Чем? Продать картины, продать дом. Мелочь. Она доводит его до отчаяния своей тупой моралью. Даже если бы он начал что-то продавать, об этом разнесутся слухи, тут же последует реакция и тогда все его имущество обесценится.
Продать замок Жерво? Невозможно. Хотя этим можно покрыть любые долги. Сама эта идея для Кристиана казалась дикой. Замок Жерво должен перейти по наследству. А Мэдди назвала его безнравственным эгоистом, который сделал своего еще не родившегося сына должником. Кристиан не мог объяснить ей, что означают оборотные средства, плавучий долг, замороженное имущество банкротов. А главное, кажется, он был не в состоянии сказать ей правду, на которую Мэдди благостно закрывала глаза. В случае его падения он потянет ее за собой.
Она же была уверена, что защищает его. Жена, ближайший друг, как вбил ей в голову Дарэм, честная простушка Мэдди, доверявшая таким скользким вещам, как законность и порядок.
— Ничего не понимаешь! — Кристиан сделал глубокий вдох.
— Мэдди, когда я стал совершеннолетним… то… мой отец. Поместье — двести тысяч, и каждый шиллинг был зафиксирован, — он стиснул зубы, — а сейчас… Стоимость два миллиона… доход… сто тысяч чистыми.
— Но долг? Узнав о нем, твой отец перевернулся бы в гробу!
— Долги? Да! — воскликнул он яростно. — Риск! Я… герцог Жерво! Все знают, не… какая-нибудь вдовушка, черт возьми!
Глядя на письмо, Кристиан пришел в отчаяние. Он даже не может читать, иначе как с черепашьей скоростью. Нужна помощь, но кажется, лучше удавиться, чем снова обратиться к ней.
— Ты… здесь, — настаивал он. — Тиммс… приедет позже.
— Я предпочитаю вернуться, чтобы сопровождать его.
— Нет! — Жерво знал, если отпустить ее, то она уже не вернется. Он чувствовал это кожей.
— Только ненадолго, чтобы я вернулась с папой.
— Нет!
— Мне очень жаль, что ты не одобряешь моих действий, но я должна.
— Нет! — Жерво шагнул к ней.
— Мне надо ехать завтра.
Кристиан ходил по комнате.
— Я… не разрешаю, — он подошел к ней. Мэдди вспыхнула. Не глядя на него, полускрытая тенью шляпы, она ответила:
— Я не подчиняюсь тебе.
— Нет! Клятва венчания! Подчиняешься… мне.
— Я не давала такой клятвы! — В ее голосе было мертвецки-спокойное упорство. — Я не обязана считаться с твоими капризами. Ты, наверно, не помнишь моих слов. — Мэдди не смотрела ему в глаза. — Я думаю, ты совсем не слушал меня.
Кристиан вдруг понял, что ступил на скользкую почву.
— Я помню! Обязанность… Бог… муж и жена.
— Союз, — сказала она, — единственный закон между нами — закон любви.
«Помоги же мне, Мэдди! Мне нужна помощь!» Но он не хотел просить. Раз приняв решение, Кристиан не собирался умолять ее. Груда писем и слова, слова, слова — все смешалось у него в голове. Отвратительная мелкая тоска, затянувшаяся агония изо дня в день…
— Мне вообще не следовало ничего говорить, — продолжала Мэдди. — Мне не надо было стоять перед фальшивым священником и венчаться с тобой. — Голос ее был чужим. — Я не могу одобрить подобное беспутное поведение. Эта суета, не приносящая пользы, глупость и неблагочестие.
Кристиана охватила ярость. Он не собирается больше, выслушивать госпожу пуританку, которая, не видя дальше собственного носа, читает ему проповеди. Они и не были близки уже неделю, с тех пор, как она проявила такую самоуверенность. Но ему хотелось целовать ее до тех пор, пока ей не станет плохо, пока она не забудет все свое проклятое пустосвятство и не станет такой, какой он знал ее. Он посмотрел на нее, а Мэдди подняла подбородок и напряглась. Кристиан смел все письма со столов в серебряную корзинку, забыв о своей тщательной сортировке. Затем он подошел к своей жене сзади и дернув за ленту, державшую шляпку, сорвал ее с головы Мэдди.
— Уходи! — презрительно усмехнулся он. — Иди!
— И уйду! — воскликнула она.
Жерво бросил шляпку в камин и вышел, хлопнув дверью. Ничто, кажется, он не ненавидел сейчас больше чем благочестивых женщин.
Мэдди, выхватила из пламени шляпку и стала бить ею мрамор камина.
