До сих пор он отвергал все предложения о браке, так как все предлагаемые ему девицы были пустоголовыми. Этот заботливый взгляд… Что ж, Адам – действительно очень добрый человек. Если ему показалось, что он был излишне требователен к кому-нибудь, это, конечно, беспокоило его. Элинор задала несколько осторожных вопросов, но ответы ничего не сказали ей. Джиллиан краснела при упоминании об Адаме, но в голосе ее не чувствовалось собственнических интонаций типа он мой мужчина.
Сомнения Элинор насчет чувств ее сына разрешились очень быстро, но ответа на главный вопрос она не получила. Скорее, наоборот, разговор с Адамом и его поведение привели ее в полное замешательство. Он вылез из ванны и уже поджидал мать в зале, когда она спустилась вниз проверить, все ли готово для приема гостей. Он бросился ей навстречу со словами:
– Слава Богу, что ты не привела с собой Джиллиан. Я хочу поговорить с тобой о ней.
– Я велела ей лечь. Может, она поспит хоть немного, – безразличным тоном произнесла Элинор.
– Мама, как ты думаешь, Джиллиан действительно очень хрупкая? – с беспокойством спросил он.
– Очень хрупкая? – переспросила Элинор. – Ты имеешь в виду, что она нездорова?
– Не то чтобы… По крайней мере, она не кашляет, и дыхание нормальное, – сказал Адам, морща лоб, – и она никогда не жалуется, не говорит, что ей больно или она устала, но сэр Ричард всегда настаивает, что она не может сделать то-то и то-то, а он знает ее дольше, чем я.
– Мне понадобится хотя бы день или два, чтобы я смогла ответить на твой вопрос, – заметила Элинор. – Нельзя судить о чьем-то здоровье после получасового знакомства. Кроме того, после долгой дороги и волнений из-за того, что ей предстоит встретиться с твоей матерью… – Элинор умышленно замолчала, но намек, казалось, пролетел мимо ушей Адама, и она спросила напрямик:
– А почему ты спрашиваешь?
– Просто я не хотел бы загубить свою жену по неведению, – ответил Адам. – Я поначалу думал, что у Джиллиан хватит здравого смысла сказать мне «нет», если я попрошу слишком многого, но она, боюсь, излишне добра, и скорее сердце ее разорвется, чем она откажет мне в чем-либо.
Леди Элинор настолько поразила его первая фраза, что в ее голове уже не осталось места для изумления тому, как точно он распознал натуру Джиллиан.
– Твоя жена… – пролепетала она. – Я неправильно поняла Иэна? Но, я уверена, он писал мне, что у Джиллиан жив муж.
Сердитая тень пересекла лицо Адама.
– Ах, да, Осберт де Серей, но жив он только до тех пор, пока я не добрался до него.
–И Джиллиан согласна с этим? – спросила Элинор, стараясь ничего не выражать голосом и гадая, насколько сильно она способна ошибаться в оценке характеров.
– Нет. Она умоляла меня оставить его в покое, – ответил Адам, укрепляя веру матери в правильности собственных суждений, но заставляя ее задуматься, не идиот ли ее сын.
– Адам, – сказала она, пытаясь изгнать из своего голоса отчаяние, – я не собираюсь говорить тебе, что Джиллиан не любит тебя, поскольку я своими собственными глазами видела обратное…
– Так почему, – нетерпеливо прервал ее Адам, – ты смотришь на меня так, словно у меня две головы, когда я говорю тебе, что хочу жениться на ней?
– Потому что можно испытывать нежность к мужчине, жаждать его, чувствовать ужасную вину, если что-то случается с ним, и все-таки не любить.
– Мама, я не понимаю тебя, – сказал Адам, и лоб его беспокойно наморщился. – Ты же только что сказала, что уверена в любви Джиллиан. А теперь говоришь, что она не любит.
– Нет, я говорю, что она может желать добра де Серей и оспаривать твое желание убить его…
– Нет, – снова прервал ее Адам. – Джиллиан очень хочет его смерти. Она не далее как позавчера убила ножом одного из его помощников и скорбела, что это был не сам Осберт.
Это легкое, жизнерадостное заявление изумило Элинор даже больше, чем несколько опережающие реальность слова Адама, что Джиллиан – его жена. Элинор на мгновение уставилась на сына, не в состоянии высказать ни один из двух вопросов, которые она хотела задать.
– Не давай этим нежным невинным глазкам обмануть себя, – заметил Адам. – Джиллиан умна, как ведьма, – и снова тень сомнения коснулась его подвижного лица. – Меня волнует только крепость ее тела, но не духа, – продолжал он, – и если она не хочет сказать мне, до какой степени я могу использовать ее, я вынужден просить совета у кого-то другого.
