Но она не желала быть трусихой.
Не обращая внимания на бешено бьющееся сердце, она расправила плечи и, высвободившись из его рук, отодвинулась на безопасное расстояние. Ей нужно было прийти в себя. Когда он был близко, она с трудом понимала, кто она и кто он.
Правда, это не мешало хотеть его. Однако было важно, чтобы у них обоих не было никакого сомнения в характере их взаимоотношений.
– Мне кажется, нам обоим следует понять, что это всего лишь флирт – и ничего больше. – Лицо ее пылало от смущения, но она все-таки посмотрела ему прямо в глаза. – Тебе понятно?
Он усмехнулся:
– Ты настоящая головоломка, моя прелестная Пруденс. Я думал, что леди никогда...
– Я не леди, – заявила она. Впервые с тех пор, как покинула Лондон, она была рада этому факту. Согласно правилам, регламентирующим жизнь светского общества, так оно и было.
Он нахмурил брови.
– Ты леди. Одна из самых изысканных, каких я когда-либо встречал. – Он потянулся к ней и, отделив пальцами прядку волос, поднес ее к губам. – Но ты также женщина, и в этом различие между тобой и теми мяукающими кошками, перед которыми почтительно расшаркивается общество. Они не настоящие.
Он потер свою щеку прядкой се волос, и у нее замерло сердце.
– Я хочу тебя, Пруденс.
Его слова и звук его голоса возбудили в ней ответное страстное желание. По телу прошла дрожь. Она тоже хотела его. Почему бы ей не хотеть? Она не была невинной, нетронутой девушкой. Она уже была с мужчиной. С Филиппом.
В другое время мысль о Филиппе, возможно, направила бы ее мысли по иному руслу, заставила бы почувствовать себя виноватой. Но сейчас она лишь вдохновила ее на действия. Филипп не захотел бы, чтобы она перестала ощущать себя живым человеком потому лишь, что он умер.
Однако теперь перед ней встал более трудный вопрос. В отличие от отношений с Филиппом у ее отношений с Тристаном не было будущего. Его не могло быть, как бы сильно их ни тянуло друг к другу. Он герцог. И попечителям требовалось, чтобы он был человеком, приемлемым для светского общества. Тогда как она была особой, для общества неприемлемой. Попечители никогда бы не одобрили их связь, тем более что они были хорошо осведомлены о том, что общество ее практически бойкотировало.
Что же ей делать? За последние несколько недель она познакомилась с моряками, проживающими в доме Тристана, и они стали ей небезразличны. Она узнала Тоггла, который, хотя и не отличался сообразительностью, был всегда добр и благожелателен. Она узнала Гиббона, у которого была ампутирована рука, и очень тревожилась за него, потому что он находился в подавленном состоянии. Был там еще Адкинс, весь исполосованный шрамами, который, несмотря на это, всегда находил какой-нибудь повод посмеяться. И конечно, был Стивенс, который всегда заставлял ее чувствовать себя желанной гостьей. Она привязалась к ним всем. Если она допустит продолжение своих отношений с Тристаном, это может поставить под угрозу его шансы получить деньги. Она не хотела стать причиной ухудшения положения тех, кто и без того страдал.
Ей нужно признать, что эта их связь носит временный характер. Как только прибудут попечители, связь прервется так же внезапно, как началась.
При мерцающем свете фонаря она, замирая от восторга, любовалась его необыкновенными глазами, аристократической формой носа и твердой линией подбородка.
– Что происходит? Ты смотришь на меня, будто обнаружила что-то ужасно плохое.
Она улыбнулась. Экипаж немного накренился, огибая поворот узкой дороги.
– Возможно, я обнаружила что-то ужасно хорошее.
Тристан поднес к губам ее руки.
– Пруденс, я вел себя как последний болван. Сможешь ли ты простить меня? Я не могу обещать, что больше никогда не стану ревновать, но я, по крайней мере, постараюсь выбирать для выяснения отношений более подходящее место и время. Я понимаю, что расстроил тебя. Позволь мне загладить свою вину.
– Возможно, позволю, – сказала она, подивившись внезапно возникшей хрипотце в своем голосе, – но только на моих условиях.
Он помрачнел, хотя все еще улыбался.
– А ты в душе воин, не так ли, дорогая? Будешь сражаться до последнего дыхания?
– Я не люблю проигрывать, – сказала она, чувствуя, как подпрыгивает экипаж на ухабистой дороге. – Да и кому бы это понравилось?
– Значит, ты считаешь, что заниматься со мной любовью означает проигрывать? – Он хохотнул. – Думаю, что тебе надо заново определить, что ты подразумеваешь под словом «проигрывать». Или, может быть, мне следует помочь тебе дать определение этому слову? – спросил он, взглянув на ее губы. Она храбро посмотрела ему в глаза, хотя пришлось приложить усилия, чтобы не было заметно ее волнения.
