Когда стало светать, она продвинулась вперед, чтобы найти кусты погуще. Это был инстинкт преследуемого животного, который не требовал мыслей, но, когда она пришла в движение, ее мозг почувствовал напряжение в конечностях и начал смутно работать и соображать, зачем это нужно. Шок проходил вместе с темнотой. Когда взошло солнце, в голове Джиллиан прояснилось. Вспомнив о смерти Пьера, вместо сожаления или отвращения она испытала жгучую радость и удовлетворение и одобрительно осмотрела засохшую кровь на своих руках и платье.
Если Джиллиан о чем и жалела, так только о потере лошади. Она понимала, что это уменьшало ее шансы выбраться из создавшейся ситуации живой, но она не так боялась смерти, как попасть в руки Осберта. Сердце ее снова заколотилось, и она осторожно выглянула из своего убежища. Отлогий холм, на котором она очутилась, вероятно, использовался как пастбище, хотя в тот момент никаких следов скота она не видела. Обзор у нее был очень ограничен, и она попыталась подняться на колени. От этого усилия из горла ее вырвался стон боли, поскольку тело закостенело от холода и неподвижности.
Сразу же за сдавленным криком боли последовал еще более громкий вздох облегчения. Если она пролежала так долго, что тело ее онемело, то преследователи, должно быть, не нашли ее. Возможно, они помчались по следам взбесившейся лошади. Если так, то они давно поняли, что ее в седле нет. Было уже достаточно светло, чтобы разобраться в этом, подумала Джиллиан. Это означало, что она должна убираться отсюда как можно скорее. Только в какую сторону? Она помнила свою догадку, что Осберт возвращался к своему отряду, который он оставил в лагере. Нарваться на этот лагерь было бы настоящей катастрофой.
Эта идея, однако, не вызвала в душе Джиллиан никакой паники, потому что мысль о людях в лагере напомнила ей об отряде Адама. Она знала, где они расположились – несколько южнее аббатства, – но не представляла, где сама находилась по отношению к аббатству. Растирая руки и ноги, чтобы заставить кровь бежать быстрее, Джиллиан напряженно думала. Они выехали через сад гостевого домика и… Тут память обрывалась. Сколько раз ни возвращалась она к тому холодящему сердце моменту, когда увидела в дверном проеме своей спальни Осберта, она не могла вспомнить ничего между мгновением, когда решила, что должна сделать вид, будто охотно едет с Осбертом, и временем, когда поняла, что Осберт направляется к своему отряду.
Потом Пьер оскорбил ее. И снова провал в памяти, кроме принятого решения убить его.
Само мгновение убийства было светлым пятном в ее воспоминаниях, и она с удовольствием переваривала его, набираясь силы от радости отмщения. Как ей хотелось, чтобы это был Осберт! Если бы только это был Осберт! Эта ложка дегтя несколько омрачила ее радость и вернула поток мыслей к основной проблеме. Пока Осберт жив, он опасен для нее… и для Адама тоже. Она должна найти Катберта и отряды Адама. Но где? Куда идти?
Задыхаясь больше от страха, чем от боли, Джиллиан поднялась на колени, а потом, дрожа как лист, на ноги. Пока она осматривалась кругом, сердце ее бешено колотилось, а губы пересохли от страха. Дрожа от холода и ужаса, она продолжала вертеть головой, но никто с криком не бросился к ней, и, понемногу успокаиваясь, она обрела способность двигаться. В какую сторону? Все инстинкты в ней кричали, что нужно снова нырнуть в убежище, уползти в тень, но рассудок говорил, что на открытом склоне холма нет ни тени, ни убежища. В какую сторону идти?
– Ave Maria , gratia plena …– зашептала Джиллиан, взывая к источнику милосердия, к Женщине, которая понимает страх и слабость.
В какую сторону? Она знала только одно. Люди Адама находились южнее аббатства. Повернувшись левым плечом к взошедшему солнцу, Джиллиан побрела на юг.
Страх, который испытывала Джиллиан, был в тот момент ее худшим врагом. Хотя она вроде бы сохраняла способность трезво мыслить в практических вещах, шок, ужас перед опасностями и усталость делали свое дело. Ей ни разу не пришло в голову, что Осберт должен был знать: Адам всего лишь уехал на охоту и скоро вернется. В другой обстановке Джиллиан сообразила бы, что Осберт слишком боялся попасть в руки Адама, чтобы искать ее дольше, чем несколько минут.
