С другой стороны, теперь не надо было никому звонить; люди Смайли и так прекрасно знают, где находится Покровский и в чем его ценность. И когда они обнаружат, что Настя волшебным образом исчезла, то им не останется ничего другого, как поспешно сцапать Покровского и попользоваться им по полной программе, пока и с ним не стряслось какого-нибудь волшебства.
Так что у Андерсонов все должно было быть в порядке. Не маленькие, сами о себе позаботятся.
Это была вполне оптимистичная мысль, но, глядя в зеркало, Настя испытала и нечто вроде дежавю, вспомнив, как однажды она уже стояла перед зеркалом, набираясь отваги перед кое-какими важными шагами – а проще говоря, готовясь сбежать от Филиппа Петровича, – но потом словно из ниоткуда возникла Лиза, и события приняли совершенно иной оборот…
Она отрицательно помотала головой своему собственному отражению. Хватит уже иных оборотов. Извини, Армандо, но у меня свои планы на вечер.
3
Покровский все еще маялся возле газетного киоска, то и дело прикрывая лицо журналом; он был больше обеспокоен своей скрытностью, чем высматриванием Насти, так что та без проблем прошмыгнула к выходу из аэропорта, выскочила на улицу, осмотрелась и юркнула за забор, отгораживавший строительную площадку нового крыла аэропорта. До этого она успела бросить переданный Армандо мобильник в тележку с багажом, улыбнувшись собственной зловредной находчивости, – теперь Андерсоны будут ее искать в Берлине или в Риме.
Деревянный настил, по которому она торопливо стучала каблуками, никак не кончался, и Настя попросту юркнула в щель между фанерными щитами, отгораживавшими стройплощадку. Оказалось, что от аэропорта она ушла не слишком далеко, но по крайней мере спряталась за шеренгу высоких сосен. Отсюда было видно и слышно, как подъезжают и отъезжают машины, но саму Настю разглядеть было невозможно, к тому же кто-то в порыве невероятной предусмотрительности вкопал за соснами простую деревянную лавку, на которой словно написано было: «Сядь, передохни. И, между прочим, совсем не окрашено».
Так она и сделала, села и передохнула. А также перекусила треугольным сандвичем, прибереженным от обеда в самолете. Затем достала деньги, пересчитала, не потому, что подозревала недостачу, а потому, что деньги сейчас были чем-то вроде талисмана, единственной осязаемой гарантией, что Настя может добраться до дома. Других гарантий не было, вот и оставалось трогать купюры, чувствовать их в своих руках, перекладывать их с места на место; оставалось надеяться, что эти деньги наконец-то проявят свою покупательную способность и купят для Насти действительно ценную вещь – покой.
– Покой – это хорошо.
Настя вздрогнула.
– Многие из живых стремятся к покою, и в конце концов они обретают этот покой. На кладбище.
Настя огляделась по сторонам, а потом даже посмотрела вверх, как будто там мог обнаружиться громкоговоритель на воздушных шариках.
– Это все в голове, Анастасия, – снисходительно пояснил низкий мужской голос. – Все в твоей голове. Настоящий разговор один на один возможен только таким способом.
– Люциус, – тихо проговорила Настя, и тот согласился. – Люциус, – повторила Настя, уже погромче и порешительнее. – Убирайся из моей головы.
– А я там не буду ничего трогать, – саркастически отозвался Люциус. – Просто посмотрю.
– Убирайся.
– А повежливее? Знаешь, в былые времена за такой тон я бы выжег тебе мозги, чтобы дым из ушей пошел.
– Былые времена – это ведь такие времена, которые ушли и больше не вернутся, так? Значит, я могу себе позволить такой тон.
– Можешь, – согласился Люциус. – Еще ты можешь пилить сук, на котором сидишь, плевать в колодец, из которого пьешь, и делать тому подобные разумные вещи. Я ведь зашел, чтобы просто поговорить, просто поздравить.
– Поздравить с чем? – насторожилась Настя.
– С принятием правильного решения.
Настя растерялась, и Люциус наверняка почувствовал это. В следующие несколько секунд все слова как будто выветрились у нее из головы, пришла оглушительная пустота, а затем пустота обрела форму большой бальной залы, за которой Настя наблюдала как бы немного сверху. Зала была пуста, и только лишь посередине темнела одинокая фигурка, черты которой разглядеть было невозможно. Затем фигурка стала дергать головой и махать руками, одновременно в голове Насти зазвучал голос Люциуса, и стало понятно, чья же это фигурка держит речь посреди пустынной залы.
