К замполиту роты старшему лейтенанту Рашиду Абдуллаеву подбежит один из солдат:
— Товарищ старший лейтенант, там, кажется, Амин лежит.
Абдуллаев станет вытаскивать из-под стойки бара мужчину в трусах, и у того неожиданно оторвется левая рука: чья-то автоматная очередь в упор буквально разворотила плечо руководителя государства. Сорвав с окна штору, старший лейтенант и солдат завернут в нее тело Амина и вынесут на улицу. Сюда же подвезут афганцев, которые до этого находились в кунгах. Они осветят погибшего фонариком и подтвердят:
— Да, это он.
Те, кто знал афганских руководителей во времена Тараки, могли бы узнать голос Гулябзоя.
Можно было сказать, что операция завершилась. Только кое-где еще продолжали оказывать сопротивление наступающим из темноты шурави с белыми повязками на рукавах...
27 декабря 1979 года. Москва — Кабул.
Когда Сухорукову доложили о стрельбе в Кабуле, тот потребовал немедленной связи с Рябченко.
Трубку взял Костылев, посланный от штаба ВДВ в помощь Рябченко.
— А где командир?
— Товарищ командующий, командир дивизии отсутствует.
— Как отсутствует? Я лично запрещал ему отлучаться из расположения дивизии. А тем более сегодня. Ни под каким предлогом. Он у вас отпрашивался?
— Нет.
— Какая обстановка в городе?
— В некоторых местах идет перестрелка. Наши группы, по первым докладам, действуют успешно.
— Как только Рябченко появится, немедленно звоните мне. Бросить дивизию! — Сухоруков сам кинул телефонную трубку на рычажки. При последней встрече Устинов словно специально подчеркнул, что на десантников у него надежда особая, а тут командир черт-те где.
Сухоруков скосил глаза на «кремлевку» и вдруг поймал себя на мысли, что боится звонка от Устинова или Огаркова. А если и им вдруг понадобится лично Рябченко?.. Позор! Оставить дивизию, никого не предупредив. Если не будет оправдания, он лично попросит министра снять Рябченко с должности. Хотя какое может быть оправдание?
Необходимое послесловие. А оправдание все-таки было. Два человека — Гуськов и, в общих чертах, начштаба знали, куда и зачем уехал за два часа до времени «Ч» полковник Рябченко, прихватив с собой двух офицеров-каратистов братьев Лаговских. И Огарков с Устиновым тоже не могли позвонить Сухорукову насчет Рябченко, потому что именно они отдали приказ комдиву десантной: в момент начала операции нейтрализовать начальника Генштаба полковника Якуба, не дать ему возможности поднять войска.
Их обыскали у входа в здание министерства, отобрали оружие. Гранаты, подвешенные на самый последний случай к брючным ремням уже за кольца, под бушлатами не заметили.
— Начальник политотдела, — представил комдив капитана Лаговского, начальника физподготовки дивизии.
— Начальник разведки, — «досталась» вторая должность лейтенанту Лаговскому, начальнику топографической службы.
На столе у Якуба стояли две включенные радиостанции, на которые то и дело поглядывал начальник Генштаба, словно ожидая сообщений. Его советник полковник Костенко, представив самого Рябченко, тоже сел за стол, и Якуб, поколебавшись, пригласил к себе представителей ХАД. После дня рождения у Магометова его не покидало чувство настороженности, и, как ни были деликатны советники на той вечеринке, Якуб, не желавший верить предчувствиям, тем не менее отметил в подсознании: советские не во всем искренни, что-то происходит вокруг него, начальника Генштаба, а он не может уловить суть и смысл происходящего. И перед встречей с советскими десантниками, захотевшими лично у него уточнить места расположения дивизии, он положил в ящик стола пистолет, открыл за своей спиной потайную дверь. Не надеясь на телефоны, поставил на прямой прием рации с командирами центрального корпуса и охраны Амина.
Нервозность Якуба заметил и Рябченко. Время 18.30, которое ему назвали в посольстве при постановке задачи, казалось, никогда не подойдет, и он по третьему разу начинал уточнять и переспрашивать уже давно понятные всем вещи.
Последний круг секундной стрелки на настенных часах Рябченко и Костенко, казалось, толкали уже взглядами. Якуб, посмотрев на напряженные лица гостей, тоже бросил взгляд на часы и встал: сам участник многих закулисных событий, нутром почувствовал опасность точного времени.
И в тот же миг прогремел взрыв в центре города. Практически в ту же секунду заговорила рация, и, услышав только первые слова из доклада, начальник Генштаба выхватил пистолет из полуоткрытого ящика стола и отпрыгнул к потайной двери.
