— Я не могу его остановить. Ты же видишь, не могу.
— Если бы ты хотел, Лес, ты бы смог. Только, сдается мне, ты не очень хочешь. Может, тебе напомнить, что сказала Мэри-Ли, когда мы уезжали, может, тогда ты действительно захочешь?
Лестер помнил ее проклятие. Он понимал, что Клейтон прав, понимал, что может что-то сделать, чтобы удержать Кэбота. Но что? У него не было своей собственной воли. Он чувствовал себя щепкой, увлекаемой бушующим потоком чужих желаний и страстей. И вспоминая Гэвина, вспоминая годы, проведенные с ним и матерью на его ранчо, медленную пытку, которую он терпел, вспоминая, как гибло в нем все мужское из-за страха перед этими бесстрастными голубыми глазами — вспоминая все это, он вдруг испытал прилив радости, представив себе Гэвина униженного, вышвырнутого из своего собственного королевства, может быть, даже мертвого. Неужели ему жалко? Разве не будет это местью за него самого, за все те годы? Мальчишкой он тоже клялся отомстить… Пустые слова, он так и не набрался мужества выполнить эту клятву. А теперь его сын решил мстить, мстить и за него тоже… Он вспоминал: это Гэвин убил его отца, это он свел в могилу его мать, сделал из него посмещище, довел его до последней черты в тот день, в конюшне, когда Лестер поднял бич… Вся его жизнь вдруг сошлась в нынешнем дне. Все верно, все так и должно быть, это искупление всей его вины и страха. Он вдруг испытал новое чувство — гордость за своего сына, за Кэбота.
— Я не могу его остановить, Клей. — Он проговорил это со смирением в голосе, но сдерживаемая улыбка на лице выдавала жажду мщения.
Клейтон смерил Лестера взглядом и отвернулся. Как долго Гэвину не было места в его душе? Семь лет! И Клейтон не хотел всего этого. Он здесь не за тем, чтобы судить, чтобы прощать или проклинать.
Он повернулся и посмотрел на людей, которые всегда клялись Гэвину в дружбе и всегда ненавидели его. — Меня они, конечно, тоже ненавидели. Петтигрю, Первис, юный Кэбот — даже Лестер: их раскрасневшиеся лица, воспаленные предвкушением, испарина на лбах, выдавала их с потрохами. Нет, у них не больше права судить, чем у меня…
Все низменное в них поднялось со дна и, как гной из нарыва, прорвалось наружу в этом акте справедливости. Справедливости! Он усмехнулся. Они больше думают о власти, чем о справедливости. Отдай им в руки эту долину — и они тут же превратятся в коллективного Гэвина, или в свору маленьких Гэвинов, каждый из которых по воскресеньям в церкви раскланивается с другим, а в темноте перерезает ему глотку.
Где-то глубоко-глубоко в нем поднималась спавшая до сих пор сила — верность крови.
— Вот, значит, вы как… — пробормотал он. — Все против него…
Первис стоял у двери, перекрывая выход, и взгляд его метался между Клейтоном, Кэботом и Петтигрю. Обращаясь к остальным, он зашептал, как будто Клейтон был в трансе и не мог его услышать.
— Нельзя его выпускать. Он предупредит Гэвина. Он такой же самый, я всегда говорил вам, такой же самый…
Сайлас провел рукой по губам.
— Напрасно ты приехал в такое время, Клей.
Клейтон спросил негромко:
— А где Лорел?
— Ушла из дома сегодня утром. Он держал ее взаперти в спальне. Она подкупила служанку, добыла ключи и добралась до города. Сейчас ее старый док Воль у себя прячет. Она знает, к чему дело идет, и не хочет, чтобы ее вышвырнули отсюда с каким-то психопатом. И она права, он же просто загонял ее в могилу.
— Значит, и она тоже бросила его…
— Клей, ты можешь уехать отсюда. Мы не станем тебе мешать. Садись и скачи, не оглядываясь, и просто забудь про всю эту историю.
— Нет, — пробормотал Первис себе под нос. — Надо его задержать. Не тот он человек, что бы доверять ему. Нельзя его выпускать. Нас четверо, а он один, — в его голосе пронзительно звучала угроза, — мы его задержим.
Клейтон повернулся к Лестеру.
— Лес, ты едешь со мной?
— Клей… я не могу… Кэбот здесь…
— Ладно, Лес.
— Погоди минутку, — сказал Сайлас — Что ты собираешься делать, Клей? Куда ты едешь?
Клейтон улыбнулся.
— Самой короткой дорогой из этой долины. Не волнуйтесь — я только заеду к Телме, повидаться, и больше никогда сюда не вернусь. А долину оставляю тебе, Сайлас, тебе и Джо. Потому что эта долина — ад на земле.
Снежинки тихонько стучались в стекло — единственный звук в грозной, как зазубренное лезвие, тишине. Клейтон вскинул голову и окинул взглядом лица. Они были измученные и неуверенные; а его глаза горели каким-то странным огнем. Слова его в тишине прозвучали негромко:
— Я ухожу. Не пытайтесь остановить меня.