– Меня учили, что бесполезно разговаривать с толпами, ибо существа, собравшиеся в толпу, теряют свою сущность и становятся частью новой сущности, этой самой толпы, животного тупого и злобного. А с животным бесполезно разговаривать, его можно только колотить дубиной. Поэтому разговаривать нужно с каждым существом отдельно, отбив его от стада и забравшись ему в мозг. Только так можно чего-то добиться. Ты согласна, Анастасия?
Она ничего не ответила, она просто подумала – как странно, что фигурка посреди пустой бальной залы одета в черный костюм старинного покроя, включающий в себя облегающий сюртук с круглым стоячим воротником и короткие штаны с подбивкой, надетые поверх чего-то вроде колготок…
– Это твои странные ассоциации с именем Люциус, – ответили ей. – Почему-то тебе кажется, что Люциус – это старинное испанское имя, что в корне неверно.
Испанское… Ей словно отвесили легкий подзатыльник, и необходимое воспоминание вылетело из темного закоулка, в котором пребывало до нынешнего момента. Теперь Настя поняла, откуда взялась эта дурацкая ассоциация. Испанские дублоны шестнадцатого века. Этими тяжелыми кругляшами с ней расплатились за голову Горгоны, эти монеты были у нее в карманах в тот момент, когда она впервые увидела Люциуса.
– Действительно дурацкая ассоциация. Я не имею никакого отношения к этим монетам.
– Если бы я еще тебе верила, – ответила Настя, не размыкая губ.
– Кому еще верить в этом мире, как не мне? Впрочем, я навестил тебя не саморекламы ради. Ты правильно сделала, что бросила все эти лионейские дела. Пусть сами расхлебывают то, что варили пятьсот лет. Как это говорится в подобных случаях? Это не твоя битва, Анастасия.
– А где же моя битва?
– Даже не знаю… Может быть, у тебя вообще нет никакой битвы, а есть этот, как его там… покой. Ты же об этом сейчас думала. Не о битвах и не о власти, не о судьбах человечества и не о двенадцати Великих старых расах, черт их подери… Ты думала о спокойной жизни, вдали от тревог. Иногда путь в нирвану очень прост, тебе нужно сейчас сесть на автобус, доехать до метро «Павелецкая», а там…
– Я сама знаю, что мне нужно!
– Отлично.
– Мне нужно перестать думать законченными предложениями… Мне нужно не дать тебе читать меня как раскрытую книгу…
– И ты думаешь, что это возможно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
Так что у Андерсонов все должно было быть в порядке. Не маленькие, сами о себе позаботятся.
Это была вполне оптимистичная мысль, но, глядя в зеркало, Настя испытала и нечто вроде дежавю, вспомнив, как однажды она уже стояла перед зеркалом, набираясь отваги перед кое-какими важными шагами – а проще говоря, готовясь сбежать от Филиппа Петровича, – но потом словно из ниоткуда возникла Лиза, и события приняли совершенно иной оборот…
Она отрицательно помотала головой своему собственному отражению. Хватит уже иных оборотов. Извини, Армандо, но у меня свои планы на вечер.
3
Покровский все еще маялся возле газетного киоска, то и дело прикрывая лицо журналом; он был больше обеспокоен своей скрытностью, чем высматриванием Насти, так что та без проблем прошмыгнула к выходу из аэропорта, выскочила на улицу, осмотрелась и юркнула за забор, отгораживавший строительную площадку нового крыла аэропорта. До этого она успела бросить переданный Армандо мобильник в тележку с багажом, улыбнувшись собственной зловредной находчивости, – теперь Андерсоны будут ее искать в Берлине или в Риме.
Деревянный настил, по которому она торопливо стучала каблуками, никак не кончался, и Настя попросту юркнула в щель между фанерными щитами, отгораживавшими стройплощадку. Оказалось, что от аэропорта она ушла не слишком далеко, но по крайней мере спряталась за шеренгу высоких сосен. Отсюда было видно и слышно, как подъезжают и отъезжают машины, но саму Настю разглядеть было невозможно, к тому же кто-то в порыве невероятной предусмотрительности вкопал за соснами простую деревянную лавку, на которой словно написано было: «Сядь, передохни. И, между прочим, совсем не окрашено».
Так она и сделала, села и передохнула. А также перекусила треугольным сандвичем, прибереженным от обеда в самолете. Затем достала деньги, пересчитала, не потому, что подозревала недостачу, а потому, что деньги сейчас были чем-то вроде талисмана, единственной осязаемой гарантией, что Настя может добраться до дома. Других гарантий не было, вот и оставалось трогать купюры, чувствовать их в своих руках, перекладывать их с места на место; оставалось надеяться, что эти деньги наконец-то проявят свою покупательную способность и купят для Насти действительно ценную вещь – покой.
