Знает ли он об этом?
Вероятно, да. Иначе зачем повернул ее на бок, расправил волосы, так что кудри почти скрыли грудь от его взгляда? Зачем тогда он гладит ее, скользя от талии к бедру, от бедра вниз по ноге до ступни, а там — до кончиков пальцев? С каждым его нежным прикосновением ей становится все труднее и труднее дышать.
— Ты так красива!..
— Это из-за свечей. В их свете все женщины выглядят красивыми.
— И у всех женщин такая дивная кожа, мягкая и белая, за исключением тех мест, где она розовая и горячая?
— У вас, Сент-Джон, опыта больше, чем у меня.
Он лег на постель и вытянулся рядом с ней, словно они уже пресытились ласками и не осталось ни одного места, которое бы не погладили, не приласкали, не поцеловали. Он поднял голову и, опираясь на локоть, посмотрел Мэри-Кейт в лицо.
— Когда я была одета, вы соблазняли меня с большей готовностью, — улыбнулась она.
Но в глазах улыбка не отразилась, в них по-прежнему застыли смущение, отголосок боли, удивление.
— Я был странным ребенком, всегда сначала съедал овощи.
— Так, значит, я овощ?
— Ты самый восхитительный десерт. Такое блюдо надо смаковать. — Его пальцы прошлись по ее бедру, она вздрогнула. — Тебе холодно?
Дерзкая улыбка заиграла в ее глазах.
— Наоборот, слишком тепло.
— Ты — жаркая женщина. Ее улыбка осветила комнату.
— Я лежу раздетая на вашей кровати. Но мне кажется, здесь я в безопасности, как в своей спальне.
— Так вот чего ты хочешь — безопасности?
— Будь это так, меня бы здесь не было. Он дотронулся до упругой груди Мэри-Кейт.
— Я торговец пряностями, но я еще и граф — Он провел пальцем по ее плечу, поднялся по шее к виску. — Я понял: большинство людей не сознают сущности пряностей. Ты знаешь об этом? — Она покачала головой. — Слишком много специй испортит блюдо. Требуется совсем чуть-чуть, слабый намек. Привкус. — Он коснулся губами ее виска. — У тебя свой, особый вкус. Дурманящий. Очень немногие понимают, что подобную редкость надо ценить и беречь.
— Сначала я блюдо, теперь — пряность.
Он отодвинулся с не менее озорной, чем у нее, улыбкой:
— Да. Крупинка корицы, привкус мускатного ореха, чуть-чуть жгучего перца.
Он очертил — ладонью линию ее подбородка, приподнял голову Мэри-Кейт и прижался губами к ее губам. Поцелуй получился нежный, мягкий, сдержанный.
— Чего ты хочешь, Мэри-Кейт? Чего больше всего хочешь в эту минуту?
В его голосе зазвучало нетерпение: видимо, ему с трудом давалась выдержка.
Мэри-Кейт больше не испытывала смущения. Застенчивость исчезла под напором желания, которое рвалось из Сент-Джона.
— Я хочу, чтобы вы прикоснулись ко мне.
— Где?
Его губы снова были у ее виска, пальцы трогали подбородок. Она прикусила его палец, и Сент-Джон улыбнулся. Мэри-Кейт становится беспокойной, ее жажда нарастает.
Она лежала, не прикасаясь к Сент-Джону, спрятавшись в панцире ханжеской сдержанности. Она вдруг робко протянула руку и провела пальцами по его бедру.
От неожиданности Сент-Джон вздрогнул.
— Везде. — Она коснулась пальцами его подбородка, чувствуя себя распутной, бесконечно порочной. — Поцелуйте меня, пожалуйста.
— Еще одно требование, Мэри-Кейт?
— Вы спросили, чего я хочу.
— Разве? — В его голосе послышалась насмешка. Он не спешил с поцелуем, поэтому она схватила его голову и притянула к себе, ее язык прорвался сквозь преграду его губ. Как хочется смеяться и радоваться такому наслаждению!
— А здесь прикоснуться?
Шаловливая улыбка, ласковая ладонь, накрывшая мягкий треугольник волос, его палец между ее ног. Осторожное проникновение, нежное и легкое. Может, ей это почудилось? Однако за ней наблюдают блестящие черные глаза. Он испытывает ее, хочет узнать, как она отзовется на его прикосновения.
Она обхватила его за плечи и подвинулась ближе. Что же сулят мерцающие глаза и всезнающая улыбка Сент-Джона?
Как хочется снова прижаться к его губам жадным поцелуем, застонать, провести руками по всему его телу, поцеловать его там, где возвышалась горячая и твердая плоть. Тысяча ощущений и побуждений. Ни одно из них не годилось, и все они были верными.
— А здесь?
Это спрашивает она, а не он. Это ее шелковистые пальцы несут ему сладкую пытку.
Сент-Джон перевернул Мэри-Кейт на спину и, раздвинув коленом ее ноги, заставил замереть в странном очаровании. Она лежала не двигаясь — глаза широко раскрыты, рот искушает, умоляя о поцелуе.