— Ах, ты! — выкрикнула она сквозь зубы. Он злонравен, тщеславен, невыносим. Она не хочет здесь оставаться, не может выполнить его требования. Все эти танцы, театры, все, о чем он говорил… Она предупреждала его…
Такие деньги… Мэдди не представляла себе, как он может спать по ночам. Она также не понимала, почему он такой странный. Почему он так относится к ней, одновременно обещая и угрожая? И может просидеть всю ночь на стуле в гостиной. Почему он не может быть разумным, правильным человеком, который смиренно принимает то, что уготовил ему Бог. Но нет, Жерво хотел бы быть царем ада, как сатана из поэмы, и еще уверен, что и она должна быть рядом с ним. Жена. Герцогиня.
Внутренний голос, тем не менее, подсказывал, что надо остаться. Она хорошо понимала, что Кристиан не может один ничего предпринимать. От этого зависит слишком многое в его судьбе. И в то же время Мэдди чувствовала для себя большую опасность. Ее любовь к нему и страсть были искажением истины, разрушительной привязанностью к человеку, живущему мирской плотской жизнью. В ней боролись желание остаться и желание уехать. И она хотела не уступать своим гибельным страстям.
Только бы найти покой, успокоить свою душу! Она не могла. Ее постоянно мучили воспоминания о его гнетущем присутствии, ей было неуютно в пустой, тихой комнате.
Мэдди хотелось отправиться на собрание Друзей, она не была там несколько недель, но даже здесь возникло новое и неприятное открытие. Теперь она, герцогиня и жена мирского человека, боялась туда идти. Ей было стыдно перед Друзьями.
Шляпку спасти не удалось. У нее вырвался легкий стон сожаления, когда она увидела, что поля совершенно обгорели. Безумец! Надо вернуться к папе, А Дарэм приедет к герцогу.
За окном вспыхнул фейерверк, и она вздрогнула. С беспомощным восклицанием она вновь швырнула шляпку в огонь. Пламя превратило лилово-белый цвет в желтый, потом в оранжевый и, наконец, в черный.
…В парке было холодно и сыро. Темно. Только главный павильон был специально открыт и освещен для концерта и фейерверка в честь карнавальной ночи. Кристиан стоял в тени, не желая сейчас встречаться с кем-нибудь из знакомых, хотя в такую сырую осеннюю ночь немногие потратили три шиллинга, чтобы посмотреть на иллюминацию из двух сотен ламп, выставку пиротехники, великолепные цветы и огни, а также другие подобные вещи.
С него хватит. Если уж выглядеть дураком, то лучше перед посторонними. Кристиан смешался с толпой. Около столового павильона он прислонился к дереву, решив попробовать каких-нибудь сладостей. Пока он нащупывал монеты, кто-то кокетливо схватил его за рукав плаща.
— Любезный кавалер! — заявила дама в вуали, трудно различимая в темноте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
Продать замок Жерво? Невозможно. Хотя этим можно покрыть любые долги. Сама эта идея для Кристиана казалась дикой. Замок Жерво должен перейти по наследству. А Мэдди назвала его безнравственным эгоистом, который сделал своего еще не родившегося сына должником. Кристиан не мог объяснить ей, что означают оборотные средства, плавучий долг, замороженное имущество банкротов. А главное, кажется, он был не в состоянии сказать ей правду, на которую Мэдди благостно закрывала глаза. В случае его падения он потянет ее за собой.
Она же была уверена, что защищает его. Жена, ближайший друг, как вбил ей в голову Дарэм, честная простушка Мэдди, доверявшая таким скользким вещам, как законность и порядок.
— Ничего не понимаешь! — Кристиан сделал глубокий вдох.
— Мэдди, когда я стал совершеннолетним… то… мой отец. Поместье — двести тысяч, и каждый шиллинг был зафиксирован, — он стиснул зубы, — а сейчас… Стоимость два миллиона… доход… сто тысяч чистыми.
— Но долг? Узнав о нем, твой отец перевернулся бы в гробу!
— Долги? Да! — воскликнул он яростно. — Риск! Я… герцог Жерво! Все знают, не… какая-нибудь вдовушка, черт возьми!
Глядя на письмо, Кристиан пришел в отчаяние. Он даже не может читать, иначе как с черепашьей скоростью. Нужна помощь, но кажется, лучше удавиться, чем снова обратиться к ней.
— Ты… здесь, — настаивал он. — Тиммс… приедет позже.
— Я предпочитаю вернуться, чтобы сопровождать его.
— Нет! — Жерво знал, если отпустить ее, то она уже не вернется. Он чувствовал это кожей.
— Только ненадолго, чтобы я вернулась с папой.
— Нет!
— Мне очень жаль, что ты не одобряешь моих действий, но я должна.
— Нет! — Жерво шагнул к ней.
— Мне надо ехать завтра.
Кристиан ходил по комнате.
— Я… не разрешаю, — он подошел к ней. Мэдди вспыхнула. Не глядя на него, полускрытая тенью шляпы, она ответила:
— Я не подчиняюсь тебе.
— Нет! Клятва венчания! Подчиняешься… мне.