– Покой – это хорошо.
Настя вздрогнула.
– Многие из живых стремятся к покою, и в конце концов они обретают этот покой. На кладбище.
Настя огляделась по сторонам, а потом даже посмотрела вверх, как будто там мог обнаружиться громкоговоритель на воздушных шариках.
– Это все в голове, Анастасия, – снисходительно пояснил низкий мужской голос. – Все в твоей голове. Настоящий разговор один на один возможен только таким способом.
– Люциус, – тихо проговорила Настя, и тот согласился. – Люциус, – повторила Настя, уже погромче и порешительнее. – Убирайся из моей головы.
– А я там не буду ничего трогать, – саркастически отозвался Люциус. – Просто посмотрю.
– Убирайся.
– А повежливее? Знаешь, в былые времена за такой тон я бы выжег тебе мозги, чтобы дым из ушей пошел.
– Былые времена – это ведь такие времена, которые ушли и больше не вернутся, так? Значит, я могу себе позволить такой тон.
– Можешь, – согласился Люциус. – Еще ты можешь пилить сук, на котором сидишь, плевать в колодец, из которого пьешь, и делать тому подобные разумные вещи. Я ведь зашел, чтобы просто поговорить, просто поздравить.
– Поздравить с чем? – насторожилась Настя.
– С принятием правильного решения.
Настя растерялась, и Люциус наверняка почувствовал это. В следующие несколько секунд все слова как будто выветрились у нее из головы, пришла оглушительная пустота, а затем пустота обрела форму большой бальной залы, за которой Настя наблюдала как бы немного сверху. Зала была пуста, и только лишь посередине темнела одинокая фигурка, черты которой разглядеть было невозможно. Затем фигурка стала дергать головой и махать руками, одновременно в голове Насти зазвучал голос Люциуса, и стало понятно, чья же это фигурка держит речь посреди пустынной залы.
– Меня учили, что бесполезно разговаривать с толпами, ибо существа, собравшиеся в толпу, теряют свою сущность и становятся частью новой сущности, этой самой толпы, животного тупого и злобного. А с животным бесполезно разговаривать, его можно только колотить дубиной. Поэтому разговаривать нужно с каждым существом отдельно, отбив его от стада и забравшись ему в мозг. Только так можно чего-то добиться. Ты согласна, Анастасия?
Она ничего не ответила, она просто подумала – как странно, что фигурка посреди пустой бальной залы одета в черный костюм старинного покроя, включающий в себя облегающий сюртук с круглым стоячим воротником и короткие штаны с подбивкой, надетые поверх чего-то вроде колготок…
– Это твои странные ассоциации с именем Люциус, – ответили ей. – Почему-то тебе кажется, что Люциус – это старинное испанское имя, что в корне неверно.
Испанское… Ей словно отвесили легкий подзатыльник, и необходимое воспоминание вылетело из темного закоулка, в котором пребывало до нынешнего момента. Теперь Настя поняла, откуда взялась эта дурацкая ассоциация. Испанские дублоны шестнадцатого века. Этими тяжелыми кругляшами с ней расплатились за голову Горгоны, эти монеты были у нее в карманах в тот момент, когда она впервые увидела Люциуса.
– Действительно дурацкая ассоциация. Я не имею никакого отношения к этим монетам.
– Если бы я еще тебе верила, – ответила Настя, не размыкая губ.
– Кому еще верить в этом мире, как не мне? Впрочем, я навестил тебя не саморекламы ради. Ты правильно сделала, что бросила все эти лионейские дела. Пусть сами расхлебывают то, что варили пятьсот лет. Как это говорится в подобных случаях? Это не твоя битва, Анастасия.
– А где же моя битва?
– Даже не знаю… Может быть, у тебя вообще нет никакой битвы, а есть этот, как его там… покой. Ты же об этом сейчас думала. Не о битвах и не о власти, не о судьбах человечества и не о двенадцати Великих старых расах, черт их подери… Ты думала о спокойной жизни, вдали от тревог. Иногда путь в нирвану очень прост, тебе нужно сейчас сесть на автобус, доехать до метро «Павелецкая», а там…
– Я сама знаю, что мне нужно!
– Отлично.
– Мне нужно перестать думать законченными предложениями… Мне нужно не дать тебе читать меня как раскрытую книгу…
– И ты думаешь, что это возможно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110