Он вошел в нее быстро, но она была готова к этому, выгнулась навстречу и тихо застонала. Их тела были словно созданы друг для друга, напор его движений был продиктован самой природой, их экстаз был ее даром. Арчер сжал плечи Мэри-Кейт.
— Прости, — прошептал он, — я не мог больше ждать.
Она ничего не сказала — не могла сказать. Ее разум полностью поглотили чувства. Заполни меня, дополни меня, заверши. Вот что она произнесла бы, не будь ее мозг сосредоточен на блаженстве, которое дарил ей Сент-Джон.
Она всхлипывала, жадными пальцами стискивала его плечи, если он останавливался. Требовательная, нетерпеливая, как и он, Мэри-Кейт выгибалась, извивалась под ним, неся наслаждение, муку и волшебство.
Глава 23
Его душа будто разлетелась вдребезги. Арчер отнял руку от лица, несколько раз моргнул, пытаясь разлепить глаза.
Поколения Сент-Джонов, мужчин и женщин, смотрели на полог над их головой. Возможно, одни из них не помнили себя от вожделения, а другие, невыносимо скучая, смотрели на семейный герб, красовавшийся над ними.
Арчер потер щетину на подбородке и окончательно открыл глаза. Сон должен приходить как наслаждение, награда за день, проведенный в честных трудах. А он проснулся от чего-то совсем другого. От ощущения волшебства — такого непостижимого, что он задался вопросом: а знает ли он мир?
Он повернулся на бок и посмотрел на спящую Мэри-Кейт. Она тогда вскрикнула. Но не от ужаса, а от полноты чувств: он взорвался внутри нее, испытав неведомую ему прежде глубину переживаний.
Он целовал эти чудные губы, бормотал всякую чепуху, ласкал ее груди и притворялся, что не пал жертвой чар этой женщины. Ложь, а ведь Арчер Сент-Джон способен признать правду. Он начал как опытный и искусный мужчина, а закончил ничего не понимающим невинным юнцом.
Что такого было в ее глазах, что заставляло его шептать слова признания? Что особенного было в ее губах, что он не мог оторваться от них до рассвета? В ее зеленых глазах различались коричневые и золотистые крапинки. На плече была родинка, словно указывающая путь к соблазнительной груди. Ее прямой нос, не слишком длинный и не слишком короткий, вполне подходил для благородного лица.
Арчеру не доводилось наблюдать за спящими людьми, он считал это вторжением в самое сокровенное. Даже жена не позволяла ему нарушить хрупкое, уязвимое равновесие подобных минут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
Вероятно, да. Иначе зачем повернул ее на бок, расправил волосы, так что кудри почти скрыли грудь от его взгляда? Зачем тогда он гладит ее, скользя от талии к бедру, от бедра вниз по ноге до ступни, а там — до кончиков пальцев? С каждым его нежным прикосновением ей становится все труднее и труднее дышать.
— Ты так красива!..
— Это из-за свечей. В их свете все женщины выглядят красивыми.
— И у всех женщин такая дивная кожа, мягкая и белая, за исключением тех мест, где она розовая и горячая?
— У вас, Сент-Джон, опыта больше, чем у меня.
Он лег на постель и вытянулся рядом с ней, словно они уже пресытились ласками и не осталось ни одного места, которое бы не погладили, не приласкали, не поцеловали. Он поднял голову и, опираясь на локоть, посмотрел Мэри-Кейт в лицо.
— Когда я была одета, вы соблазняли меня с большей готовностью, — улыбнулась она.
Но в глазах улыбка не отразилась, в них по-прежнему застыли смущение, отголосок боли, удивление.
— Я был странным ребенком, всегда сначала съедал овощи.
— Так, значит, я овощ?
— Ты самый восхитительный десерт. Такое блюдо надо смаковать. — Его пальцы прошлись по ее бедру, она вздрогнула. — Тебе холодно?
Дерзкая улыбка заиграла в ее глазах.
— Наоборот, слишком тепло.
— Ты — жаркая женщина. Ее улыбка осветила комнату.
— Я лежу раздетая на вашей кровати. Но мне кажется, здесь я в безопасности, как в своей спальне.
— Так вот чего ты хочешь — безопасности?
— Будь это так, меня бы здесь не было. Он дотронулся до упругой груди Мэри-Кейт.
— Я торговец пряностями, но я еще и граф — Он провел пальцем по ее плечу, поднялся по шее к виску. — Я понял: большинство людей не сознают сущности пряностей. Ты знаешь об этом? — Она покачала головой. — Слишком много специй испортит блюдо. Требуется совсем чуть-чуть, слабый намек. Привкус. — Он коснулся губами ее виска. — У тебя свой, особый вкус. Дурманящий. Очень немногие понимают, что подобную редкость надо ценить и беречь.
— Сначала я блюдо, теперь — пряность.
Он отодвинулся с не менее озорной, чем у нее, улыбкой:
— Да. Крупинка корицы, привкус мускатного ореха, чуть-чуть жгучего перца.