Фактически же Осберт вообще не искал ее. Как только он увидел, что лошадь с Жаном упала и Жан ранен, он уже был готов пришпорить своего коня и умчаться прочь. Единственное, что удержало его и заставило спешиться и высвободить Жана из западни, в которой тот оказался, было понимание того простого факта, что, обнаружив раненого, Адам легко найдет и его самого. Осберт ни одной секунды не сомневался, что Жан не станет ради него терпеть пытки. Жан сразу же выложит Адаму все, что тот захочет узнать, и многое сверх того. Если бы Осберту хватило сноровки и мужества, он убил бы Жана на месте, но трусость не позволяла ему напасть даже на раненого, придавленного лошадью мужчину. Он понимал, что Жан мог ожидать от него такой попытки. Он мог перехватить его руку и затем направить нож на своего хозяина.
Ругаясь и вздыхая, Осберт помог лошади Жана подняться на ноги, а самому Жану взобраться в седло. Затем он быстро направился к лагерю, предоставив своему раненому слуге добираться самому. Он был уверен, что Жан последует за ним. Никто не захочет попасть на допрос к врагу. В лагере Осберт обнаружил полный хаос. На месте находились лишь половина людей, многие из которых были вдрызг пьяные. Рыча и подбадривая плоской стороной меча, он заставил трезвых привести тех, кто наводил террор в деревне, растолкать пьяных и снимать лагерь.
Таким образом, у Осберта и в мыслях не было преследовать Джиллиан. В его мозгу не оставалось места ни для чего, кроме быстро растущей паники. Он не мог думать ни о чем, кроме того, что будет с ним, если Адам Лемань вернется раньше, чем ожидалось, и доберется до него. И как только собрались все всадники, он, приказав им сопровождать его, во весь дух устремился в сторону Льюиса. Он знал, что Неп ближе, но Адам тоже знал об этом и мог, как предполагал Осберт, броситься туда первым делом. Ему не приходило в голову, что потянувшийся за ним хвост пеших воинов выдаст его с головой. Кроме того, Льюис располагался в глубине земель, контролируемых Людовиком, в то время как Неп находился лишь в нескольких милях от владений Арундёля.
Осберт, как и все в окружении Людовика, знал про визит Арундёля к Джеффри Фиц-Вильяму и Иэну де Випону, про его недовольство принцем. Что, если Арундель захочет покрепче сдружиться с де Випоном, оказав ему услугу, и прикажет Непу выдать Осберта приемному сыну де Випона? Неп не принадлежал Арунделю, но они не решатся отказать ему. Его власть в этих краях была очень велика.
На рассвете, в тот момент, когда Адам еще потягивался и зевал, проснувшись в охотничьем домике, а Джиллиан ползком пробиралась в укрытие густого кустарника, люди Осберта двигались на восток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
Если Джиллиан о чем и жалела, так только о потере лошади. Она понимала, что это уменьшало ее шансы выбраться из создавшейся ситуации живой, но она не так боялась смерти, как попасть в руки Осберта. Сердце ее снова заколотилось, и она осторожно выглянула из своего убежища. Отлогий холм, на котором она очутилась, вероятно, использовался как пастбище, хотя в тот момент никаких следов скота она не видела. Обзор у нее был очень ограничен, и она попыталась подняться на колени. От этого усилия из горла ее вырвался стон боли, поскольку тело закостенело от холода и неподвижности.
Сразу же за сдавленным криком боли последовал еще более громкий вздох облегчения. Если она пролежала так долго, что тело ее онемело, то преследователи, должно быть, не нашли ее. Возможно, они помчались по следам взбесившейся лошади. Если так, то они давно поняли, что ее в седле нет. Было уже достаточно светло, чтобы разобраться в этом, подумала Джиллиан. Это означало, что она должна убираться отсюда как можно скорее. Только в какую сторону? Она помнила свою догадку, что Осберт возвращался к своему отряду, который он оставил в лагере. Нарваться на этот лагерь было бы настоящей катастрофой.
Эта идея, однако, не вызвала в душе Джиллиан никакой паники, потому что мысль о людях в лагере напомнила ей об отряде Адама. Она знала, где они расположились – несколько южнее аббатства, – но не представляла, где сама находилась по отношению к аббатству. Растирая руки и ноги, чтобы заставить кровь бежать быстрее, Джиллиан напряженно думала. Они выехали через сад гостевого домика и… Тут память обрывалась. Сколько раз ни возвращалась она к тому холодящему сердце моменту, когда увидела в дверном проеме своей спальни Осберта, она не могла вспомнить ничего между мгновением, когда решила, что должна сделать вид, будто охотно едет с Осбертом, и временем, когда поняла, что Осберт направляется к своему отряду.
Потом Пьер оскорбил ее. И снова провал в памяти, кроме принятого решения убить его.
