самом деле закончились, равно как закончились и дни его жизни.
Ка-Щи обтер клинок о роскошные одежды эмира, потом взял флягу с финиковым вином и выпил половину этой фляги. Сидя в шатре рядом с трупом эмира, Ка-Щи слышал, как снаружи перекрикиваются воины. Бандж в костре, должно быть, выгорел, к тому же не все воины вдохнули предательский аромат, и теперь в лагере эмира били тревогу.
Кто-то из советников попытался заглянуть в шатер, но Ка-Щи пнул его ногой. Советник заверещал, и на звук его голоса сбежалось еще больше стражников.
Ка-Щи отхлебнул еще вина, вздохнул и вышел из шатра. Когда воины эмира, яростно крича, швырнули в него свои копья, Ка-Щи смотрел не на них, а на звездное ночное небо.
Потом он снова умер.
4
Столь велика была ярость воинов эмира и столь велик был их страх перед наказанием за нерадивое служение, что они не просто умертвили Ка-Щи, но изрубили его тело в куски, так что разбуженному палачу со всеми его хитроумными орудиями работы уже не осталось. Дело для разбуженных наложниц, напротив, нашлось – им было велено всю ночь напролет оплакивать покойного эмира, и этим звукам вторили удаленные завывания степных хищников. Утром караван пустился в обратный путь, оставив после себя черные пятна кострищ, истерзанные останки Ка-Щи и торчащие на копьях головы десятерых стражников, записанных в виновники случившегося. Стражников казнили на рассвете, неспешно, и палачу предоставилась возможность блеснуть своим искусством, что он и сделал наилучшим образом. Умирали эти десятеро несчастных долго, но зато и умерли они навсегда. В отличие от Ка-Щи.
Рассказывают, что однажды некий мудрец спросил Ка-Щи:
– Скажи, на что похожа смерть?
– Откуда мне знать? – ответствовал Ка-Щи с горькой усмешкой.
– Кому же знать, как не тебе! – воскликнул мудрец. – Не тебе ли смерть позволяет входить в ее двери, а затем выходить из них и возвращаться в мир живых, словно ты гость в ее доме?
– Увы, – сказал Ка-Щи. – Не гость я в ее доме, и закрыты эти двери для меня. Счастливы смертные, ибо у них есть способ покинуть этот мир, я же снова и снова возвращаюсь назад, словно проклят я, и не знаю за что. Спрашиваешь ты, на что похожа смерть? Не ведаю, какова она для простых смертных. Быть может, одних она ведет в сады вечного блаженства, а других в мучительный ад столь же вечных страданий, но меня она не ведет никуда, так что смерть для меня более всего похожа на запертую дверь, о которую я бьюсь со всей силы и снова падаю на землю.
Другие говорят, что однажды Ка-Щи уподобил смерть краткому сну, передышке, без которой не обойтись, живя в этом мире. Однако после сна всегда наступает пробуждение, а если перед этим тебя разрубили на сотню кусков, пробуждение наверняка будет не из приятных.
Когда Ка-Щи наконец проснулся, а точнее сказать, ожил, солнце стояло в зените. Ка-Щи с трудом повернул голову, оглядываясь вокруг и мечтая о глотке воды для пересохших губ, но кругом не было ничего, кроме десяти гниющих голов, насаженных на копья, и тощего дикого пса, который испуганно смотрел на Ка-Щи и дрожал всем своим жалким телом. Ка-Щи приподнялся, подождал, пока пройдет головокружение, и выпрямился. Пес немедленно отбежал в сторону и обреченно завыл, не переставая трястись, словно в лихорадке.
Ка-Щи махнул рукой на зверя и побрел по степи, голый и одинокий, каким, наверное, был и первый человек на земле, с той разницей, что вокруг не было ничего хотя бы немного похожего на сады Эдема. Солнце било в бледную кожу Ка-Щи, словно собралось изжарить его заживо, поэтому надо было срочно искать сверток с одеждой, предусмотрительно зарытый неподалеку от лагеря. Ка-Щи умирал не впервые, поэтому постарался подготовиться к тому, что обычно следовало за смертью. В тайнике были оставлены одежда, кинжал, фляга с водой, немного еды и немного банджа, чтобы облегчить невыносимую боль во всем теле.
Одевшись, утолив жажду и положив под язык щепотку персидского зелья, Ка-Щи двинулся на юг, но не потому, что надеялся добраться до владений князя Руст ума, а потому, что в той стороне Ка-Щи заранее присмотрел укромное место. Это был вырытый в холме и уходящий глубоко под землю узкий лаз, то ли старая звериная нора, то ли убежище, созданное кем-то из двуногих, очевидно столь же одиноким и странным созданием, как и сам Ка-Щи. Он едва добрался до этого убежища, из последних сил затолкал в лаз свое ноющее тело, забился вглубь и уснул, завернувшись в плащ. Неизвестно, сколько он проспал – несколько часов или несколько дней, однако когда Ка-Щи проснулся, то почувствовал себя гораздо более живым, мышцы слушались его, ноги не подгибались, головокружение исчезло, и дрожь более не сотрясала его восстановившееся тело.
Теперь можно было возвращаться к людям.
5
Три дня шел Ка-Щи по степи, направляясь во владения князя Руст ума, где ждала его прекрасная Джаншат, а что еще более важно – ждала надежда. Три дня шел Ка-Щи, и с каждым днем он не только не уставал, но становился сильнее.
Однако на четвертый день Ка-Щи подумал, что усталость все же незаметно подкралась к нему и затуманила его взор.
В сумерках привиделся ему огонь далекого костра, крохотный, не более искорки, затерянной где-то у горизонта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110