тихий профессор истории из Берлина и еще один человек, перед которым благоговеет британская разведка. Оба — вне всяких подозрении.
Следующее по значимости дело — «Нахрихтендинст».
Теннисон взглянул на лист бумаги рядом с телефоном. Он лежал здесь уже несколько часов. Еще один список, подаренный Теннисону Пэйтон-Джонсом. «Нахрихтендинст».
Восемь имен, восемь человек. То, что британцам не удалось узнать за два дня, он раздобыл менее чем за два часа. Пятеро из этого списка уже мертвы. Из троих оставшихся в живых стариков один умирал в приюте неподалеку от Штутгарта. Полны жизненных сил лишь двое: предатель Клаус Фалькенгейм по кличке Полковник и восьмидесятитрехлетний отставной дипломат Вернер Герхард, мирно доживающий свой век в швейцарской деревушке близ озера Невшатель.
Но летали трансатлантическими рейсами, мимоходом подмешивая стрихнин в виски, конечно же не старики. И не они избили до полусмерти Холкрофта из-за фотографии; не они пристрелили человека во французской деревне; не старики нападали на Холкрофта в темном берлинском переулке.
Значит, «Нахрихтендинст» располагает юными, хорошо обученными фанатиками идеи. Преданными делу до мозга костей... как воспитанники «Вольфшанце».
«Нахрихтендинст»! Фалькенгейм, Герхард. Как давно они знают о «Вольфшанце»?
Завтра он выяснит все. Утром вылетит в Париж и позвонит Фалькенгейму — проклятому Полковнику. Совершенному актеру и совершенному дерьму. Предателю рейха.
Завтра он позвонит Фалькенгейму и сломает старика. А потом прикончит его.
На улице просигналил автомобиль. Теннисон подошел к окну, взглянув на ходу на часы. Ровно восемь. Под окном стояла машина Льюэллена, а в той машине — стальной кейс со списками.
Теннисон достал из ящика стола револьвер и сунул его в кобуру под мышкой.
Как ему хотелось, чтобы предстоящие сегодня вечером события были уже позади! Теннисону не терпелось вступить в схватку с Клаусом Фалькенгеймом.
* * *
Холкрофт молча сидел на кушетке в полутьме освещенной лунным светом комнаты. Было четыре часа утра. Ноэль курил. Проснувшись пятнадцать минут назад, он так и не смог уснуть, переполненный думами о девушке, которая спала рядом.
Хелден. С этой женщиной Холкрофт хотел провести остаток своей жизни, а она даже не удосужилась сказать, где и с кем живет. Все, хватит ветрености — ему теперь не до игр.
— Ноэль? — раздался из темноты голос Хелден.
— Что?
— Что с тобой, дорогой?
— Ничего. Так, думаю.
— Я тоже.
— А мне казалось, ты спишь.
— Я почувствовала, как ты встал с постели. О чем ты думаешь?
— Много о чем, — ответил Холкрофт. — О Женеве в основном. Скоро все закончится. И нам с тобой можно будет прекратить вечный бег.
— Я тоже об этом думала. — Хелден улыбнулась. — Хочу открыть тебе маленькую тайну.
— Тайну?
— Не такая уж это важная тайна, но я хотела бы видеть твое лицо, когда ты услышишь то, что я скажу. Иди сюда. — Она протянула к нему руки, и Холкрофт, сплетя свои пальцы с пальцами Хелден, сел, обнаженный, рядом.
— Что за тайна? — спросил он.
— Я хочу открыть тебе имя твоего соперника. Имя человека, с которым я живу. Ты готов?
— Готов.
— Это Полковник. Я люблю его.
— Старик?! — К Холкрофту вернулось дыхание.
— Да. Ты взбешен?
— Не то слово. Я вызову его на дуэль, — сказал Ноэль, заключая Хелден в свои объятия. Она рассмеялась и поцеловала его:
— Мне нужно увидеться со стариком сегодня.
— Я поеду с тобой. Твой брат благословил меня. Быть может, и Полковник даст мне свое благословение?
— Нет-нет, я должна ехать одна. Это займет всего час с небольшим.
— Два часа. Не больше.
— Два часа. Я встану перед его инвалидной коляской и скажу: «Полковник, я ухожу от вас к другому». Как ты думаешь, он будет раздавлен?
— Я убью его, — шепотом произнес Ноэль и нежно уложил ее на постель.
Глава 34
Теннисон прошел на автостоянку аэропорта Орли и там увидел серый «рено». Машиной управлял второй по значению человек в Сюрте. Он родился в Дюссельдорфе, но стал французом, поскольку был вывезен из Германии на самолете, поднявшемся в воздух с отдаленного аэродрома к северу от Эссена. Тогда, 10 марта 1945 года, ему исполнилось шесть лет, и его память ничего не сохранила об отчизне. Но он дал клятву остаться «сыном Солнца».
Теннисон подошел к машине, открыл дверь и залез внутрь.
— Bonjour, monsieur, — поприветствовал он.
— Bonjour, — ответил француз. — Вы выглядите усталым.
