Бутылка с самодельной соской стояла рядом на столе. У Кэтрин отлегло от сердца. Больше всего она переживала, что у нее будут серьезные трудности с кормлением Джули, внезапно оторванной от груди кормилицы. Но Берта со своим опытом и крестьянской сметкой уже решила эту проблему. При наличии козы это оказалось не слишком сложным делом.
Кэтрин улыбнулась.
Берта, не переставая качаться и мурлыкать песню, слегка повернула к ней голову.
— Я всегда с удовольствием вожусь с детишками, — объяснила она, когда допела до конца.
С Джули она обращалась умело, видно, ей пришлось немало повозиться с детишками Майкла.
«Ты могла не вспоминать об этом в такую рань, » — сказала Кэтрин.
Присаживаясь на стоящую у камина табуретку, она поежилась и поплотнее закуталась в шаль. Со вчерашнего дня ее не оставляло ощущение, что до конца согреться она уже не сможет никогда.
— Надеюсь, ты не из тех женщин, которые считают, что ребенку полезно поплакать? — В голосе Берты чувствовалась настороженность.
При этом она ловко подняла Джули и, к удивлению Кэтрин, положила ее себе на плечи. Выглядела женщина сейчас прямо как нахохлившаяся птичка, готовая защитить своего птенца. Впрочем, сравнение с птичкой в данном случае не очень подходило: у Берты была внушительная и плотная фигура, как у Майкла, но без мужских мускулов. Волосы ее, чуть виднеющиеся из-под чепца, были не просто бесцветные или седые, а безупречно-белые. Кэтрин невольно вспомнила, что в детстве мечтала быть блондинкой.
— Нет, — ответила она. — Я считаю, если ребенок плачет, значит, что-то случилось. Он же по-другому не умеет сказать, что его беспокоит.
Обе улыбнулись и обменялись понимающими взглядами.
— Берта, — решилась Кэтрин задать волновавший ее вопрос, не дожидаясь расспросов, — что рассказал тебе обо мне Майкл?
— Вполне достаточно, чтобы разобраться в этом, тем более если умеешь понимать недосказанное.
— Я бы очень не хотела, чтобы у тебя из-за меня были неприятности.
Кэтрин очень переживала за Майкла и его сестру. Граф наверняка отомстит за ее побег. И дело не в его чувствах к Кэтрин, и вряд ли он будет обеспокоен за судьбу своей дочери. Граф, подобно избалованному ребенку, не сможет смириться с тем, что его вдруг лишили любимой игрушки. Нравится или нет, но она и была его игрушкой.
— Он ничего не сможет мне сделать, — сказала Берта, будто прочитав ее мысли. — Этот дом построили еще мои деды. Мы совершенно не зависим от графского имения, как наши соседи. Все, что мне нужно, у меня есть. Как он мне навредит? Да и вряд ли он захочет это делать. Дочка ему безразлична, как я понимаю, а красивых женщин вокруг него достаточно, чтобы уж слишком переживать о потере одной из них.
Кэтрин не отвела глаз от придирчивого взгляда Берты, которым она посмотрела на нее.
— Ты, безусловно, права. — Кэтрин произнесла это совершенно спокойно, хотя мысль о другой женщине была весьма неприятна, и она постаралась не думать об этом. Пусть переспит хоть с половиной Англии. Может ли такой мужчина долго оставаться в одиночестве? Впрочем, сейчас он отрезан от мира метелью, сквозь которую пришлось пробираться им с Джули. Он уже, конечно, знает о побеге. Интересно, что он сейчас делает: стоит у окна, вглядываясь в заснеженную даль, или занялся обычными делами, словно ничего не случилось? Сожалеет ли он о ней хоть немного? Она никогда об этом не узнает.
«Она только что уехала», — думал граф Монкриф, разглядывая через окно унылый зимний пейзаж.
Он стоял в детской. Сара уже перебралась на половину слуг и собиралась уехать домой. Без Джули ей здесь делать было нечего. Пламя в камине угасало. Через оконное стекло начал просачиваться мороз. В комнате становилось прохладно, детская кроватка была пуста, кресло-качалка печально поскрипывало в одиночестве.
Может, все к лучшему. Ему все равно надо было в ближайшее время возвращаться в Лондон, чтобы успеть к открытию заседаний палаты лордов. На этот раз он обязательно должен там быть и выступить в поддержку фабричного законодательства. Это было долгом чести и целью, которой он посвятил не один год жизни. Почему же, черт побери, ноги его не хотят двигаться, а руки не рвутся побыстрее распахнуть двери?
