Ведь вы — будущий владетель Сардинии. Вам это не пристало».
Бедного же Карла-Иммануила никто не привечал. Отец чувствовал к нему некое подобие отвращения, ругал себя за это и — недолюбливал сына все больше. Мать, разумеется, была благосклоннее к мальчику, однако ее сердце тоже принадлежало старшему сыну, и для младшего там почти не оставалось места.
Но в 1715 году случилось несчастье, изменившее судьбу Сардинии. Наследник престола пренебрег советами и предостережениями конюхов и решился сам объезжать нового жеребца.
— Принц едва успел вдеть вторую ногу в стремя, как проклятое животное поднялось на дыбы и сбросило его с себя, — дрожащим голосом рассказывал безутешному отцу берейтор. — Его Высочество грянулся оземь. Когда мы подбежали к нему, он… он уже не дышал.
При дворе в Турине шептались, что королевская чета не переживет принца дольше, чем на месяц. Анна-Мария слегла и никого не допускала в свои покои. Она почти перестала есть и, по уверениям фрейлин, выплакала все слезы. Во всяком случае, глаза ее с некоторых пор были сухими. Она велела задернуть все шторы и занавеси, чтобы не видеть яркого солнца и голубого итальянского неба, под которым она была прежде так счастлива. О том, как чувствует себя ее муж, королева узнавала случайно и окольными путями. Казалось, ее больше ничто не занимало и ничто не могло вывести из состояния самой черной меланхолии.
Король же, услышав о смерти принца, для начала пригрозил собственноручно заколоть шпагой всех лошадей во всех придворных конюшнях, а потом уединился в монастыре. Он с утра до вечера молился и спустя две недели объявил, что отправляется паломником в Святую землю .В этом не было бы ничего предосудительного, если бы Виктор-Амедей не прибавил, что ему невмочь уже быть королем.
— Да, Ваше Величество, — захлебываясь от волнения, говорила королеве одна из придворных дам, — Его Величество прямо так и изволил сказать: мне, мол, все опротивело, глаза бы мои ни на что тут не смотрели, уйду в Святую землю и сгину там бесследно.
Анна-Мария долго молчала, поджав губы, и размышляла. Наконец она решительно поднялась, велела впервые за много дней принести зеркало, внимательно оглядела себя, печально улыбнулась, заметив несколько новых седых прядок, и отправилась к супругу. Виктор-Амедей нимало не удивился ее приходу.
— Вот, дорогая, собираюсь в путь, — проговорил он и указал на дорожные сундуки. — Как много вещей влачит человек с собой по жизни, не правда ли? А зачем, казалось бы? Ведь нам с вами отлично известно, что на тот свет все уходят с пустыми руками.
Тут голос короля предательски дрогнул, и Анна-Мария прильнула к плечу мужа и прошептала:
— Вы никогда не поступали опрометчиво, друг мой. Так сделайте же над собой усилие и останьтесь в Турине. Подумайте о том, что случится без вас с нашей бедной страной. Я не пытаюсь утешить вас, потому что оба мы знаем, что это бесполезно, но я взываю к вашему благоразумию. Вспомните: у нас остался еще один сын, и мы обязаны без промедления начать делать из него престолонаследника.
— Вы, наверное, шутите? — отозвался король. — Наш младший не может править государством. Он же непроходимый тупица.
После смерти принца Виктора-Амедея ненависть отца к Карлу-Иммануилу только возросла. Понимая, что совершает тяжкий грех, государь все же шептал по ночам в своей спальне:
— Господи, отчего Ты не позарился на этого уродца? Зачем забрал на небо моего наследника? Я не в силах, не в силах смотреть на Карла-Иммануила без содрогания. Он отвратителен мне!
Ах, если бы королева знала, что сын платил отцу той же монетой и ненавидел его не менее страстно! Но бедная женщина даже не догадывалась о том, какие черные чувства бушевали в груди четырнадцатилетнего подростка, до, глубины души обиженного на своего отца.
Природа не была благосклонна к Карлу-Иммануилу. Сутулый, почти горбатый, с глазами навыкате (он страдал не слишком ярко выраженной базедовой болезнью), принц привык находиться в тени старшего брата-красавца и смирился со своей отталкивающей внешностью. Никто никогда не напоминал ему о том, что он не обладает обаянием и привлекательностью. Никто — кроме отца-короля.
— Как же он похож на мопса! — сказал однажды Виктор-Амедей, внимательно разглядывая ребенка. — Такой же неуклюжий, неловкий, и глаза выпучены. К тому же себе на уме. Мопс и есть. Так я его впредь и стану называть.