— Была тяжелая ночь. Вы привезли все, что я просил? У меня очень мало времени.
— Все. — Сотрудник Сюрте протянул руку к бумагам под приборной доской и передал их белокурому мужчине. — Полагаю, вы найдете здесь все, что нужно.
— Изложите кратко содержание. Я прочитаю бумаги позже. Но знать, чем мы располагаем, хочу сейчас.
— Отлично. — Француз положил папку на колени. — Сначала самое главное. Человек по имени Вернер Герхард из Невшателя, по-видимому, не является действующим членом «Нахрихтендинст».
— Почему нет? Фон Папен имел врагов в дипкорпусе. Почему бы этому Герхарду не быть одним из них?
— Возможно, так и было. Но я исхожу из настоящего: он больше не враг. Он не только дряхлый старик, но и слабоумный. И уже многие годы. Он — предмет насмешек в деревне, где сейчас проживает. Человек, который разговаривает сам с собой, поет песни и кормит голубей на площади.
— Дряхлость можно симулировать, — ответил Теннисон. — Старость не патология.
— Есть доказательства. Он пациент местной клиники, в которой имеется подробная медицинская карта. У него психика ребенка, он почти не в состоянии позаботиться о себе.
Теннисон кивнул, улыбнувшись:
— Слишком хорошо для Вернера Герхарда. Коль скоро мы заговорили о больных" каково положение предателя в Штутгарте?
— Рак мозга, последняя стадия. Он не продержится и неделю.
— Таким образом, в «Нахрихтендинст» остался один действующий лидер, — сказал Теннисон. — Клаус Фалькенгейм.
— Похоже на то. Между прочим, он может передать власть более молодому. В его распоряжении есть солдаты.
— Только в распоряжении? Из числа людей, которых он защищает? Из «детей проклятых»?
— Вряд ли. У них имеется несколько идеалистов, но необходимой сплоченности в рядах нет. Фалькенгейм симпатизирует им, но свои интересы не смешивает с «Нахрихтендинст».
— Где же «Нахрихтендинст» вербует себе солдат?
— Это евреи.
— Евреи! Француз кивнул.
— Насколько нам стало известно, их вербуют периодически — в случае нужды. Ни организации, ни структурных групп не существует. Помимо того что они евреи, у них есть еще одно общее: место жительства.
— Где?
— Киббуц Хар-Шхаалаф. В пустыне Негев.
— Хар-Шхаалаф?.. Боже мой, до чего же замечательно, — протянул Теннисон, испытывая профессиональную зависть. — Хар-Шхаалаф.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144
Следующее по значимости дело — «Нахрихтендинст».
Теннисон взглянул на лист бумаги рядом с телефоном. Он лежал здесь уже несколько часов. Еще один список, подаренный Теннисону Пэйтон-Джонсом. «Нахрихтендинст».
Восемь имен, восемь человек. То, что британцам не удалось узнать за два дня, он раздобыл менее чем за два часа. Пятеро из этого списка уже мертвы. Из троих оставшихся в живых стариков один умирал в приюте неподалеку от Штутгарта. Полны жизненных сил лишь двое: предатель Клаус Фалькенгейм по кличке Полковник и восьмидесятитрехлетний отставной дипломат Вернер Герхард, мирно доживающий свой век в швейцарской деревушке близ озера Невшатель.
Но летали трансатлантическими рейсами, мимоходом подмешивая стрихнин в виски, конечно же не старики. И не они избили до полусмерти Холкрофта из-за фотографии; не они пристрелили человека во французской деревне; не старики нападали на Холкрофта в темном берлинском переулке.
Значит, «Нахрихтендинст» располагает юными, хорошо обученными фанатиками идеи. Преданными делу до мозга костей... как воспитанники «Вольфшанце».
«Нахрихтендинст»! Фалькенгейм, Герхард. Как давно они знают о «Вольфшанце»?
Завтра он выяснит все. Утром вылетит в Париж и позвонит Фалькенгейму — проклятому Полковнику. Совершенному актеру и совершенному дерьму. Предателю рейха.
Завтра он позвонит Фалькенгейму и сломает старика. А потом прикончит его.
На улице просигналил автомобиль. Теннисон подошел к окну, взглянув на ходу на часы. Ровно восемь. Под окном стояла машина Льюэллена, а в той машине — стальной кейс со списками.
Теннисон достал из ящика стола револьвер и сунул его в кобуру под мышкой.
Как ему хотелось, чтобы предстоящие сегодня вечером события были уже позади! Теннисону не терпелось вступить в схватку с Клаусом Фалькенгеймом.
* * *
Холкрофт молча сидел на кушетке в полутьме освещенной лунным светом комнаты. Было четыре часа утра. Ноэль курил. Проснувшись пятнадцать минут назад, он так и не смог уснуть, переполненный думами о девушке, которая спала рядом.
Хелден. С этой женщиной Холкрофт хотел провести остаток своей жизни, а она даже не удосужилась сказать, где и с кем живет. Все, хватит ветрености — ему теперь не до игр.