За спиной Рябченко прогремел выстрел. Якуб, только поднявший свое оружие, схватился за грудь и упал на колони. Лаговские сдерживали пятерых хадовцев, бросившихся на них, в комнату вбежало еще несколько афганцев с пистолетами в руках. Оружие было в руках и у Костенко, но выяснять, кто выстрелил в Якуба, не было времени: начальник Генштаба уползал в спасительную для него дверь.
Схватка в кабинете случилась недолгой: несмотря на тесноту, Лаговские все-таки развернулись. К истекающему кровью Якубу, замершему на полу соседней комнаты, вошел незнакомый Рябченко афганец в гражданском костюме. Он задал Якубу несколько вопросов, тот, сдерживая стони, с усилием мотал головой. И тогда афганец пять раз выстрелил в начальника Генштаба, каждый раз произнося чьи-то имена.
— Из нового руководства страны, — шепнул комдиву Костенко. — Мстил за семьи, уничтоженные по приказу Якуба.
В городе разгоралась стрельба, и Рябченко, в последний раз посмотрев на лежащего в крови Якуба, поспешил на аэродром, в дивизию.
В штабной палатке, не стесняясь застывшего на посту у Знамени часового, на него набросился Костылев:
— Может, вы объясните, где находились все это время, когда ваши десантники шли под пули?
Рябченко отрешенно пожал плечами:
— Ездил в город.
— Ах, в город... Ну, тогда звоните командующему и сами объяснитесь. Он давно ждет вашего звонка.
По сравнению с только что виденным и пережитым гнев начальства казался такой мелочью, что Рябченко с усмешкой поднял трубку ЗАС:
— Где вы были, товарищ полковник? — послышался раздраженный голос Сухорукова. — Почему вас не было в дивизии?
— Я был в городе, товарищ командующий.
— А разве я вам разрешал покидать расположение дивизии?
— Никак нет.
— Тогда я отстраняю вас от командования. Завтра же с первым самолетом прибыть в Москву.
— С превеликим удовольствием, — уже в гудящую трубку ответил комдив.
Все было пусто и безразлично — в Москву так в Москву, разжалуют так разжалуют. Но видеть, а тем более участвовать в таком, о чем раньше можно было только прочесть в книгах, да и то не про нас...
Хлопнул полог палатки, качнулась от ветра мигающая лампочка.
— Что, командир, невесел?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
— Товарищ старший лейтенант, там, кажется, Амин лежит.
Абдуллаев станет вытаскивать из-под стойки бара мужчину в трусах, и у того неожиданно оторвется левая рука: чья-то автоматная очередь в упор буквально разворотила плечо руководителя государства. Сорвав с окна штору, старший лейтенант и солдат завернут в нее тело Амина и вынесут на улицу. Сюда же подвезут афганцев, которые до этого находились в кунгах. Они осветят погибшего фонариком и подтвердят:
— Да, это он.
Те, кто знал афганских руководителей во времена Тараки, могли бы узнать голос Гулябзоя.
Можно было сказать, что операция завершилась. Только кое-где еще продолжали оказывать сопротивление наступающим из темноты шурави с белыми повязками на рукавах...
27 декабря 1979 года. Москва — Кабул.
Когда Сухорукову доложили о стрельбе в Кабуле, тот потребовал немедленной связи с Рябченко.
Трубку взял Костылев, посланный от штаба ВДВ в помощь Рябченко.
— А где командир?
— Товарищ командующий, командир дивизии отсутствует.
— Как отсутствует? Я лично запрещал ему отлучаться из расположения дивизии. А тем более сегодня. Ни под каким предлогом. Он у вас отпрашивался?
— Нет.
— Какая обстановка в городе?
— В некоторых местах идет перестрелка. Наши группы, по первым докладам, действуют успешно.
— Как только Рябченко появится, немедленно звоните мне. Бросить дивизию! — Сухоруков сам кинул телефонную трубку на рычажки. При последней встрече Устинов словно специально подчеркнул, что на десантников у него надежда особая, а тут командир черт-те где.
Сухоруков скосил глаза на «кремлевку» и вдруг поймал себя на мысли, что боится звонка от Устинова или Огаркова. А если и им вдруг понадобится лично Рябченко?.. Позор! Оставить дивизию, никого не предупредив. Если не будет оправдания, он лично попросит министра снять Рябченко с должности. Хотя какое может быть оправдание?