Он очертил — ладонью линию ее подбородка, приподнял голову Мэри-Кейт и прижался губами к ее губам. Поцелуй получился нежный, мягкий, сдержанный.
— Чего ты хочешь, Мэри-Кейт? Чего больше всего хочешь в эту минуту?
В его голосе зазвучало нетерпение: видимо, ему с трудом давалась выдержка.
Мэри-Кейт больше не испытывала смущения. Застенчивость исчезла под напором желания, которое рвалось из Сент-Джона.
— Я хочу, чтобы вы прикоснулись ко мне.
— Где?
Его губы снова были у ее виска, пальцы трогали подбородок. Она прикусила его палец, и Сент-Джон улыбнулся. Мэри-Кейт становится беспокойной, ее жажда нарастает.
Она лежала, не прикасаясь к Сент-Джону, спрятавшись в панцире ханжеской сдержанности. Она вдруг робко протянула руку и провела пальцами по его бедру.
От неожиданности Сент-Джон вздрогнул.
— Везде. — Она коснулась пальцами его подбородка, чувствуя себя распутной, бесконечно порочной. — Поцелуйте меня, пожалуйста.
— Еще одно требование, Мэри-Кейт?
— Вы спросили, чего я хочу.
— Разве? — В его голосе послышалась насмешка. Он не спешил с поцелуем, поэтому она схватила его голову и притянула к себе, ее язык прорвался сквозь преграду его губ. Как хочется смеяться и радоваться такому наслаждению!
— А здесь прикоснуться?
Шаловливая улыбка, ласковая ладонь, накрывшая мягкий треугольник волос, его палец между ее ног. Осторожное проникновение, нежное и легкое. Может, ей это почудилось? Однако за ней наблюдают блестящие черные глаза. Он испытывает ее, хочет узнать, как она отзовется на его прикосновения.
Она обхватила его за плечи и подвинулась ближе. Что же сулят мерцающие глаза и всезнающая улыбка Сент-Джона?
Как хочется снова прижаться к его губам жадным поцелуем, застонать, провести руками по всему его телу, поцеловать его там, где возвышалась горячая и твердая плоть. Тысяча ощущений и побуждений. Ни одно из них не годилось, и все они были верными.
— А здесь?
Это спрашивает она, а не он. Это ее шелковистые пальцы несут ему сладкую пытку.
Сент-Джон перевернул Мэри-Кейт на спину и, раздвинув коленом ее ноги, заставил замереть в странном очаровании. Она лежала не двигаясь — глаза широко раскрыты, рот искушает, умоляя о поцелуе.
Он вошел в нее быстро, но она была готова к этому, выгнулась навстречу и тихо застонала. Их тела были словно созданы друг для друга, напор его движений был продиктован самой природой, их экстаз был ее даром. Арчер сжал плечи Мэри-Кейт.
— Прости, — прошептал он, — я не мог больше ждать.
Она ничего не сказала — не могла сказать. Ее разум полностью поглотили чувства. Заполни меня, дополни меня, заверши. Вот что она произнесла бы, не будь ее мозг сосредоточен на блаженстве, которое дарил ей Сент-Джон.
Она всхлипывала, жадными пальцами стискивала его плечи, если он останавливался. Требовательная, нетерпеливая, как и он, Мэри-Кейт выгибалась, извивалась под ним, неся наслаждение, муку и волшебство.
Глава 23
Его душа будто разлетелась вдребезги. Арчер отнял руку от лица, несколько раз моргнул, пытаясь разлепить глаза.
Поколения Сент-Джонов, мужчин и женщин, смотрели на полог над их головой. Возможно, одни из них не помнили себя от вожделения, а другие, невыносимо скучая, смотрели на семейный герб, красовавшийся над ними.
Арчер потер щетину на подбородке и окончательно открыл глаза. Сон должен приходить как наслаждение, награда за день, проведенный в честных трудах. А он проснулся от чего-то совсем другого. От ощущения волшебства — такого непостижимого, что он задался вопросом: а знает ли он мир?
Он повернулся на бок и посмотрел на спящую Мэри-Кейт. Она тогда вскрикнула. Но не от ужаса, а от полноты чувств: он взорвался внутри нее, испытав неведомую ему прежде глубину переживаний.
Он целовал эти чудные губы, бормотал всякую чепуху, ласкал ее груди и притворялся, что не пал жертвой чар этой женщины. Ложь, а ведь Арчер Сент-Джон способен признать правду. Он начал как опытный и искусный мужчина, а закончил ничего не понимающим невинным юнцом.
Что такого было в ее глазах, что заставляло его шептать слова признания? Что особенного было в ее губах, что он не мог оторваться от них до рассвета? В ее зеленых глазах различались коричневые и золотистые крапинки. На плече была родинка, словно указывающая путь к соблазнительной груди. Ее прямой нос, не слишком длинный и не слишком короткий, вполне подходил для благородного лица.
Арчеру не доводилось наблюдать за спящими людьми, он считал это вторжением в самое сокровенное. Даже жена не позволяла ему нарушить хрупкое, уязвимое равновесие подобных минут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74