Фрэдди смотрел на замерзшие деревья, занесенную снегом тропу розария, покрытый сугробами луг. Призрака Моники он теперь не опасался. Ее вытеснила другая женщина. Графа преследовал ее звонкий смех, светящиеся умные глаза, остроумные реплики, улыбка, говорящая не о покорности, а о ее умении постоять за себя. Казалось, что она где-то рядом. Порывы ветра напоминали ее дыхание, дрожь в собственных бедрах — о ее прикосновениях, замерзшая земля — о ее коварстве. Ему даже почудилась ее тень, мелькнувшая в углу, словно Кэтрин была здесь и наблюдала за ним.
Граф Монкриф был человеком, своей железной волей державшим в руках целую финансовую империю, которую он создал своим умом и трудолюбием. Он умел быстро ориентироваться в любой ситуации, решать сложные вопросы и достигать поставленной цели, несмотря ни на какие препятствия. Он не мучился сомнениями и угрызениями совести по поводу каждой потери. Потери неизбежны в жизни.
Так почему же он сейчас занимается самоедством? Почему вдруг воспоминания о Кэтрин будоражат его совесть? Интересно, где она сейчас? Жива ли вообще, здорова ли? Какой черт угораздил ее выбрать для побега самый непогожий день в году?
Граф Монкриф никогда не пытался уйти от сложных вопросов, а старался найти на них ответы. Именно благодаря этому он приобрел свое огромное состояние. Именно это отличало его от большинства других пэров Британии и сближало с деловыми людьми. Представители высшего света стремились выделиться одеждой, поведением, изысканной манерой говорить. Они непременно оканчивали престижные университеты, в которых учились их отцы и деды, но не могли научиться самому главному в жизни — умению думать. Он часто размышлял о том, когда народ поймет, насколько глупа и непрактична знать. Последствия могут быть ужасны. Но революцию можно совершить и без пролития крови. Для этого необходимо объединиться наиболее прогрессивной части аристократии и решить наболевшие вопросы.
Граф Монкриф понимал, что окружающие считают его странным. Он целыми днями разбирал бумаги, обдумывал проекты, проверял своих помощников, хвалил, ругал и подгонял их. И делал это не только ради денег, их уже с избытком хватит не одному поколению Монкрифов, он находил в работе удовольствие и удовлетворение. Он испытывал настоящую радость, когда удавалось усовершенствовать имеющиеся на фабриках машины, найти новый способ изготовления своей продукции, когда в голову приходили идеи, до которых не додумались другие. Очень часто ему приходилось иметь дело с самыми различными коммерсантами, среди них были и те, общаться с которыми представители знати считали ниже своего достоинства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Кэтрин улыбнулась.
Берта, не переставая качаться и мурлыкать песню, слегка повернула к ней голову.
— Я всегда с удовольствием вожусь с детишками, — объяснила она, когда допела до конца.
С Джули она обращалась умело, видно, ей пришлось немало повозиться с детишками Майкла.
«Ты могла не вспоминать об этом в такую рань, » — сказала Кэтрин.
Присаживаясь на стоящую у камина табуретку, она поежилась и поплотнее закуталась в шаль. Со вчерашнего дня ее не оставляло ощущение, что до конца согреться она уже не сможет никогда.
— Надеюсь, ты не из тех женщин, которые считают, что ребенку полезно поплакать? — В голосе Берты чувствовалась настороженность.
При этом она ловко подняла Джули и, к удивлению Кэтрин, положила ее себе на плечи. Выглядела женщина сейчас прямо как нахохлившаяся птичка, готовая защитить своего птенца. Впрочем, сравнение с птичкой в данном случае не очень подходило: у Берты была внушительная и плотная фигура, как у Майкла, но без мужских мускулов. Волосы ее, чуть виднеющиеся из-под чепца, были не просто бесцветные или седые, а безупречно-белые. Кэтрин невольно вспомнила, что в детстве мечтала быть блондинкой.
— Нет, — ответила она. — Я считаю, если ребенок плачет, значит, что-то случилось. Он же по-другому не умеет сказать, что его беспокоит.
Обе улыбнулись и обменялись понимающими взглядами.
— Берта, — решилась Кэтрин задать волновавший ее вопрос, не дожидаясь расспросов, — что рассказал тебе обо мне Майкл?
— Вполне достаточно, чтобы разобраться в этом, тем более если умеешь понимать недосказанное.
— Я бы очень не хотела, чтобы у тебя из-за меня были неприятности.
Кэтрин очень переживала за Майкла и его сестру. Граф наверняка отомстит за ее побег. И дело не в его чувствах к Кэтрин, и вряд ли он будет обеспокоен за судьбу своей дочери. Граф, подобно избалованному ребенку, не сможет смириться с тем, что его вдруг лишили любимой игрушки. Нравится или нет, но она и была его игрушкой.