Само мгновение убийства было светлым пятном в ее воспоминаниях, и она с удовольствием переваривала его, набираясь силы от радости отмщения. Как ей хотелось, чтобы это был Осберт! Если бы только это был Осберт! Эта ложка дегтя несколько омрачила ее радость и вернула поток мыслей к основной проблеме. Пока Осберт жив, он опасен для нее… и для Адама тоже. Она должна найти Катберта и отряды Адама. Но где? Куда идти?
Задыхаясь больше от страха, чем от боли, Джиллиан поднялась на колени, а потом, дрожа как лист, на ноги. Пока она осматривалась кругом, сердце ее бешено колотилось, а губы пересохли от страха. Дрожа от холода и ужаса, она продолжала вертеть головой, но никто с криком не бросился к ней, и, понемногу успокаиваясь, она обрела способность двигаться. В какую сторону? Все инстинкты в ней кричали, что нужно снова нырнуть в убежище, уползти в тень, но рассудок говорил, что на открытом склоне холма нет ни тени, ни убежища. В какую сторону идти?
– Ave Maria , gratia plena …– зашептала Джиллиан, взывая к источнику милосердия, к Женщине, которая понимает страх и слабость.
В какую сторону? Она знала только одно. Люди Адама находились южнее аббатства. Повернувшись левым плечом к взошедшему солнцу, Джиллиан побрела на юг.
Страх, который испытывала Джиллиан, был в тот момент ее худшим врагом. Хотя она вроде бы сохраняла способность трезво мыслить в практических вещах, шок, ужас перед опасностями и усталость делали свое дело. Ей ни разу не пришло в голову, что Осберт должен был знать: Адам всего лишь уехал на охоту и скоро вернется. В другой обстановке Джиллиан сообразила бы, что Осберт слишком боялся попасть в руки Адама, чтобы искать ее дольше, чем несколько минут.
Фактически же Осберт вообще не искал ее. Как только он увидел, что лошадь с Жаном упала и Жан ранен, он уже был готов пришпорить своего коня и умчаться прочь. Единственное, что удержало его и заставило спешиться и высвободить Жана из западни, в которой тот оказался, было понимание того простого факта, что, обнаружив раненого, Адам легко найдет и его самого. Осберт ни одной секунды не сомневался, что Жан не станет ради него терпеть пытки. Жан сразу же выложит Адаму все, что тот захочет узнать, и многое сверх того. Если бы Осберту хватило сноровки и мужества, он убил бы Жана на месте, но трусость не позволяла ему напасть даже на раненого, придавленного лошадью мужчину. Он понимал, что Жан мог ожидать от него такой попытки. Он мог перехватить его руку и затем направить нож на своего хозяина.
Ругаясь и вздыхая, Осберт помог лошади Жана подняться на ноги, а самому Жану взобраться в седло. Затем он быстро направился к лагерю, предоставив своему раненому слуге добираться самому. Он был уверен, что Жан последует за ним. Никто не захочет попасть на допрос к врагу. В лагере Осберт обнаружил полный хаос. На месте находились лишь половина людей, многие из которых были вдрызг пьяные. Рыча и подбадривая плоской стороной меча, он заставил трезвых привести тех, кто наводил террор в деревне, растолкать пьяных и снимать лагерь.
Таким образом, у Осберта и в мыслях не было преследовать Джиллиан. В его мозгу не оставалось места ни для чего, кроме быстро растущей паники. Он не мог думать ни о чем, кроме того, что будет с ним, если Адам Лемань вернется раньше, чем ожидалось, и доберется до него. И как только собрались все всадники, он, приказав им сопровождать его, во весь дух устремился в сторону Льюиса. Он знал, что Неп ближе, но Адам тоже знал об этом и мог, как предполагал Осберт, броситься туда первым делом. Ему не приходило в голову, что потянувшийся за ним хвост пеших воинов выдаст его с головой. Кроме того, Льюис располагался в глубине земель, контролируемых Людовиком, в то время как Неп находился лишь в нескольких милях от владений Арундёля.
Осберт, как и все в окружении Людовика, знал про визит Арундёля к Джеффри Фиц-Вильяму и Иэну де Випону, про его недовольство принцем. Что, если Арундель захочет покрепче сдружиться с де Випоном, оказав ему услугу, и прикажет Непу выдать Осберта приемному сыну де Випона? Неп не принадлежал Арунделю, но они не решатся отказать ему. Его власть в этих краях была очень велика.
На рассвете, в тот момент, когда Адам еще потягивался и зевал, проснувшись в охотничьем домике, а Джиллиан ползком пробиралась в укрытие густого кустарника, люди Осберта двигались на восток.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125