А если не начнется представление, то... Об этом даже подумать страшно.
Добравшись наконец до люстры, оказавшись среди ее стеклянно-зеркально-хрусталвного плена, я вдруг с ужасом понимаю, что у меня нет с собой лампочки. А стремянка предательски раскачивается под ногами, а земля становится такой недостижимой и такой опасной! Я растерянно мечусь среди хрусталя и стекла и вдруг вижу нечто, напоминающее цветом и формой переспелую сливу сорта ренклод. И мне становится понятно, что это неисправная лампочка. Мало того. Мне становится понятно, что эта лампочка – не лампочка вовсе, а человеческий глаз, давно, как бы это поприличней сказать, разложившийся.
Ужас пронизывает все мое существо, и я самой себе напоминаю героиню романа ужасов. Сон не отпускает меня из своих липких объятий, я понимаю, что должна пройти этот сон до конца. И понимаю, какая лампочка нужна этой люстре-монстру. Мой глаз!
Наверное, лишь во сне возможно легко и непринужденно жертвовать собой. Я касаюсь рукой своего правого глаза, и он остается у меня в ладони. От него исходит нестерпимое сияние, переливчатое и искристое, как снег под январским солнцем. И я вставляю этот сияющий шарик в нужную ячейку.
Вспышка света, последовавшая за этим действием, сталкивает меня со стремянки. Я падаю, но не боюсь, потому что понимаю: так начинается мой второй сон. Этот второй сон – весь сплошное парение и полет. Когда-то облака мне казались вырезанными из кусков пенопласта, но теперь они нежнее поцелуя феи, хотя, разумеется, я никогда не сподоблялась получить фейкин поцелуй. В своем полете я понимаю, что руки мои стали крыльями, что я вообще превратилась в птицу, одноглазую птицу с изумрудным глазом, разместившимся прямо над золотым клювом. Мои перья алы и серебряны; одним крылом я приношу радости, а другим – печали. И хвостом мне служат девять золотокожих змей, изрыгающих пламя. О, теперь я знаю, что я за птица и в каких небесах мне полагается летать! Скоро пением своим я сотворю миры, неисчислимые миры, и населю их богами и смертными. Я – птица Фэнхуан, птица первого дня творения, птица, созидающая Вселенные!
И снова меняется сон. Теперь я не птица, творящая мир, я – мир, сотворенный священной птицей. Мое тело – земли и воды, сквозь руки мои прорастают деревья и цветы, а из грудей бьют водопады. Мне легко и покойно быть целым миром, ничего не жалеть, отдавать все и ничего не требовать взамен...
Не знаю, до каких верхов альтруизма я докатилась бы в своих снах, если б не проснулась!
... А проснулась я оттого, что кто-то расхаживал в гостиной на первом этаже!
Соня? Так быстро вернулась с бала?! Я глянула на часы – с момента отъезда Сони и моего погружения в сны не прошло и часа.
Тогда кто? Воры? Но я же запирала дверь!
Кажется, запирала...
Впрочем, что такое взлом замка для матерого домушника!
Только вот что-то шаги слишком для домушника уверенные. Ой-ей-ей! Похоже, домушник решил не ограничиваться первым этажом и теперь поднимался на второй. А здесь, в гостиной – я, одна и, как положено, без оружия.
Как быть?
Я не успела ничего для себя решить. Потому что домушник вошел в мою гостиную. И первым делом включил торшер, стоявший рядом с входом.
Неяркий свет залил гостиную. Я сжалась на диване, вцепившись в плед как в единственное свое оружие. И во все глаза смотрела на нежданного гостя.
Он был высок и очень худ, да еще свет торшера падал на гостя так, что придавал ему вид крайней изможденности. Лицо вытянутое, с тонкими, брезгливо поджатыми губами, глаза прячутся за тонированными очками. На госте мешком висел непритязательный серый свитер и джинсы, избравшие принципом своего существования немодность и неизящность.
Нет, это не домушник. На домушника этот тип похож настолько, насколько я похожа на Элтона Джона.
– Добрый вечер, – неожиданно густым, каким-то сенильным голосом сказал неизящный тип. Почему-то вспомнился Луи Армстронг.
– Добрый, – сипловато и испуганно ответила я. – Вы кто? Вы что тут делаете?
– Эти же вопросы я собирался задать вам, сударыня. – В мощном баритоне удивительного типа прорезались строгие нотки.
– Весьма странно! – надменно отозвалась я, вспылив на «сударыню». Это что же, я так старо выгляжу? – Вы врываетесь в дом моей подруги...
– Стоп, стоп, – примирительно поднял руку худощавый. Теперь я отметила еще одну выдающуюся деталь: руки у этого типа были просто уникальные. Кисти длинные и тонкие, как у тех гуманоидов, которых любили рисовать иллюстраторы советских фантастических книжек. Пальцы – просто само изящество, причем каждый украшен кольцом или сверкающим перстнем – экое франтовство! Это при непотребном-то серо-мышином свитере!