Необходимое послесловие. А оправдание все-таки было. Два человека — Гуськов и, в общих чертах, начштаба знали, куда и зачем уехал за два часа до времени «Ч» полковник Рябченко, прихватив с собой двух офицеров-каратистов братьев Лаговских. И Огарков с Устиновым тоже не могли позвонить Сухорукову насчет Рябченко, потому что именно они отдали приказ комдиву десантной: в момент начала операции нейтрализовать начальника Генштаба полковника Якуба, не дать ему возможности поднять войска.
Их обыскали у входа в здание министерства, отобрали оружие. Гранаты, подвешенные на самый последний случай к брючным ремням уже за кольца, под бушлатами не заметили.
— Начальник политотдела, — представил комдив капитана Лаговского, начальника физподготовки дивизии.
— Начальник разведки, — «досталась» вторая должность лейтенанту Лаговскому, начальнику топографической службы.
На столе у Якуба стояли две включенные радиостанции, на которые то и дело поглядывал начальник Генштаба, словно ожидая сообщений. Его советник полковник Костенко, представив самого Рябченко, тоже сел за стол, и Якуб, поколебавшись, пригласил к себе представителей ХАД. После дня рождения у Магометова его не покидало чувство настороженности, и, как ни были деликатны советники на той вечеринке, Якуб, не желавший верить предчувствиям, тем не менее отметил в подсознании: советские не во всем искренни, что-то происходит вокруг него, начальника Генштаба, а он не может уловить суть и смысл происходящего. И перед встречей с советскими десантниками, захотевшими лично у него уточнить места расположения дивизии, он положил в ящик стола пистолет, открыл за своей спиной потайную дверь. Не надеясь на телефоны, поставил на прямой прием рации с командирами центрального корпуса и охраны Амина.
Нервозность Якуба заметил и Рябченко. Время 18.30, которое ему назвали в посольстве при постановке задачи, казалось, никогда не подойдет, и он по третьему разу начинал уточнять и переспрашивать уже давно понятные всем вещи.
Последний круг секундной стрелки на настенных часах Рябченко и Костенко, казалось, толкали уже взглядами. Якуб, посмотрев на напряженные лица гостей, тоже бросил взгляд на часы и встал: сам участник многих закулисных событий, нутром почувствовал опасность точного времени.
И в тот же миг прогремел взрыв в центре города. Практически в ту же секунду заговорила рация, и, услышав только первые слова из доклада, начальник Генштаба выхватил пистолет из полуоткрытого ящика стола и отпрыгнул к потайной двери.
За спиной Рябченко прогремел выстрел. Якуб, только поднявший свое оружие, схватился за грудь и упал на колони. Лаговские сдерживали пятерых хадовцев, бросившихся на них, в комнату вбежало еще несколько афганцев с пистолетами в руках. Оружие было в руках и у Костенко, но выяснять, кто выстрелил в Якуба, не было времени: начальник Генштаба уползал в спасительную для него дверь.
Схватка в кабинете случилась недолгой: несмотря на тесноту, Лаговские все-таки развернулись. К истекающему кровью Якубу, замершему на полу соседней комнаты, вошел незнакомый Рябченко афганец в гражданском костюме. Он задал Якубу несколько вопросов, тот, сдерживая стони, с усилием мотал головой. И тогда афганец пять раз выстрелил в начальника Генштаба, каждый раз произнося чьи-то имена.
— Из нового руководства страны, — шепнул комдиву Костенко. — Мстил за семьи, уничтоженные по приказу Якуба.
В городе разгоралась стрельба, и Рябченко, в последний раз посмотрев на лежащего в крови Якуба, поспешил на аэродром, в дивизию.
В штабной палатке, не стесняясь застывшего на посту у Знамени часового, на него набросился Костылев:
— Может, вы объясните, где находились все это время, когда ваши десантники шли под пули?
Рябченко отрешенно пожал плечами:
— Ездил в город.
— Ах, в город... Ну, тогда звоните командующему и сами объяснитесь. Он давно ждет вашего звонка.
По сравнению с только что виденным и пережитым гнев начальства казался такой мелочью, что Рябченко с усмешкой поднял трубку ЗАС:
— Где вы были, товарищ полковник? — послышался раздраженный голос Сухорукова. — Почему вас не было в дивизии?
— Я был в городе, товарищ командующий.
— А разве я вам разрешал покидать расположение дивизии?
— Никак нет.
— Тогда я отстраняю вас от командования. Завтра же с первым самолетом прибыть в Москву.
— С превеликим удовольствием, — уже в гудящую трубку ответил комдив.
Все было пусто и безразлично — в Москву так в Москву, разжалуют так разжалуют. Но видеть, а тем более участвовать в таком, о чем раньше можно было только прочесть в книгах, да и то не про нас...
Хлопнул полог палатки, качнулась от ветра мигающая лампочка.
— Что, командир, невесел?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119