Я и подумала: не смогу ли тебе помочь.
Я подумал, не предлагает ли она себя, но прогнал эту мысль. В ее словах не было и намека на сексуальное приглашение.
– Что ты имеешь в виду? – спросил я, стараясь, чтобы мой голос прозвучал ровно.
– Понимаешь, я тут думала… Теперь, когда я увидела, как вы живете в Вине, когда познакомилась с твоей семьей, да еще и проговорила всю прошлую ночь с теми двумя молодыми идиотами из Кина, я могу сопоставить это с тем, что мне говорила Джастрия. Думаю, теперь я хорошо понимаю ее и знаю, что ею двигало. – Я повернулся и пошел дальше, а Блейз зашагала со мной рядом. – И мне кажется, что ты был прав: она и в самом деле хотела причинить тебе боль.
– Ну да, это-то я знаю. Она хотела причинить мне самую сильную боль, какую только могла. Только что я сделал такого, чтобы заслужить подобное наказание?
– Может быть, обманул ее, хоть и ненамеренно. И все равно для нее это был обман. Она видела, как ты сбегаешь на побережье, и считала, что ты делаешь это, чтобы сохранить здравый рассудок. Она видела, как Гэрровин отправляется даже еще дальше. Она думала, что сможет уговорить тебя забрать ее с Небесной равнины, совсем забрать. Но ты не пожелал быть честным с собой. Ты до сих пор не хочешь.
– И как это следует понимать?
– Кел, посмотри на себя. И посмотри на своего брата. Джеймвин врач, как и ты. Он готовит лекарства и посещает больных в окрестных деревнях, но на побережье он не спускается. Ты не увидишь, чтобы он пробовал что-то новое, чтобы искал новые целебные травы, чтобы придумывал новые способы лечения. Он не стал бы играть с огнем и не женился бы на женщине вроде Джастрии, мятежной и страстной. Вы с ним далеки, как разные берега океана. Он счастлив, оставаясь в Вине, счастлив, делая то же, что делали ваши отец и дед, счастлив, женившись на Тесс. Ты же не такой человек, чтобы просидеть всю жизнь в Вине. И твой дядюшка не такой. Джастрия видела это, она видела в тебе то же самое, что видела в себе. Она разглядела в тебе стремление к новому, готовность принять вызов, неравнодушие. Она рассчитывала, что ты спасешь ее от рутины, превращавшей ее в камень. Вместо этого ты постоянно возвращался в Вин и принимал предписанный образ жизни – по крайней мере притворялся, будто это так. Думаю, Джастрию приводило в ярость твое нежелание признать, что ты такой же мятежник, как и она.
Мне хотелось дать волю собственному гневу, уличить Блейз во лжи, крикнуть, что я не такой! И все же в глубине сердца я не мог отрицать, что все эти годы единственным, что делало жизнь в Вине приятной – или хотя бы выносимой, – было сознание того, что иногда я могу его покинуть. Разве так должен был смотреть на свой дом нормальный горец? Мне просто не хватило смелости признаться себе в этом, осознать свои потребности, как это сделал Гэрровин, и провести большую часть жизни вдалеке от Небесной равнины.
Наконец я тихо сказал:
– Джастрия часто уговаривала меня… но я все возвращался и ее за собой тянул. Возвращался в безопасность. В этом, знаешь ли, есть соблазн: в безопасности и определенности, когда всегда известно, что и как делать. Когда не нужно думать… Мне просто не хватило мужества бросить Небесную равнину, зная, что тогда не будет определенности, не будет безопасности. Я любил Джастрию, но любил недостаточно, я не дал ей того, чего она хотела.
– Думаю, что и сам ты хочешь того же. Это и ожесточило ее.
– Что ж, значит, я получил то, чего хотел, верно? – с горечью сказал я. – Ну так объясни мне, почему мне так плохо? – Ответа я не ожидал и не получил.
Мы в молчании прошли еще около мили, прежде чем я медленно заговорил:
– Вот она и наказала меня. Она отказалась от возможности бежать, которую ты ей предложила, и вместо этого заставила меня ее убить. Она насладилась местью, потому что считала, будто я ее предал.
– Думаю, все так и было. Ей казалось, что надежды нет… и ее терзал гнев. Твоей вины здесь нет.
– Ты же только что сказала, что в несчастье Джастрии виноват я.
Блейз схватила меня за руку, заставив остановиться.
– Нет, я такого не говорила. – Она повернула меня к себе лицом, так что мне пришлось посмотреть ей в глаза. – Я предложила тебе объяснение. Джастрия была взрослым человеком. Она должна была сама принимать решения. Она могла бы обеспечить себе достойную жизнь вдали от Небесной равнины. Она была умна, привлекательна и не нищенствовала. Дорогу к саморазрушению она выбрала добровольно, только, как рыбка на крючке, винила в своем несчастье рыбака, а не себя. Повторяю: твоей вины здесь нет.