– «Стоп»? – фыркнула я и села на диване, потому что понимала, что вести диалог с незнакомым мужчиной лежа – это как-то не комильфо. – С какой стати? Кто вы такой, чтоб мне указывать? Я сейчас милицию вызову.
– На что вам милиция, я ведь не грабитель, – примирительно взмахнул руками худощавый.
– В таком случае представьтесь, как полагается законопослушному гражданину. – Эта моя фраза расцветала такой пышной глупостью, что я едва сдержалась, чтоб не расхохотаться. Видно было, что и худюга сдерживается изо всех сил, респектабельничает.
– Извольте, – сказал он. – Меня зовут Марк. Меня словно хлопнули по лбу ладонью – озарило!
– Марк? – переспросила я. – Марк Косарецкий?
– Совершенно верно, сударыня. – Марк Косарецкий склонил голову в насмешливом поклоне, и тут я увидела, что волосы у него довольно длинные для мужской прически и сплошь седые. – Неужто вы обо мне наслышаны?
– Я Нила, подруга хозяйки этого дома, – отрекомендовалась я, внося ясность. – Достаточно близкая подруга для того, чтобы знать, кто такой Марк Косарецкий и чем закончились ваши с Соней отношения.
– Ах вот как, – поджал губы мужчина. Это ему не шло, лицо сразу становилось выразительным, как посмертная маска. – Соня пригласила подругу для того, чтобы счесть наши отношения законченными... Это мило. В ее стиле. Кстати, где сейчас Соня?
– На балу, – мстительно сказала я. – В Дворянском собрании.
Но моя информация не произвела на Марка Косарецкого должного впечатления. Он раздумчиво посмотрел на меня.
– На балу, значит, – повторил он. – А вы остались дом охранять?
– Нет, – отрезала я.
– Что ж на бал не пошли?
– У меня хорошо развиты интуитивные способности, – заявила я. – Я ожидала, что в дом моей подруги ворвется кто-то... наподобие вас.
– И решили, так сказать, встретить наглеца во всеоружии?
– А разве у меня это не получилось?
– Будем считать, что да, – неожиданно примирительно сказал господин Косарецкий. – Послушайте, сударыня, вы так и будете прирастать к дивану или все же встанете и приготовите мне кофе?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
Добравшись наконец до люстры, оказавшись среди ее стеклянно-зеркально-хрусталвного плена, я вдруг с ужасом понимаю, что у меня нет с собой лампочки. А стремянка предательски раскачивается под ногами, а земля становится такой недостижимой и такой опасной! Я растерянно мечусь среди хрусталя и стекла и вдруг вижу нечто, напоминающее цветом и формой переспелую сливу сорта ренклод. И мне становится понятно, что это неисправная лампочка. Мало того. Мне становится понятно, что эта лампочка – не лампочка вовсе, а человеческий глаз, давно, как бы это поприличней сказать, разложившийся.
Ужас пронизывает все мое существо, и я самой себе напоминаю героиню романа ужасов. Сон не отпускает меня из своих липких объятий, я понимаю, что должна пройти этот сон до конца. И понимаю, какая лампочка нужна этой люстре-монстру. Мой глаз!
Наверное, лишь во сне возможно легко и непринужденно жертвовать собой. Я касаюсь рукой своего правого глаза, и он остается у меня в ладони. От него исходит нестерпимое сияние, переливчатое и искристое, как снег под январским солнцем. И я вставляю этот сияющий шарик в нужную ячейку.
Вспышка света, последовавшая за этим действием, сталкивает меня со стремянки. Я падаю, но не боюсь, потому что понимаю: так начинается мой второй сон. Этот второй сон – весь сплошное парение и полет. Когда-то облака мне казались вырезанными из кусков пенопласта, но теперь они нежнее поцелуя феи, хотя, разумеется, я никогда не сподоблялась получить фейкин поцелуй. В своем полете я понимаю, что руки мои стали крыльями, что я вообще превратилась в птицу, одноглазую птицу с изумрудным глазом, разместившимся прямо над золотым клювом. Мои перья алы и серебряны; одним крылом я приношу радости, а другим – печали. И хвостом мне служат девять золотокожих змей, изрыгающих пламя. О, теперь я знаю, что я за птица и в каких небесах мне полагается летать! Скоро пением своим я сотворю миры, неисчислимые миры, и населю их богами и смертными. Я – птица Фэнхуан, птица первого дня творения, птица, созидающая Вселенные!
И снова меняется сон. Теперь я не птица, творящая мир, я – мир, сотворенный священной птицей. Мое тело – земли и воды, сквозь руки мои прорастают деревья и цветы, а из грудей бьют водопады. Мне легко и покойно быть целым миром, ничего не жалеть, отдавать все и ничего не требовать взамен...
