— Тогда позволь мне прояснить положение дел, Арчер, если ты упорно отказываешься посмотреть правде в глаза. Жизнь молодой женщины сломана, под сомнением ее душевное и физическое здоровье, репутация погибла, и все это из-за одного человека. Из-за тебя. Она грезит во сне и наяву, и когда голос шепчет ей об опасности, что она делает? Пытается защитить объект заботы! И чем ты ей платишь? Сначала высмеиваешь, потом совращаешь се.
— Это тебя совершенно не касается, мама! Совращение было взаимным. — Настойчивое желание поцелуя, готовность, с которой оба вступили в связь, — не совсем подходящая тема для разговора, это его частное и глубоко личное дело. — Не вмешивайся в мою жизнь! Я не потерплю этого, несмотря на всю любовь, которую к тебе питаю. Ты — женщина мира. Ты прекрасно знаешь, что произошло.
Она взмахнула руками:
— Только не пытайся убедить меня, будто это что-то вроде «права сеньора», Арчер, или что Мэри-Кейт пожертвовала своей репутацией без борьбы. Даже служанка должна защищать себя в мире, которым правят мужчины.
— А мне почему-то кажется, что большинство мужчин должно защищаться от тебя.
— Не увиливай от разговора, Арчер! — Ее глаза полыхнули гневом.
— Очень хорошо! Тогда я просто не стану с тобой об этом говорить. И не потерплю замечаний по поводу моей жизни, моих поступков, моих намерений даже от тебя.
— А от Мэри-Кейт?
— От нее тоже.
— А как насчет ее совращения? — Он молчал, и Берни нахмурилась. — Значит, продолжишь пользоваться ее положением.
— Она далеко не невинна, Берни. Она взрослая женщина.
— Для которой непривычно богатство, которым блещет Сандерхерст. По-твоему, это ее нисколько не привлекает?
— Ты никогда не опустишься до лести, не так ли? — Сент-Джон одарил мать саркастической улыбкой. — А может, ее привлекаю я, а не мое золото?
— На этот вопрос можешь ответить только ты, Арчер. Что ей на самом деле нужно? Разве она не стала частью твоей жизни? А вдруг она преследует какую-то низкую цель? Удивлена, что ты не выгнал эту маленькую ведьму.
— Возможно, она говорит правду, мама. Взгляд Берни стал острым, как толедский клинок.
— Вот именно, Арчер. Возможно, она говорит правду.
Он был человеком противоречий, поэтому и задал вопрос Мэри-Кейт позже, когда пришел к ней в комнату.
— Как ты думаешь, почему Алиса разговаривает с тобой?
— А почему ты теперь об этом спрашиваешь, Арчер? Она все еще не сняла своего смехотворного наряда и должна была бы выглядеть в нем нелепо. Но не выглядела, и говорила не как служанка, и не была похожа на прислугу Сандерхерста. Она сбивала его с толку, раздражала, заставляла подвергать сомнению все то, что он считал истинным и непреложным. Она заставляла его сердце заходиться от радости, которую дарило прикосновение к ней, ее смех.
— Скажи мне, Мэри-Кейт.
— Как легко ты требуешь, Арчер. Говори, Мэри-Кейт, и я снова должна все рассказать, чтобы ты снова надо мной посмеялся.
— Разве я смеялся? В последнее время?
— Это плата за возможность спать с тобой, Арчер?
Она улыбнулась какой-то жалкой улыбкой, и ему захотелось прикоснуться к ней, заверить пальцами, губами, объятиями: он не станет над ней смеяться.
— Прошу тебя, — тихо произнес он. Мэри-Кейт отвернулась от окна, подошла к камину и положила ладонь на каминную доску. Так она стояла задумавшись, а отблески пламени играли в ее пышных волосах.
— У тебя когда-нибудь было такое чувство, что ты что-то сделал не так и твой внутренний голос напоминает тебе об этом?
— Голос совести? — Он улыбнулся. — У одних он громче, у других тише.
Она не обернулась, ничем не дала знать, что слышала его замечание. А может, ей трудно ответить?
— Иногда он не громче попискивания чайника, в других случаях словно крик. — Она провела пальцем по золоченой бронзе часов, тронула мраморный уголок, погладила вырезанные виноградные грозди, яблоки и гранаты. Пьедестал миниатюрной позолоченной колонны украшала тонкая, хрупкая резьба. — Напоминание, только более настойчивое. Чувство опасности и сожаление, что это трудно осознать.
— Тогда интуиция?
— Ты все еще пытаешься найти в этом разумное начало? — Ее глаза сверкнули досадой. — Ты думаешь, я не пыталась?
Арчер не задавался этим вопросом.
— Откуда ты знаешь, что это Алиса?
— Я ее видела.
— Видела?
— В одном из первых снов. Я видела ее лицо в пруду или в зеркале, а потом отражение затуманилось.
— Она говорит тебе, что я в опасности?
Она повернулась и посмотрела на него открытым, исполненным сочувствия взглядом:
— Нет, Арчер, я ошибалась. Алиса хочет, чтобы я защитила вовсе не тебя.
Наступило молчание, но в нем не было согласия последних дней, а бродили самые разные чувства.
— Новое видение, дорогая? Мэри-Кейт кивнула.
Арчера захлестнула буря ощущений. Он едва мог их осознать, не говоря уже о том, чтобы произнести связное предложение. Из смятения разума выступило одно чувство: нереальность происходящего.
— Не слишком оригинальная уловка, знаешь ли, — проговорил он с притворным равнодушием.
Мэри-Кейт, похоже, поразилась его заявлению, но он вспомнил — и все прежние уроки всплыли у него перед глазами, — что не должен доверять даже самому невинному выражению ее лица.
— Это хорошо срабатывает во время охоты. Лиса меняет направление, петляет и сбивает с толку собак до тех пор, пока они не будут готовы сцепиться друг с другом. Ты преследуешь ту же цель? Смутить меня до такой степени, что я взвою и приму все, что ты вздумаешь сказать?
Она снова залилась краской и наградила Арчера гневным взглядом. Когда-то — вечность назад, мгновение назад — он поверил бы ей. По крайней мере захотел бы поверить. Он сказал бы, что совсем нетрудно прочесть ее мысли: ведь они тут же отражались в ее глазах и постоянно вспыхивавшем румянце. Но теперь он не поверил ее гневу и отбросил смущение.
— Значит, меня даже не стоит спасать? Я лишусь твоей компании, милая, а ты отправишься на поиски другого доверчивого малого?
— Не делай этого, Арчер.
— Не делать чего, Мэри-Кейт? Не принимать твою идиотскую историю? А кто сказал, что я ей поверил? —
Так, прозвучало достойно и вызвало бледность там, где всегда был румянец. Выходит, она ему поверила. — Кого ты ждешь, милочка? Кто следующий глупец? Чью постель — предположим, что я поверил тебе, — ты должна согреть по настоянию дорогой, драгоценной Алисы? Он улыбнулся в ответ на ее молчание.
— Ну же, Мэри-Кейт!
Он шагнул к ней, отметив про себя свое крадущееся движение, хотя в этот момент усмирял бурлящие внутри чувства. Предательство, сожаление, горечь. Хорошо бы крикнуть на нее, тряхнуть, заставить заплакать так, чтобы она не смогла сказать, где кончаются ее слезы и начинаются его.
— Я только хотела найти свою семью.
— Признавайся, черт тебя возьми!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74