Он попятился к двери, а трое перед ним смотрели на него, не в силах двинуться с места. — Господи, удержи их, пусть не пытаются меня остановить, — молил он. — Не сейчас, только не сейчас… — Петтигрю приоткрыл было рот, но так ничего и не сказал. Кэбот был смущен; у Первиса зубы сомкнулись с сухим костяным стуком.
Бросив последний взгляд на Лестера — не презрительный, а скорее печальный, — Клейтон закрыл за собой дверь и исчез; легкое дуновение воздуха коснулось лиц тех, кто остался в комнате, а они все еще смотрели на то место, где только что он стоял.
Глава тридцать третья
Выйдя на улицу, Клейтон замер на миг, вслушиваясь, как где-то далеко в прерии рыщет ветер. Что-то было в этой тишине, в том, как лениво дремали, едва дыша, бревенчатые дома, засыпанные снегом, что-то, подчеркивающее звук ветра и даже хруст наста под ногами. Темные улочки города, тихие и уютные, были сама невинность. Тишина окружала его, как сложенная ковшиком рука, готовая сомкнуться. Над головой сквозь серую вуаль облаков замигали звезды, и далекий плач ветра внезапно смолк.
Клейтон повернул налево и не спеша зашагал вверх по улице, мягко ступая по нетронутому снегу. Миновав темную веранду «Великолепной», где как будто до сих пор жил призрак, он свернул в переулок. Прежде чем уехать отсюда навсегда, нужно сделать еще одно дело. Помедлив, чтобы напоследок глотнуть свежего ночного воздуха, Клейтон поднялся по ступеням; доски прогибались и вздыхали под ногами.
В темном коридоре он помешкал. Перед ним была дверь в комнату — раньше здесь жила Телма. Снизу выбивалась тонкая полоска света. Он постучал тихонько, чуть подождал — и вошел. На стуле возле окна, опустив голову на грудь и сложив руки на коленях, сидела Лорел. Он услышал запах жасмина.
— Лорел, это я, Клей, — сказал он.
Его поразило ее спокойствие. Она сидела, словно красавица из старинной баллады, которая семь долгих лет ждала возлюбленного в своей комнате, ни секунды не сомневаясь, что в назначенный час он придет. Клейтон подошел ближе — но любовь не проснулась, и сердце билось по-прежнему ровно.
Лицо ее стало тоньше, четче прорезались губы, подбородок лишился детской припухлости, которую он так хорошо помнил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
— Если бы ты хотел, Лес, ты бы смог. Только, сдается мне, ты не очень хочешь. Может, тебе напомнить, что сказала Мэри-Ли, когда мы уезжали, может, тогда ты действительно захочешь?
Лестер помнил ее проклятие. Он понимал, что Клейтон прав, понимал, что может что-то сделать, чтобы удержать Кэбота. Но что? У него не было своей собственной воли. Он чувствовал себя щепкой, увлекаемой бушующим потоком чужих желаний и страстей. И вспоминая Гэвина, вспоминая годы, проведенные с ним и матерью на его ранчо, медленную пытку, которую он терпел, вспоминая, как гибло в нем все мужское из-за страха перед этими бесстрастными голубыми глазами — вспоминая все это, он вдруг испытал прилив радости, представив себе Гэвина униженного, вышвырнутого из своего собственного королевства, может быть, даже мертвого. Неужели ему жалко? Разве не будет это местью за него самого, за все те годы? Мальчишкой он тоже клялся отомстить… Пустые слова, он так и не набрался мужества выполнить эту клятву. А теперь его сын решил мстить, мстить и за него тоже… Он вспоминал: это Гэвин убил его отца, это он свел в могилу его мать, сделал из него посмещище, довел его до последней черты в тот день, в конюшне, когда Лестер поднял бич… Вся его жизнь вдруг сошлась в нынешнем дне. Все верно, все так и должно быть, это искупление всей его вины и страха. Он вдруг испытал новое чувство — гордость за своего сына, за Кэбота.
— Я не могу его остановить, Клей. — Он проговорил это со смирением в голосе, но сдерживаемая улыбка на лице выдавала жажду мщения.
Клейтон смерил Лестера взглядом и отвернулся. Как долго Гэвину не было места в его душе? Семь лет! И Клейтон не хотел всего этого. Он здесь не за тем, чтобы судить, чтобы прощать или проклинать.
Он повернулся и посмотрел на людей, которые всегда клялись Гэвину в дружбе и всегда ненавидели его. — Меня они, конечно, тоже ненавидели. Петтигрю, Первис, юный Кэбот — даже Лестер: их раскрасневшиеся лица, воспаленные предвкушением, испарина на лбах, выдавала их с потрохами. Нет, у них не больше права судить, чем у меня…
Все низменное в них поднялось со дна и, как гной из нарыва, прорвалось наружу в этом акте справедливости. Справедливости! Он усмехнулся. Они больше думают о власти, чем о справедливости. Отдай им в руки эту долину — и они тут же превратятся в коллективного Гэвина, или в свору маленьких Гэвинов, каждый из которых по воскресеньям в церкви раскланивается с другим, а в темноте перерезает ему глотку.