Я повернулся и двинулся дальше; Блейз пошла рядом.
– Гилфитер, я знаю, что тебе приходится вынести.
– Как ты можешь иметь об этом хоть малейшее представление? Я убил свою жену!
Блейз успокоительно положила руку мне на плечо.
– Ну хорошо, мужа я не убивала. По крайней мере пока. Но я убила Ниамора – друга, человека, которого я любила и уважала, хоть он и был проходимцем. Это случилось… всего месяц назад, на косе Гортан.
Мне не удалось сдержать горечь.
– Ну и что? Ты носишь меч, женщина. Несомненно, тебе случалось убивать многих. Как я понимаю, ты так зарабатываешь себе на жизнь.
– Как правило, своих друзей я не убиваю.
Ее голос дрогнул, и я так удивился, что застыл на месте и вытаращил на нее глаза.
Блейз воспользовалась этим, чтобы объяснить:
– На него напал дун-маг и бросил беднягу гнить заживо. Не могу себе представить более ужасной смерти. Ниамор попросил меня убить его, что я и сделала.
К моему несказанному удивлению, у нее на глазах блеснули слезы.
Сотворение, ну и удивляли же меня эти две женщины каждый раз, когда я думал, будто все насчет них понял! Сначала Флейм, которую я считал мягкой, как масло, оставленное на солнце, оказалась движущей пружиной замысла избавить острова от человека, который, по слухам, был могущественным злым колдуном, а теперь Блейз, казавшаяся мне жесткой, как копыто селвера, оплакивала смерть друга и так сочувствовала моему отчаянию, что рассказала об этом…
– От такого легко не избавишься, – сказала Блейз. – И уж не забудешь никогда. Мне показалось, тебе может стать легче, если ты будешь знать, что кто-то понимает твои чувства.
Я был странно тронут ее словами.
– Так и есть, – наконец нашел я в себе силы ответить вежливо.
Мы двинулись обратно, в сторону лагеря.
– Спасибо тебе за мазь для Следопыта, – сказала Блейз. – С твоей стороны это было проявлением редкой доброты – я даже удивилась, что ты вспомнил о собаке, несмотря на собственные печали. Ты необыкновенный человек, Келвин.
– Да нет, я просто целитель, а несчастный пес страдает болезнью кожи.
– Все равно спасибо. – Блейз вдруг начала принюхиваться. – Что это за аромат? Вечером я его не чувствовала.
– Так пахнут лунные цветы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
Я подумал, не предлагает ли она себя, но прогнал эту мысль. В ее словах не было и намека на сексуальное приглашение.
– Что ты имеешь в виду? – спросил я, стараясь, чтобы мой голос прозвучал ровно.
– Понимаешь, я тут думала… Теперь, когда я увидела, как вы живете в Вине, когда познакомилась с твоей семьей, да еще и проговорила всю прошлую ночь с теми двумя молодыми идиотами из Кина, я могу сопоставить это с тем, что мне говорила Джастрия. Думаю, теперь я хорошо понимаю ее и знаю, что ею двигало. – Я повернулся и пошел дальше, а Блейз зашагала со мной рядом. – И мне кажется, что ты был прав: она и в самом деле хотела причинить тебе боль.
– Ну да, это-то я знаю. Она хотела причинить мне самую сильную боль, какую только могла. Только что я сделал такого, чтобы заслужить подобное наказание?
– Может быть, обманул ее, хоть и ненамеренно. И все равно для нее это был обман. Она видела, как ты сбегаешь на побережье, и считала, что ты делаешь это, чтобы сохранить здравый рассудок. Она видела, как Гэрровин отправляется даже еще дальше. Она думала, что сможет уговорить тебя забрать ее с Небесной равнины, совсем забрать. Но ты не пожелал быть честным с собой. Ты до сих пор не хочешь.
– И как это следует понимать?
– Кел, посмотри на себя. И посмотри на своего брата. Джеймвин врач, как и ты. Он готовит лекарства и посещает больных в окрестных деревнях, но на побережье он не спускается. Ты не увидишь, чтобы он пробовал что-то новое, чтобы искал новые целебные травы, чтобы придумывал новые способы лечения. Он не стал бы играть с огнем и не женился бы на женщине вроде Джастрии, мятежной и страстной. Вы с ним далеки, как разные берега океана. Он счастлив, оставаясь в Вине, счастлив, делая то же, что делали ваши отец и дед, счастлив, женившись на Тесс. Ты же не такой человек, чтобы просидеть всю жизнь в Вине. И твой дядюшка не такой. Джастрия видела это, она видела в тебе то же самое, что видела в себе. Она разглядела в тебе стремление к новому, готовность принять вызов, неравнодушие. Она рассчитывала, что ты спасешь ее от рутины, превращавшей ее в камень. Вместо этого ты постоянно возвращался в Вин и принимал предписанный образ жизни – по крайней мере притворялся, будто это так. Думаю, Джастрию приводило в ярость твое нежелание признать, что ты такой же мятежник, как и она.