Но Элинор поняла, что последняя часть сказанного Адамом не имеет отношения к тому, что беспокоит его. А тот факт, что он не хотел говорить о том, что действительно волновало его, придавал этому еще большую значимость. Не могла ли мягкость и заботливость Джиллиан быть лишь подслащенной оболочкой чего-то грязного? Очень похоже, что именно это и тревожило Адама, но он не мог признаться в этом даже самому себе. Не рвалась ли эта оболочка тут и там, выставляя напоказ отвратительное нутро? Очевидно, чтобы раскрыть сознательно замаскированное зло, требуется нечто большее, чем несколько испытующих слов и взглядов.
Элинор твёрдо решила раскрыть, если сможет, все, что вызывало сомнения Адама. И в качестве первого шага напрашивалась эта история с убийством.
– Ум умом, – сказала она, – но нож нельзя вонзить одной лишь силой мысли. Что ты имел в виду, когда сказал, что она заколола слугу своего мужа? Как это случилось?
К удивлению Элинор, лицо Адама тут же очистилось от каких-либо сомнений. Их сменила злоба, но, когда он пересказал ей историю похищения Джиллиан, стало ясно, что злился он на самого себя. Зато он почти сиял от гордости за ее мужество и сообразительность. Элинор, разумеется, тоже от всего сердца одобрила действия Джиллиан в таких обстоятельствах. Единственное, что смущало ее, – это нож. Вопрос о том, как при Джиллиан оказался нож, вызвал отступление к ее жизни в замке Саэра, как она сама об этом рассказывала, и к ее страху перед Осбертом.
– Тогда почему, если она так сильно ненавидела его, она просит тебя оставить его в покое? – поинтересовалась Элинор.
Адам слегка покраснел и почесал голову, словно собирался признаться в чем-то немножко стыдном и странном и в тоже время милом.
– Это бабские глупости. Джиллиан говорит, что он хитрый змей и способен на какую-то подлость, от которой я не смогу защититься, потому что, дескать, сам не лжив и порядочен. В своей заботливости она не чужда глупости. Кроме того, она наговорила всякой чепухи вроде того, что ее грех падет на мою голову, если я ради нее убью эту змею.
Любопытно. Если Джиллиан так глубоко религиозна, она могла стыдиться зародившейся страсти к чужому мужчине при живом муже. Элинор верила в грех и расплату за него, но подобные вещи не трогали ее душу. Она каялась в своих ошибках, принимала епитимью и выбрасывали все это из головы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
Сомнения Элинор насчет чувств ее сына разрешились очень быстро, но ответа на главный вопрос она не получила. Скорее, наоборот, разговор с Адамом и его поведение привели ее в полное замешательство. Он вылез из ванны и уже поджидал мать в зале, когда она спустилась вниз проверить, все ли готово для приема гостей. Он бросился ей навстречу со словами:
– Слава Богу, что ты не привела с собой Джиллиан. Я хочу поговорить с тобой о ней.
– Я велела ей лечь. Может, она поспит хоть немного, – безразличным тоном произнесла Элинор.
– Мама, как ты думаешь, Джиллиан действительно очень хрупкая? – с беспокойством спросил он.
– Очень хрупкая? – переспросила Элинор. – Ты имеешь в виду, что она нездорова?
– Не то чтобы… По крайней мере, она не кашляет, и дыхание нормальное, – сказал Адам, морща лоб, – и она никогда не жалуется, не говорит, что ей больно или она устала, но сэр Ричард всегда настаивает, что она не может сделать то-то и то-то, а он знает ее дольше, чем я.
– Мне понадобится хотя бы день или два, чтобы я смогла ответить на твой вопрос, – заметила Элинор. – Нельзя судить о чьем-то здоровье после получасового знакомства. Кроме того, после долгой дороги и волнений из-за того, что ей предстоит встретиться с твоей матерью… – Элинор умышленно замолчала, но намек, казалось, пролетел мимо ушей Адама, и она спросила напрямик:
– А почему ты спрашиваешь?
– Просто я не хотел бы загубить свою жену по неведению, – ответил Адам. – Я поначалу думал, что у Джиллиан хватит здравого смысла сказать мне «нет», если я попрошу слишком многого, но она, боюсь, излишне добра, и скорее сердце ее разорвется, чем она откажет мне в чем-либо.
Леди Элинор настолько поразила его первая фраза, что в ее голове уже не осталось места для изумления тому, как точно он распознал натуру Джиллиан.
– Твоя жена… – пролепетала она. – Я неправильно поняла Иэна? Но, я уверена, он писал мне, что у Джиллиан жив муж.