Не знаю, до каких верхов альтруизма я докатилась бы в своих снах, если б не проснулась!
... А проснулась я оттого, что кто-то расхаживал в гостиной на первом этаже!
Соня? Так быстро вернулась с бала?! Я глянула на часы – с момента отъезда Сони и моего погружения в сны не прошло и часа.
Тогда кто? Воры? Но я же запирала дверь!
Кажется, запирала...
Впрочем, что такое взлом замка для матерого домушника!
Только вот что-то шаги слишком для домушника уверенные. Ой-ей-ей! Похоже, домушник решил не ограничиваться первым этажом и теперь поднимался на второй. А здесь, в гостиной – я, одна и, как положено, без оружия.
Как быть?
Я не успела ничего для себя решить. Потому что домушник вошел в мою гостиную. И первым делом включил торшер, стоявший рядом с входом.
Неяркий свет залил гостиную. Я сжалась на диване, вцепившись в плед как в единственное свое оружие. И во все глаза смотрела на нежданного гостя.
Он был высок и очень худ, да еще свет торшера падал на гостя так, что придавал ему вид крайней изможденности. Лицо вытянутое, с тонкими, брезгливо поджатыми губами, глаза прячутся за тонированными очками. На госте мешком висел непритязательный серый свитер и джинсы, избравшие принципом своего существования немодность и неизящность.
Нет, это не домушник. На домушника этот тип похож настолько, насколько я похожа на Элтона Джона.
– Добрый вечер, – неожиданно густым, каким-то сенильным голосом сказал неизящный тип. Почему-то вспомнился Луи Армстронг.
– Добрый, – сипловато и испуганно ответила я. – Вы кто? Вы что тут делаете?
– Эти же вопросы я собирался задать вам, сударыня. – В мощном баритоне удивительного типа прорезались строгие нотки.
– Весьма странно! – надменно отозвалась я, вспылив на «сударыню». Это что же, я так старо выгляжу? – Вы врываетесь в дом моей подруги...
– Стоп, стоп, – примирительно поднял руку худощавый. Теперь я отметила еще одну выдающуюся деталь: руки у этого типа были просто уникальные. Кисти длинные и тонкие, как у тех гуманоидов, которых любили рисовать иллюстраторы советских фантастических книжек. Пальцы – просто само изящество, причем каждый украшен кольцом или сверкающим перстнем – экое франтовство! Это при непотребном-то серо-мышином свитере!
– «Стоп»? – фыркнула я и села на диване, потому что понимала, что вести диалог с незнакомым мужчиной лежа – это как-то не комильфо. – С какой стати? Кто вы такой, чтоб мне указывать? Я сейчас милицию вызову.
– На что вам милиция, я ведь не грабитель, – примирительно взмахнул руками худощавый.
– В таком случае представьтесь, как полагается законопослушному гражданину. – Эта моя фраза расцветала такой пышной глупостью, что я едва сдержалась, чтоб не расхохотаться. Видно было, что и худюга сдерживается изо всех сил, респектабельничает.
– Извольте, – сказал он. – Меня зовут Марк. Меня словно хлопнули по лбу ладонью – озарило!
– Марк? – переспросила я. – Марк Косарецкий?
– Совершенно верно, сударыня. – Марк Косарецкий склонил голову в насмешливом поклоне, и тут я увидела, что волосы у него довольно длинные для мужской прически и сплошь седые. – Неужто вы обо мне наслышаны?
– Я Нила, подруга хозяйки этого дома, – отрекомендовалась я, внося ясность. – Достаточно близкая подруга для того, чтобы знать, кто такой Марк Косарецкий и чем закончились ваши с Соней отношения.
– Ах вот как, – поджал губы мужчина. Это ему не шло, лицо сразу становилось выразительным, как посмертная маска. – Соня пригласила подругу для того, чтобы счесть наши отношения законченными... Это мило. В ее стиле. Кстати, где сейчас Соня?
– На балу, – мстительно сказала я. – В Дворянском собрании.
Но моя информация не произвела на Марка Косарецкого должного впечатления. Он раздумчиво посмотрел на меня.
– На балу, значит, – повторил он. – А вы остались дом охранять?
– Нет, – отрезала я.
– Что ж на бал не пошли?
– У меня хорошо развиты интуитивные способности, – заявила я. – Я ожидала, что в дом моей подруги ворвется кто-то... наподобие вас.
– И решили, так сказать, встретить наглеца во всеоружии?
– А разве у меня это не получилось?
– Будем считать, что да, – неожиданно примирительно сказал господин Косарецкий. – Послушайте, сударыня, вы так и будете прирастать к дивану или все же встанете и приготовите мне кофе?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63