— Он ничего не сможет мне сделать, — сказала Берта, будто прочитав ее мысли. — Этот дом построили еще мои деды. Мы совершенно не зависим от графского имения, как наши соседи. Все, что мне нужно, у меня есть. Как он мне навредит? Да и вряд ли он захочет это делать. Дочка ему безразлична, как я понимаю, а красивых женщин вокруг него достаточно, чтобы уж слишком переживать о потере одной из них.
Кэтрин не отвела глаз от придирчивого взгляда Берты, которым она посмотрела на нее.
— Ты, безусловно, права. — Кэтрин произнесла это совершенно спокойно, хотя мысль о другой женщине была весьма неприятна, и она постаралась не думать об этом. Пусть переспит хоть с половиной Англии. Может ли такой мужчина долго оставаться в одиночестве? Впрочем, сейчас он отрезан от мира метелью, сквозь которую пришлось пробираться им с Джули. Он уже, конечно, знает о побеге. Интересно, что он сейчас делает: стоит у окна, вглядываясь в заснеженную даль, или занялся обычными делами, словно ничего не случилось? Сожалеет ли он о ней хоть немного? Она никогда об этом не узнает.
«Она только что уехала», — думал граф Монкриф, разглядывая через окно унылый зимний пейзаж.
Он стоял в детской. Сара уже перебралась на половину слуг и собиралась уехать домой. Без Джули ей здесь делать было нечего. Пламя в камине угасало. Через оконное стекло начал просачиваться мороз. В комнате становилось прохладно, детская кроватка была пуста, кресло-качалка печально поскрипывало в одиночестве.
Может, все к лучшему. Ему все равно надо было в ближайшее время возвращаться в Лондон, чтобы успеть к открытию заседаний палаты лордов. На этот раз он обязательно должен там быть и выступить в поддержку фабричного законодательства. Это было долгом чести и целью, которой он посвятил не один год жизни. Почему же, черт побери, ноги его не хотят двигаться, а руки не рвутся побыстрее распахнуть двери?
Фрэдди смотрел на замерзшие деревья, занесенную снегом тропу розария, покрытый сугробами луг. Призрака Моники он теперь не опасался. Ее вытеснила другая женщина. Графа преследовал ее звонкий смех, светящиеся умные глаза, остроумные реплики, улыбка, говорящая не о покорности, а о ее умении постоять за себя. Казалось, что она где-то рядом. Порывы ветра напоминали ее дыхание, дрожь в собственных бедрах — о ее прикосновениях, замерзшая земля — о ее коварстве. Ему даже почудилась ее тень, мелькнувшая в углу, словно Кэтрин была здесь и наблюдала за ним.
Граф Монкриф был человеком, своей железной волей державшим в руках целую финансовую империю, которую он создал своим умом и трудолюбием. Он умел быстро ориентироваться в любой ситуации, решать сложные вопросы и достигать поставленной цели, несмотря ни на какие препятствия. Он не мучился сомнениями и угрызениями совести по поводу каждой потери. Потери неизбежны в жизни.
Так почему же он сейчас занимается самоедством? Почему вдруг воспоминания о Кэтрин будоражат его совесть? Интересно, где она сейчас? Жива ли вообще, здорова ли? Какой черт угораздил ее выбрать для побега самый непогожий день в году?
Граф Монкриф никогда не пытался уйти от сложных вопросов, а старался найти на них ответы. Именно благодаря этому он приобрел свое огромное состояние. Именно это отличало его от большинства других пэров Британии и сближало с деловыми людьми. Представители высшего света стремились выделиться одеждой, поведением, изысканной манерой говорить. Они непременно оканчивали престижные университеты, в которых учились их отцы и деды, но не могли научиться самому главному в жизни — умению думать. Он часто размышлял о том, когда народ поймет, насколько глупа и непрактична знать. Последствия могут быть ужасны. Но революцию можно совершить и без пролития крови. Для этого необходимо объединиться наиболее прогрессивной части аристократии и решить наболевшие вопросы.
Граф Монкриф понимал, что окружающие считают его странным. Он целыми днями разбирал бумаги, обдумывал проекты, проверял своих помощников, хвалил, ругал и подгонял их. И делал это не только ради денег, их уже с избытком хватит не одному поколению Монкрифов, он находил в работе удовольствие и удовлетворение. Он испытывал настоящую радость, когда удавалось усовершенствовать имеющиеся на фабриках машины, найти новый способ изготовления своей продукции, когда в голову приходили идеи, до которых не додумались другие. Очень часто ему приходилось иметь дело с самыми различными коммерсантами, среди них были и те, общаться с которыми представители знати считали ниже своего достоинства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96