— Ноэль? — раздался из темноты голос Хелден.
— Что?
— Что с тобой, дорогой?
— Ничего. Так, думаю.
— Я тоже.
— А мне казалось, ты спишь.
— Я почувствовала, как ты встал с постели. О чем ты думаешь?
— Много о чем, — ответил Холкрофт. — О Женеве в основном. Скоро все закончится. И нам с тобой можно будет прекратить вечный бег.
— Я тоже об этом думала. — Хелден улыбнулась. — Хочу открыть тебе маленькую тайну.
— Тайну?
— Не такая уж это важная тайна, но я хотела бы видеть твое лицо, когда ты услышишь то, что я скажу. Иди сюда. — Она протянула к нему руки, и Холкрофт, сплетя свои пальцы с пальцами Хелден, сел, обнаженный, рядом.
— Что за тайна? — спросил он.
— Я хочу открыть тебе имя твоего соперника. Имя человека, с которым я живу. Ты готов?
— Готов.
— Это Полковник. Я люблю его.
— Старик?! — К Холкрофту вернулось дыхание.
— Да. Ты взбешен?
— Не то слово. Я вызову его на дуэль, — сказал Ноэль, заключая Хелден в свои объятия. Она рассмеялась и поцеловала его:
— Мне нужно увидеться со стариком сегодня.
— Я поеду с тобой. Твой брат благословил меня. Быть может, и Полковник даст мне свое благословение?
— Нет-нет, я должна ехать одна. Это займет всего час с небольшим.
— Два часа. Не больше.
— Два часа. Я встану перед его инвалидной коляской и скажу: «Полковник, я ухожу от вас к другому». Как ты думаешь, он будет раздавлен?
— Я убью его, — шепотом произнес Ноэль и нежно уложил ее на постель.
Глава 34
Теннисон прошел на автостоянку аэропорта Орли и там увидел серый «рено». Машиной управлял второй по значению человек в Сюрте. Он родился в Дюссельдорфе, но стал французом, поскольку был вывезен из Германии на самолете, поднявшемся в воздух с отдаленного аэродрома к северу от Эссена. Тогда, 10 марта 1945 года, ему исполнилось шесть лет, и его память ничего не сохранила об отчизне. Но он дал клятву остаться «сыном Солнца».
Теннисон подошел к машине, открыл дверь и залез внутрь.
— Bonjour, monsieur, — поприветствовал он.
— Bonjour, — ответил француз. — Вы выглядите усталым.
— Была тяжелая ночь. Вы привезли все, что я просил? У меня очень мало времени.
— Все. — Сотрудник Сюрте протянул руку к бумагам под приборной доской и передал их белокурому мужчине. — Полагаю, вы найдете здесь все, что нужно.
— Изложите кратко содержание. Я прочитаю бумаги позже. Но знать, чем мы располагаем, хочу сейчас.
— Отлично. — Француз положил папку на колени. — Сначала самое главное. Человек по имени Вернер Герхард из Невшателя, по-видимому, не является действующим членом «Нахрихтендинст».
— Почему нет? Фон Папен имел врагов в дипкорпусе. Почему бы этому Герхарду не быть одним из них?
— Возможно, так и было. Но я исхожу из настоящего: он больше не враг. Он не только дряхлый старик, но и слабоумный. И уже многие годы. Он — предмет насмешек в деревне, где сейчас проживает. Человек, который разговаривает сам с собой, поет песни и кормит голубей на площади.
— Дряхлость можно симулировать, — ответил Теннисон. — Старость не патология.
— Есть доказательства. Он пациент местной клиники, в которой имеется подробная медицинская карта. У него психика ребенка, он почти не в состоянии позаботиться о себе.
Теннисон кивнул, улыбнувшись:
— Слишком хорошо для Вернера Герхарда. Коль скоро мы заговорили о больных" каково положение предателя в Штутгарте?
— Рак мозга, последняя стадия. Он не продержится и неделю.
— Таким образом, в «Нахрихтендинст» остался один действующий лидер, — сказал Теннисон. — Клаус Фалькенгейм.
— Похоже на то. Между прочим, он может передать власть более молодому. В его распоряжении есть солдаты.
— Только в распоряжении? Из числа людей, которых он защищает? Из «детей проклятых»?
— Вряд ли. У них имеется несколько идеалистов, но необходимой сплоченности в рядах нет. Фалькенгейм симпатизирует им, но свои интересы не смешивает с «Нахрихтендинст».
— Где же «Нахрихтендинст» вербует себе солдат?
— Это евреи.
— Евреи! Француз кивнул.
— Насколько нам стало известно, их вербуют периодически — в случае нужды. Ни организации, ни структурных групп не существует. Помимо того что они евреи, у них есть еще одно общее: место жительства.
— Где?
— Киббуц Хар-Шхаалаф. В пустыне Негев.
— Хар-Шхаалаф?.. Боже мой, до чего же замечательно, — протянул Теннисон, испытывая профессиональную зависть. — Хар-Шхаалаф.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144