Где-то глубоко-глубоко в нем поднималась спавшая до сих пор сила — верность крови.
— Вот, значит, вы как… — пробормотал он. — Все против него…
Первис стоял у двери, перекрывая выход, и взгляд его метался между Клейтоном, Кэботом и Петтигрю. Обращаясь к остальным, он зашептал, как будто Клейтон был в трансе и не мог его услышать.
— Нельзя его выпускать. Он предупредит Гэвина. Он такой же самый, я всегда говорил вам, такой же самый…
Сайлас провел рукой по губам.
— Напрасно ты приехал в такое время, Клей.
Клейтон спросил негромко:
— А где Лорел?
— Ушла из дома сегодня утром. Он держал ее взаперти в спальне. Она подкупила служанку, добыла ключи и добралась до города. Сейчас ее старый док Воль у себя прячет. Она знает, к чему дело идет, и не хочет, чтобы ее вышвырнули отсюда с каким-то психопатом. И она права, он же просто загонял ее в могилу.
— Значит, и она тоже бросила его…
— Клей, ты можешь уехать отсюда. Мы не станем тебе мешать. Садись и скачи, не оглядываясь, и просто забудь про всю эту историю.
— Нет, — пробормотал Первис себе под нос. — Надо его задержать. Не тот он человек, что бы доверять ему. Нельзя его выпускать. Нас четверо, а он один, — в его голосе пронзительно звучала угроза, — мы его задержим.
Клейтон повернулся к Лестеру.
— Лес, ты едешь со мной?
— Клей… я не могу… Кэбот здесь…
— Ладно, Лес.
— Погоди минутку, — сказал Сайлас — Что ты собираешься делать, Клей? Куда ты едешь?
Клейтон улыбнулся.
— Самой короткой дорогой из этой долины. Не волнуйтесь — я только заеду к Телме, повидаться, и больше никогда сюда не вернусь. А долину оставляю тебе, Сайлас, тебе и Джо. Потому что эта долина — ад на земле.
Снежинки тихонько стучались в стекло — единственный звук в грозной, как зазубренное лезвие, тишине. Клейтон вскинул голову и окинул взглядом лица. Они были измученные и неуверенные; а его глаза горели каким-то странным огнем. Слова его в тишине прозвучали негромко:
— Я ухожу. Не пытайтесь остановить меня.
Он попятился к двери, а трое перед ним смотрели на него, не в силах двинуться с места. — Господи, удержи их, пусть не пытаются меня остановить, — молил он. — Не сейчас, только не сейчас… — Петтигрю приоткрыл было рот, но так ничего и не сказал. Кэбот был смущен; у Первиса зубы сомкнулись с сухим костяным стуком.
Бросив последний взгляд на Лестера — не презрительный, а скорее печальный, — Клейтон закрыл за собой дверь и исчез; легкое дуновение воздуха коснулось лиц тех, кто остался в комнате, а они все еще смотрели на то место, где только что он стоял.
Глава тридцать третья
Выйдя на улицу, Клейтон замер на миг, вслушиваясь, как где-то далеко в прерии рыщет ветер. Что-то было в этой тишине, в том, как лениво дремали, едва дыша, бревенчатые дома, засыпанные снегом, что-то, подчеркивающее звук ветра и даже хруст наста под ногами. Темные улочки города, тихие и уютные, были сама невинность. Тишина окружала его, как сложенная ковшиком рука, готовая сомкнуться. Над головой сквозь серую вуаль облаков замигали звезды, и далекий плач ветра внезапно смолк.
Клейтон повернул налево и не спеша зашагал вверх по улице, мягко ступая по нетронутому снегу. Миновав темную веранду «Великолепной», где как будто до сих пор жил призрак, он свернул в переулок. Прежде чем уехать отсюда навсегда, нужно сделать еще одно дело. Помедлив, чтобы напоследок глотнуть свежего ночного воздуха, Клейтон поднялся по ступеням; доски прогибались и вздыхали под ногами.
В темном коридоре он помешкал. Перед ним была дверь в комнату — раньше здесь жила Телма. Снизу выбивалась тонкая полоска света. Он постучал тихонько, чуть подождал — и вошел. На стуле возле окна, опустив голову на грудь и сложив руки на коленях, сидела Лорел. Он услышал запах жасмина.
— Лорел, это я, Клей, — сказал он.
Его поразило ее спокойствие. Она сидела, словно красавица из старинной баллады, которая семь долгих лет ждала возлюбленного в своей комнате, ни секунды не сомневаясь, что в назначенный час он придет. Клейтон подошел ближе — но любовь не проснулась, и сердце билось по-прежнему ровно.
Лицо ее стало тоньше, четче прорезались губы, подбородок лишился детской припухлости, которую он так хорошо помнил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82