Мальчик насупился и незаметно смахнул слезинку. Он очень обиделся на данное ему прозвище и решил попросить мать, чтобы та уговорила отца не насмехаться над ним. Но королева не захотела заступаться за сына, потому что не отнеслась к его обиде всерьез.
— Не надо плакать, Карл, — строго сказала она. — Отец хочет только добра своим детям и делает все, чтобы вы были счастливы. А сравнивать вас с мопсом он, наверное, больше не станет. Забудет о своей шутке — и все. — И королева, смягчившись, притянула сына к себе и погладила по голове. — Так что успокойтесь и ступайте играть.
Но Карл-Иммануил не успокоился, потому что отец упорно называл его Мопсом и всячески высмеивал. Мальчик стал скрытным, подозрительным и лживым. При малейшей возможности он старался остаться один и все размышлял о чем-то или в глухом уголке дворцового парка, или на каменной скамье на берегу моря.
Итак, королева в очередной раз выслушала мнение мужа о младшем сыне и в кои-то веки решила оспорить его.
— Карл-Иммануил совсем не так глуп, как может показаться, — мягко сказала она. — Мы сами виноваты в том, что бедное дитя столь застенчиво и угрюмо. Ведь вы полагали, будто Карл не должен затмевать своего старшего брата, и потому велели, чтобы на мальчика обращали как можно меньше внимания. К счастью, у нас есть еще время наверстать упущенное и приучить Карла-Иммануила к мысли, что ему придется освоить, если можно так выразиться, ремесло короля.
Но Виктор-Амедей только презрительно фыркнул и отошел к невысокому круглому столику, на котором красовалась внушительных размеров ваза с фруктами. Повертев в пальцах кисточку винограда, король отправил в рот сразу две ягоды и произнес негромко, но с явным раздражением:
— Странно, но мне отчего-то очень захотелось есть… Это, верно, вы виноваты. Отвлекли меня от мыслей о вечном и вынудили думать о Мопсе и о его будущем. Хороший же из него получится король — глупый, неотесанный да к тему же уродец! Хотел бы я знать, в кого он такой удался? Остальные-то наши дети — сущие ангелы.
Королева потупилась. Да, обе дочери были на удивление хороши собой, и покойный принц тоже имел полное право именоваться красавцем, ну а Карл-Иммануил… Что ж, Карл-Иммануил немало походил на собственного отца. Король попросту не желал замечать этой очевидности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
Бедного же Карла-Иммануила никто не привечал. Отец чувствовал к нему некое подобие отвращения, ругал себя за это и — недолюбливал сына все больше. Мать, разумеется, была благосклоннее к мальчику, однако ее сердце тоже принадлежало старшему сыну, и для младшего там почти не оставалось места.
Но в 1715 году случилось несчастье, изменившее судьбу Сардинии. Наследник престола пренебрег советами и предостережениями конюхов и решился сам объезжать нового жеребца.
— Принц едва успел вдеть вторую ногу в стремя, как проклятое животное поднялось на дыбы и сбросило его с себя, — дрожащим голосом рассказывал безутешному отцу берейтор. — Его Высочество грянулся оземь. Когда мы подбежали к нему, он… он уже не дышал.
При дворе в Турине шептались, что королевская чета не переживет принца дольше, чем на месяц. Анна-Мария слегла и никого не допускала в свои покои. Она почти перестала есть и, по уверениям фрейлин, выплакала все слезы. Во всяком случае, глаза ее с некоторых пор были сухими. Она велела задернуть все шторы и занавеси, чтобы не видеть яркого солнца и голубого итальянского неба, под которым она была прежде так счастлива. О том, как чувствует себя ее муж, королева узнавала случайно и окольными путями. Казалось, ее больше ничто не занимало и ничто не могло вывести из состояния самой черной меланхолии.
Король же, услышав о смерти принца, для начала пригрозил собственноручно заколоть шпагой всех лошадей во всех придворных конюшнях, а потом уединился в монастыре. Он с утра до вечера молился и спустя две недели объявил, что отправляется паломником в Святую землю .В этом не было бы ничего предосудительного, если бы Виктор-Амедей не прибавил, что ему невмочь уже быть королем.
— Да, Ваше Величество, — захлебываясь от волнения, говорила королеве одна из придворных дам, — Его Величество прямо так и изволил сказать: мне, мол, все опротивело, глаза бы мои ни на что тут не смотрели, уйду в Святую землю и сгину там бесследно.
Анна-Мария долго молчала, поджав губы, и размышляла. Наконец она решительно поднялась, велела впервые за много дней принести зеркало, внимательно оглядела себя, печально улыбнулась, заметив несколько новых седых прядок, и отправилась к супругу. Виктор-Амедей нимало не удивился ее приходу.
