— Я должен остаться.
— Это бесполезно, — сказал Воль нетерпеливо. — Ты что, не видишь, он хочет умереть здесь?
Все это время Гэвин молча пялился на них, будто не понимая, о чем они говорят. Потом на лице его заиграла какая-то странная мягкая улыбка, обнажив желтые зубы и испещрив кожу возле глаз паутиной то их морщинок. Но взгляд был все так же устремлен в пустоту.
— О чем ты думаешь, парень? — настаивал Воль. — Тебе что, жизнь не дорога?
Клейтон улыбнулся.
— Вы всегда были умным человеком, доктор. Вы же вроде всегда все понимали. Неужели сейчас вам не понятно?
— Я понимаю одно: с тех пор, как я сюда приехал, ты, единственный из всех, совершил разумный поступок — когда уехал отсюда. До меня доходили разговоры, где ты, что ты, чем занимаешься. И я радовался за тебя — тебе хватило мужества уйти, другим — не хватало. Так найди же в себе мужество сейчас, уходи отсюда!
— Вот этого я как раз и не могу сделать. Я должен поговорить с ним.
— С ним? — Воль кричал, не обращая внимания на Гэвина. — Не с ним ты будешь говорить, а с толпой маньяков, жаждущих крови. Ты молодой и сильный парень, Клей, не то, что я, калека. Хватай его и тащи отсюда, привяжи к лошади веревкой и скачи во весь дух, увези его куда-нибудь подальше, где он сможет помереть в мире и покое — если он хоть что-нибудь для тебя значит.
— Тащить меня? — вдруг проговорил Гэвин. — Черта с два! Он может оставаться или уходить, мне наплевать, но меня из этого дома он не вытащит. И ты, Воль, уходи. Ты сделал все, что мог.
Доктор взял с каминной полки свою черную шляпу и нахлобучил на голову.
— Вот что, Гэвин, я вам скажу. Вы получите завтра все, что заслужили. Вы убийца — вы убивали людей, не моргнув глазом, вы убивали бы и дальше, если б могли. Я презираю вас. Я пришел только затем, чтобы спасти жизни людей, — тех в кого вы завтра утром будете стрелять. Может быть, они дураки и шакалы, но все же они не так порочны, как вы.
— Я знаю, Воль, — тихо ответил Гэвин. — Но ты меня не презираешь, сам знаешь. Уж это мы с тобой понимаем, да. Тебе всегда хотелось быть таким, как я. А теперь ты думаешь, что можешь стать даже лучше, выше, чем я — стоит только спасти мою жалкую жизнь. Ну, так у тебя это не выйдет. — Он говорил тихо и отчетливо, потом умолк, продолжая улыбаться.
Доктор, горбатый, уродливый, повернулся и пошел к выходу. Он бросил последний укоризненный взгляд на Клейтона и вышел, даже не закрыв дверь. Они услышали, как он ворчит на лошадей во дворе, а те храпят и никак не могут развернуться, потом он звонко щелкнул языком, и лошади побежали — копыта глухо застучали по мягкому снегу.
— А теперь попробуй вытащить меня отсюда, — сказал Гэвин Клейтону, — и я пристрелю тебя на месте.
Клейтон пожал плечами и закрыл дверь.
— Не уходишь, так садись, — продолжал Гэвин, — бери табак, закуривай. — Ты тут не чужой, знаешь, где я его держу.
Клейтон нашел на каминной полке трубку, набил и не спеша раскурил. В трубе завывал ветер. Гравюры криво висели на горбатых стенах из адобы, когда-то гладких и ровных, а теперь потрескавшихся и осыпающихся. На французском диване зияли дыры, прожженные окурками. Дощатый пол из полированной сосны покрылся слоем грязи, грязь набилась во все щели и въелась в дерево. В воздухе стоял запах старого сала. Запах упадка и разложения.