– Что это ты затеял?
В его зеленых глазах сверкнул озорной огонек. Он медленно протянул к ней руки и расстегнул плащ. Снимая его, он ласкал кончиками пальцев каждый дюйм кожи, открывавшийся его взгляду. Движения его были неторопливыми, чувственными.
Она была уверена, что теперь они займутся любовью, и замерла в предвкушении.
Сняв с нее плащ, он чуть отодвинул ее в сторону. Оставшись без плаща и не ощущая больше тепла его тела, она вздрогнула от холода и обняла себя руками, наблюдая, как Тристан скатывает плащ, превращая его в нечто вроде длинного толстого каната.
– Что ты делаешь?
Он усмехнулся своей кривой улыбкой, от которой у нее всегда учащался пульс.
– Я собираюсь обозначить линию фронта, миледи.
Линия фронта. Ей это даже понравилось.
Он засунул один конец полученного жгута за спинку сиденья и проложил его по сиденью, так что другой конец свесился до пола.
– Вот, – сказал он и, откинувшись на спинку, полюбовался результатом своей работы.
Она взглянула на мягкое сиденье, обитое красным бархатом, которое было разделено ее плащом.
– Значит, эта сторона сиденья принадлежит мне?
– А эта мне, – сказал он.
– И мы должны развязать войну? На сиденье экипажа?
– Я предпочел бы назвать это борьбой. Чтобы ее можно было контролировать.
Ну что ж. Это звучало многообещающе. Несмотря на опасения, Пруденс даже улыбнулась.
– Боюсь, что справедливого матча не получится. Ты как-никак относишься к совсем другой весовой категории.
– Возможно, «бороться» не совсем правильное слово. Правильнее было бы сказать «соблазнять». – Он загадочно взглянул на нее. – Идея игры заключается в том, чтобы узнать, кто кого соблазнит пересечь первым разграничительную линию.
Соблазн. Такое короткое слово, а как много оно обещает.
– Что именно ты подразумеваешь под словом «соблазнять»? Оно может иметь множество разных...
Он развязал галстук.
Она тихо охнула и взглянула на окошки экипажа, прикрытые кожаными занавесками.
– Думаю, нам не следует...
Он отшвырнул галстук и также быстро снял жилет, бросив его на противоположное сиденье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
Не обращая внимания на бешено бьющееся сердце, она расправила плечи и, высвободившись из его рук, отодвинулась на безопасное расстояние. Ей нужно было прийти в себя. Когда он был близко, она с трудом понимала, кто она и кто он.
Правда, это не мешало хотеть его. Однако было важно, чтобы у них обоих не было никакого сомнения в характере их взаимоотношений.
– Мне кажется, нам обоим следует понять, что это всего лишь флирт – и ничего больше. – Лицо ее пылало от смущения, но она все-таки посмотрела ему прямо в глаза. – Тебе понятно?
Он усмехнулся:
– Ты настоящая головоломка, моя прелестная Пруденс. Я думал, что леди никогда...
– Я не леди, – заявила она. Впервые с тех пор, как покинула Лондон, она была рада этому факту. Согласно правилам, регламентирующим жизнь светского общества, так оно и было.
Он нахмурил брови.
– Ты леди. Одна из самых изысканных, каких я когда-либо встречал. – Он потянулся к ней и, отделив пальцами прядку волос, поднес ее к губам. – Но ты также женщина, и в этом различие между тобой и теми мяукающими кошками, перед которыми почтительно расшаркивается общество. Они не настоящие.
Он потер свою щеку прядкой се волос, и у нее замерло сердце.
– Я хочу тебя, Пруденс.
Его слова и звук его голоса возбудили в ней ответное страстное желание. По телу прошла дрожь. Она тоже хотела его. Почему бы ей не хотеть? Она не была невинной, нетронутой девушкой. Она уже была с мужчиной. С Филиппом.
В другое время мысль о Филиппе, возможно, направила бы ее мысли по иному руслу, заставила бы почувствовать себя виноватой. Но сейчас она лишь вдохновила ее на действия. Филипп не захотел бы, чтобы она перестала ощущать себя живым человеком потому лишь, что он умер.
Однако теперь перед ней встал более трудный вопрос. В отличие от отношений с Филиппом у ее отношений с Тристаном не было будущего. Его не могло быть, как бы сильно их ни тянуло друг к другу. Он герцог. И попечителям требовалось, чтобы он был человеком, приемлемым для светского общества. Тогда как она была особой, для общества неприемлемой. Попечители никогда бы не одобрили их связь, тем более что они были хорошо осведомлены о том, что общество ее практически бойкотировало.