— Вот, дорогая, собираюсь в путь, — проговорил он и указал на дорожные сундуки. — Как много вещей влачит человек с собой по жизни, не правда ли? А зачем, казалось бы? Ведь нам с вами отлично известно, что на тот свет все уходят с пустыми руками.
Тут голос короля предательски дрогнул, и Анна-Мария прильнула к плечу мужа и прошептала:
— Вы никогда не поступали опрометчиво, друг мой. Так сделайте же над собой усилие и останьтесь в Турине. Подумайте о том, что случится без вас с нашей бедной страной. Я не пытаюсь утешить вас, потому что оба мы знаем, что это бесполезно, но я взываю к вашему благоразумию. Вспомните: у нас остался еще один сын, и мы обязаны без промедления начать делать из него престолонаследника.
— Вы, наверное, шутите? — отозвался король. — Наш младший не может править государством. Он же непроходимый тупица.
После смерти принца Виктора-Амедея ненависть отца к Карлу-Иммануилу только возросла. Понимая, что совершает тяжкий грех, государь все же шептал по ночам в своей спальне:
— Господи, отчего Ты не позарился на этого уродца? Зачем забрал на небо моего наследника? Я не в силах, не в силах смотреть на Карла-Иммануила без содрогания. Он отвратителен мне!
Ах, если бы королева знала, что сын платил отцу той же монетой и ненавидел его не менее страстно! Но бедная женщина даже не догадывалась о том, какие черные чувства бушевали в груди четырнадцатилетнего подростка, до, глубины души обиженного на своего отца.
Природа не была благосклонна к Карлу-Иммануилу. Сутулый, почти горбатый, с глазами навыкате (он страдал не слишком ярко выраженной базедовой болезнью), принц привык находиться в тени старшего брата-красавца и смирился со своей отталкивающей внешностью. Никто никогда не напоминал ему о том, что он не обладает обаянием и привлекательностью. Никто — кроме отца-короля.
— Как же он похож на мопса! — сказал однажды Виктор-Амедей, внимательно разглядывая ребенка. — Такой же неуклюжий, неловкий, и глаза выпучены. К тому же себе на уме. Мопс и есть. Так я его впредь и стану называть.
Мальчик насупился и незаметно смахнул слезинку. Он очень обиделся на данное ему прозвище и решил попросить мать, чтобы та уговорила отца не насмехаться над ним. Но королева не захотела заступаться за сына, потому что не отнеслась к его обиде всерьез.
— Не надо плакать, Карл, — строго сказала она. — Отец хочет только добра своим детям и делает все, чтобы вы были счастливы. А сравнивать вас с мопсом он, наверное, больше не станет. Забудет о своей шутке — и все. — И королева, смягчившись, притянула сына к себе и погладила по голове. — Так что успокойтесь и ступайте играть.
Но Карл-Иммануил не успокоился, потому что отец упорно называл его Мопсом и всячески высмеивал. Мальчик стал скрытным, подозрительным и лживым. При малейшей возможности он старался остаться один и все размышлял о чем-то или в глухом уголке дворцового парка, или на каменной скамье на берегу моря.
Итак, королева в очередной раз выслушала мнение мужа о младшем сыне и в кои-то веки решила оспорить его.
— Карл-Иммануил совсем не так глуп, как может показаться, — мягко сказала она. — Мы сами виноваты в том, что бедное дитя столь застенчиво и угрюмо. Ведь вы полагали, будто Карл не должен затмевать своего старшего брата, и потому велели, чтобы на мальчика обращали как можно меньше внимания. К счастью, у нас есть еще время наверстать упущенное и приучить Карла-Иммануила к мысли, что ему придется освоить, если можно так выразиться, ремесло короля.
Но Виктор-Амедей только презрительно фыркнул и отошел к невысокому круглому столику, на котором красовалась внушительных размеров ваза с фруктами. Повертев в пальцах кисточку винограда, король отправил в рот сразу две ягоды и произнес негромко, но с явным раздражением:
— Странно, но мне отчего-то очень захотелось есть… Это, верно, вы виноваты. Отвлекли меня от мыслей о вечном и вынудили думать о Мопсе и о его будущем. Хороший же из него получится король — глупый, неотесанный да к тему же уродец! Хотел бы я знать, в кого он такой удался? Остальные-то наши дети — сущие ангелы.
Королева потупилась. Да, обе дочери были на удивление хороши собой, и покойный принц тоже имел полное право именоваться красавцем, ну а Карл-Иммануил… Что ж, Карл-Иммануил немало походил на собственного отца. Король попросту не желал замечать этой очевидности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106