Сердитая тень пересекла лицо Адама.
– Ах, да, Осберт де Серей, но жив он только до тех пор, пока я не добрался до него.
–И Джиллиан согласна с этим? – спросила Элинор, стараясь ничего не выражать голосом и гадая, насколько сильно она способна ошибаться в оценке характеров.
– Нет. Она умоляла меня оставить его в покое, – ответил Адам, укрепляя веру матери в правильности собственных суждений, но заставляя ее задуматься, не идиот ли ее сын.
– Адам, – сказала она, пытаясь изгнать из своего голоса отчаяние, – я не собираюсь говорить тебе, что Джиллиан не любит тебя, поскольку я своими собственными глазами видела обратное…
– Так почему, – нетерпеливо прервал ее Адам, – ты смотришь на меня так, словно у меня две головы, когда я говорю тебе, что хочу жениться на ней?
– Потому что можно испытывать нежность к мужчине, жаждать его, чувствовать ужасную вину, если что-то случается с ним, и все-таки не любить.
– Мама, я не понимаю тебя, – сказал Адам, и лоб его беспокойно наморщился. – Ты же только что сказала, что уверена в любви Джиллиан. А теперь говоришь, что она не любит.
– Нет, я говорю, что она может желать добра де Серей и оспаривать твое желание убить его…
– Нет, – снова прервал ее Адам. – Джиллиан очень хочет его смерти. Она не далее как позавчера убила ножом одного из его помощников и скорбела, что это был не сам Осберт.
Это легкое, жизнерадостное заявление изумило Элинор даже больше, чем несколько опережающие реальность слова Адама, что Джиллиан – его жена. Элинор на мгновение уставилась на сына, не в состоянии высказать ни один из двух вопросов, которые она хотела задать.
– Не давай этим нежным невинным глазкам обмануть себя, – заметил Адам. – Джиллиан умна, как ведьма, – и снова тень сомнения коснулась его подвижного лица. – Меня волнует только крепость ее тела, но не духа, – продолжал он, – и если она не хочет сказать мне, до какой степени я могу использовать ее, я вынужден просить совета у кого-то другого.
Но Элинор поняла, что последняя часть сказанного Адамом не имеет отношения к тому, что беспокоит его. А тот факт, что он не хотел говорить о том, что действительно волновало его, придавал этому еще большую значимость. Не могла ли мягкость и заботливость Джиллиан быть лишь подслащенной оболочкой чего-то грязного? Очень похоже, что именно это и тревожило Адама, но он не мог признаться в этом даже самому себе. Не рвалась ли эта оболочка тут и там, выставляя напоказ отвратительное нутро? Очевидно, чтобы раскрыть сознательно замаскированное зло, требуется нечто большее, чем несколько испытующих слов и взглядов.
Элинор твёрдо решила раскрыть, если сможет, все, что вызывало сомнения Адама. И в качестве первого шага напрашивалась эта история с убийством.
– Ум умом, – сказала она, – но нож нельзя вонзить одной лишь силой мысли. Что ты имел в виду, когда сказал, что она заколола слугу своего мужа? Как это случилось?
К удивлению Элинор, лицо Адама тут же очистилось от каких-либо сомнений. Их сменила злоба, но, когда он пересказал ей историю похищения Джиллиан, стало ясно, что злился он на самого себя. Зато он почти сиял от гордости за ее мужество и сообразительность. Элинор, разумеется, тоже от всего сердца одобрила действия Джиллиан в таких обстоятельствах. Единственное, что смущало ее, – это нож. Вопрос о том, как при Джиллиан оказался нож, вызвал отступление к ее жизни в замке Саэра, как она сама об этом рассказывала, и к ее страху перед Осбертом.
– Тогда почему, если она так сильно ненавидела его, она просит тебя оставить его в покое? – поинтересовалась Элинор.
Адам слегка покраснел и почесал голову, словно собирался признаться в чем-то немножко стыдном и странном и в тоже время милом.
– Это бабские глупости. Джиллиан говорит, что он хитрый змей и способен на какую-то подлость, от которой я не смогу защититься, потому что, дескать, сам не лжив и порядочен. В своей заботливости она не чужда глупости. Кроме того, она наговорила всякой чепухи вроде того, что ее грех падет на мою голову, если я ради нее убью эту змею.
Любопытно. Если Джиллиан так глубоко религиозна, она могла стыдиться зародившейся страсти к чужому мужчине при живом муже. Элинор верила в грех и расплату за него, но подобные вещи не трогали ее душу. Она каялась в своих ошибках, принимала епитимью и выбрасывали все это из головы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125