Что же ей делать? За последние несколько недель она познакомилась с моряками, проживающими в доме Тристана, и они стали ей небезразличны. Она узнала Тоггла, который, хотя и не отличался сообразительностью, был всегда добр и благожелателен. Она узнала Гиббона, у которого была ампутирована рука, и очень тревожилась за него, потому что он находился в подавленном состоянии. Был там еще Адкинс, весь исполосованный шрамами, который, несмотря на это, всегда находил какой-нибудь повод посмеяться. И конечно, был Стивенс, который всегда заставлял ее чувствовать себя желанной гостьей. Она привязалась к ним всем. Если она допустит продолжение своих отношений с Тристаном, это может поставить под угрозу его шансы получить деньги. Она не хотела стать причиной ухудшения положения тех, кто и без того страдал.
Ей нужно признать, что эта их связь носит временный характер. Как только прибудут попечители, связь прервется так же внезапно, как началась.
При мерцающем свете фонаря она, замирая от восторга, любовалась его необыкновенными глазами, аристократической формой носа и твердой линией подбородка.
– Что происходит? Ты смотришь на меня, будто обнаружила что-то ужасно плохое.
Она улыбнулась. Экипаж немного накренился, огибая поворот узкой дороги.
– Возможно, я обнаружила что-то ужасно хорошее.
Тристан поднес к губам ее руки.
– Пруденс, я вел себя как последний болван. Сможешь ли ты простить меня? Я не могу обещать, что больше никогда не стану ревновать, но я, по крайней мере, постараюсь выбирать для выяснения отношений более подходящее место и время. Я понимаю, что расстроил тебя. Позволь мне загладить свою вину.
– Возможно, позволю, – сказала она, подивившись внезапно возникшей хрипотце в своем голосе, – но только на моих условиях.
Он помрачнел, хотя все еще улыбался.
– А ты в душе воин, не так ли, дорогая? Будешь сражаться до последнего дыхания?
– Я не люблю проигрывать, – сказала она, чувствуя, как подпрыгивает экипаж на ухабистой дороге. – Да и кому бы это понравилось?
– Значит, ты считаешь, что заниматься со мной любовью означает проигрывать? – Он хохотнул. – Думаю, что тебе надо заново определить, что ты подразумеваешь под словом «проигрывать». Или, может быть, мне следует помочь тебе дать определение этому слову? – спросил он, взглянув на ее губы. Она храбро посмотрела ему в глаза, хотя пришлось приложить усилия, чтобы не было заметно ее волнения.
– Что это ты затеял?
В его зеленых глазах сверкнул озорной огонек. Он медленно протянул к ней руки и расстегнул плащ. Снимая его, он ласкал кончиками пальцев каждый дюйм кожи, открывавшийся его взгляду. Движения его были неторопливыми, чувственными.
Она была уверена, что теперь они займутся любовью, и замерла в предвкушении.
Сняв с нее плащ, он чуть отодвинул ее в сторону. Оставшись без плаща и не ощущая больше тепла его тела, она вздрогнула от холода и обняла себя руками, наблюдая, как Тристан скатывает плащ, превращая его в нечто вроде длинного толстого каната.
– Что ты делаешь?
Он усмехнулся своей кривой улыбкой, от которой у нее всегда учащался пульс.
– Я собираюсь обозначить линию фронта, миледи.
Линия фронта. Ей это даже понравилось.
Он засунул один конец полученного жгута за спинку сиденья и проложил его по сиденью, так что другой конец свесился до пола.
– Вот, – сказал он и, откинувшись на спинку, полюбовался результатом своей работы.
Она взглянула на мягкое сиденье, обитое красным бархатом, которое было разделено ее плащом.
– Значит, эта сторона сиденья принадлежит мне?
– А эта мне, – сказал он.
– И мы должны развязать войну? На сиденье экипажа?
– Я предпочел бы назвать это борьбой. Чтобы ее можно было контролировать.
Ну что ж. Это звучало многообещающе. Несмотря на опасения, Пруденс даже улыбнулась.
– Боюсь, что справедливого матча не получится. Ты как-никак относишься к совсем другой весовой категории.
– Возможно, «бороться» не совсем правильное слово. Правильнее было бы сказать «соблазнять». – Он загадочно взглянул на нее. – Идея игры заключается в том, чтобы узнать, кто кого соблазнит пересечь первым разграничительную линию.
Соблазн. Такое короткое слово, а как много оно обещает.
– Что именно ты подразумеваешь под словом «соблазнять»? Оно может иметь множество разных...
Он развязал галстук.
Она тихо охнула и взглянула на окошки экипажа, прикрытые кожаными занавесками.
– Думаю, нам не следует...
Он отшвырнул галстук и также быстро снял жилет, бросив его на противоположное сиденье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74