– Хм. Скажем, так: жизнь – это не только то, что ты знал до сегодняшнего дня. Есть и еще кое-что… – Сахнович изобразил неопределенный жест руками. – Всякое-разное.
Покойный оказался прав: вскоре Покровский понял если не все, то многое. В том числе, что в жизни есть место Разному – так Покровский уклончиво называл вещи, существование которых раньше было для него немыслимо. Можно было бы назвать эти вещи магией, волшебством, чудесами, непознаваемым, скрытым, мистическим… Однако Покровский предпочитал употреблять более приземленное слово «Разное».
Или – «Всякое-Разное».
Может быть, он надеялся таким образом преуменьшить значимость Разного, ограничить его силу, поставить ему рамки – пусть даже эти преуменьшения и ограничения происходили только в голове Покровского.
Так или иначе, в тот сентябрьский вечер Покровский вступил в новый этап своей жизни; словно вышел из тумана к огромному океану Скрытого (или океану Всякого-Разного, кому как нравится) и попробовал ногой воду.
Затем он зашел по щиколотку, потом по колено… К тому моменту, когда на пражской улице он случайно налетел на Настю, Всякое-Разное доходило Артему Покровскому до подбородка, а холодные иголки не оставили на его затылке ни единого живого места.
Пора было звать спасателей.

4
Покровский идет вслед за Сахновичем, и в его больной памяти всплывает картинка то ли из фильма, то ли из книги – мертвый проводник ведет героя по кругам ада. Белесый туман добавляет жути в происходящее, и Покровский не исключает возможности, что призрак мента-дегустатора и вправду заведет его в какие-нибудь адские котельные.
Но туман рассеивается, и Покровский останавливается в удивлении, хотя, казалось бы, после случившегося он должен навсегда забыть само это слово.
Он стоит в нескольких шагах от дома-развалюхи, а около дома – цыганский барон и двое его сыновей. Они недобро смотрят на Покровского, но не это удивляет Артема. Точнее, это его совершенно не удивляет.
Он спрашивает себя про другое – почему группа захвата не забрала этих троих? Ведь они были здесь, они прочесывали территорию. Допустим, они просмотрели ползающего на карачках Покровского, но просмотреть дом и этих троих?!
Он спрашивает – почему в руке у барона кейс с деньгами? Слегка деформированный, но, безусловно, тот самый, что был у Покровского в руках до мгновения, когда…
И про это лучше вообще не вспоминать.
– Вот наш хозяин, – бесстрастно говорит Сахнович и показывает на барона. У того единственная перемена в облике – исчезла фетровая шляпа. Оказывается, у барона редкие темные волосы, зачесанные так, чтобы максимально прикрыть лысеющий череп.
– Хозяин? – Покровский пытается рассмеяться, и лицо барона темнеет. Он передает кейс одному из сыновей и быстро подходит к Покровскому, замахивается… Потом брезгливо поводит носом, оглядывает ободранного Артема с ног до головы, что-то бормочет себе под нос, сплевывает и возвращается к дому. Проходя мимо Сахновича, властно бросает:
– Объясни этому…
Сахнович кивает.
– Что ты должен мне объяснить? – спрашивает Покровский, которому сейчас больше всего на свете хочется лечь и уснуть, а потом проснуться двадцатичетырехлетним старшим лейтенантом Российской армии.
Сахнович подходит поближе, точнее, подплывает. Теперь, когда туман рассеялся и все приобрело реальные очертания, становится ясно, что от Сахновича осталась лишь полупрозрачная тень.
– Я тебе должен объяснить, что мы облажались, – говорит Сахнович. – Эта халупа, в которую мы сунулись на переговоры с цыганами, – что-то типа избушки на курьих ножках. Въезжаешь? То есть там живет что-то типа злого духа, который опекает этот табор. Крышует, ясно? Потому нас туда и зазвали. Если бы мы чего-нибудь задумали против этого барона, этот дух с нами бы разобрался. А мы задумали, если помнишь…
Покровский кивнул.
– Если бы мы просто задумали повязать эту компанию, это одно, но все вышло еще хуже. Ты меня пристрелил. Кстати, я до сих пор не знаю зачем. Какая муха тебя укусила, а?
– Проехали, – махнул рукой Покровский.
– Проехали? Тебе-то легко говорить… – проворчал Сахнович. – Ну так вот, кретин, к твоему сведению, меня нельзя было убивать.
– С чего это вдруг? Ты какой-то особенный?
– Дело не во мне. Дело в этом доме. Внутри этого дома только сам дух может отнимать жизнь, а ты нарушил его монополию и будешь наказан за это.
– По-моему, меня уже наказали. Меня, блин, выкинули сквозь стену! Я еле на ногах стою…
– Да, и плюс ко всему этому ты станешь рабом вон того типа, – Сахнович показал на барона. – Он теперь твой хозяин.
– В задницу такого хозяина, – буркнул Покровский. – Почему ваши ребята его не скрутили? Почему он не в наручниках, а?
– Они его не нашли.
– Да что ты мне заливаешь…
– Видел туман? Это была такая маскировка. Все, что было в тумане, нельзя было разглядеть снаружи. Поэтому и дом, и барон с сыновьями, и ты… Все оставалось невидимым.
– Отлично , – сказал Покровский. – Последний вопрос: ты действительно во все это веришь? Злые духи, волшебный туман…
– Бред сивой кобылы, – согласился Сахнович. – Никогда бы в такое не поверил. И в говорящих призраков тоже не поверил бы. Но вот сейчас смотрю я на себя… Я что, должен не верить в самого себя? Разве это не тупо?
Покровский задумался. Насколько это было возможно в его тогдашнем состоянии.
– Тогда ты – просто моя галлюцинация, – сказал он наконец. – Ты мне мерещишься, а на самом деле тебя нет…
– Спасибо, обрадовал, – обиделся Сахнович. – Сам ты галлюцинация!
– …и этих цыган тоже нет, и слова твои – просто моя фантазия… Поэтому я просто пойду отсюда. Выйду на шоссе, там поймаю попутку, доберусь до больницы…
– Флаг тебе в руки, – сказал призрак Сахновича и помахал бледной рукой. Покровский развернулся и пошел в ту сторону, откуда несколько часов назад его, Сахновича, и группу захвата привезли на автобусе. Покровский хотел верить в автобусы и не хотел верить в злых духов и волшебный туман.
Он удалился от дома метров на сто, а потом ноги его налились свинцом, кишки словно завязались в тугой узел, а в голове закружились на бешеной скорости дребезжащие карусели. Покровский упал на колени, попытался ползти, но не смог продвинуться ни на сантиметр, словно тело его вросло в землю. Неизвестно, сколько времени он вел безнадежную борьбу с непонятными законами, которым теперь подчинялись его тело и окружающий мир, но в конце концов силы оставили его.
– Эй, галлюцинация, – склонился над ним призрак Сахновича. – Теперь ты веришь?
– Я… – выдохнул Покровский. – Не хочу в это верить, но…
– Приходится, – завершил фразу призрак.
– Сколько? Сколько мне еще здесь быть…
Он не хотел произносить слова «раб», хотя чувствовал себя сейчас именно так.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110