— Я не давала такой клятвы! — В ее голосе было мертвецки-спокойное упорство. — Я не обязана считаться с твоими капризами. Ты, наверно, не помнишь моих слов. — Мэдди не смотрела ему в глаза. — Я думаю, ты совсем не слушал меня.
Кристиан вдруг понял, что ступил на скользкую почву.
— Я помню! Обязанность… Бог… муж и жена.
— Союз, — сказала она, — единственный закон между нами — закон любви.
«Помоги же мне, Мэдди! Мне нужна помощь!» Но он не хотел просить. Раз приняв решение, Кристиан не собирался умолять ее. Груда писем и слова, слова, слова — все смешалось у него в голове. Отвратительная мелкая тоска, затянувшаяся агония изо дня в день…
— Мне вообще не следовало ничего говорить, — продолжала Мэдди. — Мне не надо было стоять перед фальшивым священником и венчаться с тобой. — Голос ее был чужим. — Я не могу одобрить подобное беспутное поведение. Эта суета, не приносящая пользы, глупость и неблагочестие.
Кристиана охватила ярость. Он не собирается больше, выслушивать госпожу пуританку, которая, не видя дальше собственного носа, читает ему проповеди. Они и не были близки уже неделю, с тех пор, как она проявила такую самоуверенность. Но ему хотелось целовать ее до тех пор, пока ей не станет плохо, пока она не забудет все свое проклятое пустосвятство и не станет такой, какой он знал ее. Он посмотрел на нее, а Мэдди подняла подбородок и напряглась. Кристиан смел все письма со столов в серебряную корзинку, забыв о своей тщательной сортировке. Затем он подошел к своей жене сзади и дернув за ленту, державшую шляпку, сорвал ее с головы Мэдди.
— Уходи! — презрительно усмехнулся он. — Иди!
— И уйду! — воскликнула она.
Жерво бросил шляпку в камин и вышел, хлопнув дверью. Ничто, кажется, он не ненавидел сейчас больше чем благочестивых женщин.
Мэдди, выхватила из пламени шляпку и стала бить ею мрамор камина.
— Ах, ты! — выкрикнула она сквозь зубы. Он злонравен, тщеславен, невыносим. Она не хочет здесь оставаться, не может выполнить его требования. Все эти танцы, театры, все, о чем он говорил… Она предупреждала его…
Такие деньги… Мэдди не представляла себе, как он может спать по ночам. Она также не понимала, почему он такой странный. Почему он так относится к ней, одновременно обещая и угрожая? И может просидеть всю ночь на стуле в гостиной. Почему он не может быть разумным, правильным человеком, который смиренно принимает то, что уготовил ему Бог. Но нет, Жерво хотел бы быть царем ада, как сатана из поэмы, и еще уверен, что и она должна быть рядом с ним. Жена. Герцогиня.
Внутренний голос, тем не менее, подсказывал, что надо остаться. Она хорошо понимала, что Кристиан не может один ничего предпринимать. От этого зависит слишком многое в его судьбе. И в то же время Мэдди чувствовала для себя большую опасность. Ее любовь к нему и страсть были искажением истины, разрушительной привязанностью к человеку, живущему мирской плотской жизнью. В ней боролись желание остаться и желание уехать. И она хотела не уступать своим гибельным страстям.
Только бы найти покой, успокоить свою душу! Она не могла. Ее постоянно мучили воспоминания о его гнетущем присутствии, ей было неуютно в пустой, тихой комнате.
Мэдди хотелось отправиться на собрание Друзей, она не была там несколько недель, но даже здесь возникло новое и неприятное открытие. Теперь она, герцогиня и жена мирского человека, боялась туда идти. Ей было стыдно перед Друзьями.
Шляпку спасти не удалось. У нее вырвался легкий стон сожаления, когда она увидела, что поля совершенно обгорели. Безумец! Надо вернуться к папе, А Дарэм приедет к герцогу.
За окном вспыхнул фейерверк, и она вздрогнула. С беспомощным восклицанием она вновь швырнула шляпку в огонь. Пламя превратило лилово-белый цвет в желтый, потом в оранжевый и, наконец, в черный.
…В парке было холодно и сыро. Темно. Только главный павильон был специально открыт и освещен для концерта и фейерверка в честь карнавальной ночи. Кристиан стоял в тени, не желая сейчас встречаться с кем-нибудь из знакомых, хотя в такую сырую осеннюю ночь немногие потратили три шиллинга, чтобы посмотреть на иллюминацию из двух сотен ламп, выставку пиротехники, великолепные цветы и огни, а также другие подобные вещи.
С него хватит. Если уж выглядеть дураком, то лучше перед посторонними. Кристиан смешался с толпой. Около столового павильона он прислонился к дереву, решив попробовать каких-нибудь сладостей. Пока он нащупывал монеты, кто-то кокетливо схватил его за рукав плаща.
— Любезный кавалер! — заявила дама в вуали, трудно различимая в темноте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122