Когда Клейтон вновь повернулся и взглянул на старика, в нем уже не было прежней твердости, он начал оттаивать. Он почувствовал жалость, и это чувство сближало его с Гэвином больше, чем кровная связь, в которую он когда-то верил. Он подошел к старику совсем близко и опустился на одно колено — теперь ему была видна каждая пора на сухом желтом лице Гэвина.
— Я виделся с Лорел. Она рассказала мне, за что ты убил Сэма. Она сказала, что я — не твой сын.
Гэвин помолчал минуту, и по пустым глазам невозможно было понять, что он чувствует, потом вздохнул.
— Она мне никто. Пусть говорит все, что хочет.
— Поехали со мной, — порывисто сказал Клейтон. — Не бросай свою жизнь под ноги людям, которые того не стоят. Я собираюсь в Калифорнию, едем со мной. Это новая страна, Гэвин, нетронутая, как когда-то эта долина. Ты сможешь там жить в мире и умереть в мире.
— Я готов умереть сейчас, — сказал Гэвин. — Я старый усталый человек. Когда я приехал сюда, меня звали ехать дальше, в Калифорнию. Я не поехал. Я не родился здесь, как ты, но здесь я стал человеком. Это моя долина, она всегда была моей, моей и останется. Моя по праву — никому ее не отнять! — Он взглянул на Клейтона — почти нежно. — Ты не мой сын. Я растил тебя двадцать три года, и любил как мог, но это тебя ни к чему не обязывает. Я убил Сэма Харди, и ты мне ничем не обязан. Я убил твоего отца… как и отца Лестера. Теперь вы оба ничего мне не должны.
Он уронил голову на грудь и из-под редких бровей смотрел на Клейтона каким-то странным взглядом, в котором вызов смешался с чем-то более глубоким — с печалью. Он как будто хотел засмеяться, но смех не получился, только хрипло забулькало в горле. Медленно опустилась рука, он растопырил пальцы, словно хотел оттолкнуть Клейтона, хотя тот не двигался с места.
— Я знаю, — сказал Клейтон. Старик отвернулся к окну и устремил взгляд в темноту. — Гэвин, я не позволю, чтобы ты сидел здесь один и ждал, пока они прийдут по твою душу. Нельзя, чтобы они вот так, тебя взяли. Одинокого…
— А я и есть одинокий, сынок. Всегда я был одинокий. — Теперь он говорил чуть громче.
— Да, я тоже. Но теперь я остаюсь с тобой. Не могу я, чтобы ты встретил их один.
— Ну и дурак, — проворчал Гэвин. Он опустил голову и сложил руки на коленях, медленно покачиваясь в кресле.
— Если ты не поедешь со мной, я останусь здесь.
— Незачем тебе быть здесь. Им нужен только я. И я хочу встретить их сам.
— Нет, меня они тоже хотят убрать. Они не знают правды про нас… про Сэма. Они думают, я вернулся, чтобы помочь тебе.
Гэвин, пошатываясь, встал. Руками он осторожно водил вверх и вниз по ребрам, будто надеялся найти там что-то еще кроме хрупких костей.
— Так зачем?.. — он колебался, — так зачем ты вернулся? Может, я не расслышал, когда ты говорил. Я не слушал… Скажи мне еще раз, Клей, зачем ты вернулся сюда…
— Не за тем, чтобы опять причинить тебе зло. Хватит зла. Мы уже все сотворили, что может сделать злого один человек другому… Кроме убийства…
— Человек живет мечтами, — тихо перебил Гэвин. — А мои мечты мертвы — убиты.
— А мои — только родились. Все эти годы я слишком боялся, чтобы мечтать, — я был переполнен ненавистью. Но теперь у меня не осталось больше ненависти, она умерла, не знаю уж почему. На это ушло семь лет, но теперь ее нет, ненависти, и я чувствую себя свободным. Во мне больше нет ненависти к тебе, Гэвин… — голос его дрогнул. Гэвин привалился спиной к стене, словно пытаясь защититься.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82