Мне хотелось дать волю собственному гневу, уличить Блейз во лжи, крикнуть, что я не такой! И все же в глубине сердца я не мог отрицать, что все эти годы единственным, что делало жизнь в Вине приятной – или хотя бы выносимой, – было сознание того, что иногда я могу его покинуть. Разве так должен был смотреть на свой дом нормальный горец? Мне просто не хватило смелости признаться себе в этом, осознать свои потребности, как это сделал Гэрровин, и провести большую часть жизни вдалеке от Небесной равнины.
Наконец я тихо сказал:
– Джастрия часто уговаривала меня… но я все возвращался и ее за собой тянул. Возвращался в безопасность. В этом, знаешь ли, есть соблазн: в безопасности и определенности, когда всегда известно, что и как делать. Когда не нужно думать… Мне просто не хватило мужества бросить Небесную равнину, зная, что тогда не будет определенности, не будет безопасности. Я любил Джастрию, но любил недостаточно, я не дал ей того, чего она хотела.
– Думаю, что и сам ты хочешь того же. Это и ожесточило ее.
– Что ж, значит, я получил то, чего хотел, верно? – с горечью сказал я. – Ну так объясни мне, почему мне так плохо? – Ответа я не ожидал и не получил.
Мы в молчании прошли еще около мили, прежде чем я медленно заговорил:
– Вот она и наказала меня. Она отказалась от возможности бежать, которую ты ей предложила, и вместо этого заставила меня ее убить. Она насладилась местью, потому что считала, будто я ее предал.
– Думаю, все так и было. Ей казалось, что надежды нет… и ее терзал гнев. Твоей вины здесь нет.
– Ты же только что сказала, что в несчастье Джастрии виноват я.
Блейз схватила меня за руку, заставив остановиться.
– Нет, я такого не говорила. – Она повернула меня к себе лицом, так что мне пришлось посмотреть ей в глаза. – Я предложила тебе объяснение. Джастрия была взрослым человеком. Она должна была сама принимать решения. Она могла бы обеспечить себе достойную жизнь вдали от Небесной равнины. Она была умна, привлекательна и не нищенствовала. Дорогу к саморазрушению она выбрала добровольно, только, как рыбка на крючке, винила в своем несчастье рыбака, а не себя. Повторяю: твоей вины здесь нет.
Я повернулся и двинулся дальше; Блейз пошла рядом.
– Гилфитер, я знаю, что тебе приходится вынести.
– Как ты можешь иметь об этом хоть малейшее представление? Я убил свою жену!
Блейз успокоительно положила руку мне на плечо.
– Ну хорошо, мужа я не убивала. По крайней мере пока. Но я убила Ниамора – друга, человека, которого я любила и уважала, хоть он и был проходимцем. Это случилось… всего месяц назад, на косе Гортан.
Мне не удалось сдержать горечь.
– Ну и что? Ты носишь меч, женщина. Несомненно, тебе случалось убивать многих. Как я понимаю, ты так зарабатываешь себе на жизнь.
– Как правило, своих друзей я не убиваю.
Ее голос дрогнул, и я так удивился, что застыл на месте и вытаращил на нее глаза.
Блейз воспользовалась этим, чтобы объяснить:
– На него напал дун-маг и бросил беднягу гнить заживо. Не могу себе представить более ужасной смерти. Ниамор попросил меня убить его, что я и сделала.
К моему несказанному удивлению, у нее на глазах блеснули слезы.
Сотворение, ну и удивляли же меня эти две женщины каждый раз, когда я думал, будто все насчет них понял! Сначала Флейм, которую я считал мягкой, как масло, оставленное на солнце, оказалась движущей пружиной замысла избавить острова от человека, который, по слухам, был могущественным злым колдуном, а теперь Блейз, казавшаяся мне жесткой, как копыто селвера, оплакивала смерть друга и так сочувствовала моему отчаянию, что рассказала об этом…
– От такого легко не избавишься, – сказала Блейз. – И уж не забудешь никогда. Мне показалось, тебе может стать легче, если ты будешь знать, что кто-то понимает твои чувства.
Я был странно тронут ее словами.
– Так и есть, – наконец нашел я в себе силы ответить вежливо.
Мы двинулись обратно, в сторону лагеря.
– Спасибо тебе за мазь для Следопыта, – сказала Блейз. – С твоей стороны это было проявлением редкой доброты – я даже удивилась, что ты вспомнил о собаке, несмотря на собственные печали. Ты необыкновенный человек, Келвин.
– Да нет, я просто целитель, а несчастный пес страдает болезнью кожи.
– Все равно спасибо. – Блейз вдруг начала принюхиваться. – Что это за аромат? Вечером я его не чувствовала.
– Так пахнут лунные цветы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125