На миг председателю комиссии показалось, что между пальцами солиста пляшут сиреневые искры. К вою банджо присоединился не менее противный стон губной гармоники, такой же однотонный и протяжный. Сквозь него возникло и стало усиливаться злобное поклацывание – девица сняла с шеи свои «кастаньеты» и теперь щёлкала ими. Председатель комиссии вскочил, не в силах больше терпеть такое издевательство – и в этот самый миг между пальцами Кумарозо родилась мелодия. Двухметровый обезьянец ухнул и обрушил свои огромные волосатые кулаки на барабан, и тот загудел, запел, заставляя сердце судорожно сжиматься, пульсируя в одном с ним ритме. А мелодия всё росла, ширилась, разливалась сотнями мелких ручейков – и вновь соединялась в реку, могучую, набухшую тугими мускулами струй. Она неслась сквозь город, сметая ветхие дома, кружила водовороты в лабиринтах улиц, пенной стеной врывалась на площади! И она не была чистой, эта музыка-вода; о нет! Грязь и хрипы слышались в каждом её извиве; треск огня, пожирающего джунгли; вой ночных чудищ и крики сражения! Барабанщик разошёлся вовсю. Он лупил в свой барабан руками, ногами и головой; он рассыпал сухие дроби, впечатываясь костяшками пальцев в деревянные бока, и со звоном обрушивал ладони на тугую кожаную перепонку; и солист вторил ему гортанными выкриками и многоголосицей до предела натянутых струн. Члены комиссии сидели как зачарованные и не замечали, что ноги их уже давно живут собственной жизнью, дёргаясь и притопывая в такт. Кактус извивался, стискивая маленькую облезлую губную гармонику то так, то эдак, то нависал над ней, то выгибался назад, запрокидывая голову и посылая пронзительные трели к потолку. А музыка всё гремела и гремела.
Зрители давно уже перестали быть зрителями – они ухали в такт, хлопали в ладоши, громко отбивали завораживающий ритм ногами, разом сбросив с плеч гнёт цивилизации, целиком и полностью отдавшись горячим и тёмным порывам сидящего внутри зверя.
Находящиеся в зале не сразу сообразили, что всё закончилось. Солист опустил руки и закрыл глаза, тяжело дыша; мял горло зеленокожий разрисованный дикарь; девица, морщась, встряхивала кисть руки. Лишь гориллоид-барабанщик всё не мог успокоиться, разбрасывая по залу гулкие дроби. Наконец всё стихло.
Председатель комиссии дрожащей рукой нашарил носовой платок и вытер лоб. Спина его была мокрой от пота. Остальные ошеломленно жмурились, переглядывались, трясли головами. Секретарше потребовалось хорошенько откашляться, прежде чем она смогла вызвать следующих исполнителей.
– Духи предков, что это такое было, Иннот? – неуверенно спросил Громила, когда друзья вывалились на улицу. – Или я попросту обкурился умат-кумаром?
– Тогда мы, наверное, все обкурились, – покачала головой Джихад. – Потому что я тоже в первый раз такое почувствовала. А бедняга Кактус до сих пор не может прийти в себя.
Кактус действительно присел в тени на корточки и покачивался из стороны в сторону, обхватив голову руками.
– Ты случайно не бормотолог, Иннот? – продолжала допытываться Джихад. – Может, расскажешь нам, как ты это сделал?
Иннот аккуратно снял пижонское розовое пенсне и протёр стёкла полой своего пончо.
– Всё это джанги, – ответил он.
* * *
Река разливалась всё шире и шире. Всё чаще навстречу путешественникам попадались подмытые водою деревья – и хорошо всем знакомые бородавчатые сосны, и регендали, и вовсе невиданные – с толстыми короткими стволами и неопрятной, спутавшейся массой ветвей. Эти последние, к немалому удивлению Свистоля и Большого Папы, вовсе не думали умирать: сквозь грубую кору прорастали бледные розовато-белёсые корешки, бахромой колыхавшиеся в воде, а ветки задирались кверху, нахально зеленели и выпускали стрелки побегов. Кое-где эти растения образовывали островки, даже целые плавучие рощи – и какое-то зверьё шныряло там, под покровом зелени, попискивало, перекликалось тонкими голосами.
«Чего только не бывает на свете!» – с восторгом думал Пыха. Молодой смоукер, пожалуй единственный из всех, смотрел в будущее оптимистично. Осторожно расспросив Джро о Вавилонском житье-бытье, он составил для себя чёткий план: обустроиться на месте, подкопить немножко денег – и снять где-нибудь небольшую комнатушку для двоих… Для них с Кастрацией.
Девушка, казалось, была очарована молодым смоукером. Не раз Пыха тяжело вздыхал, думая о невозможности уединения и проклиная потоп – и одновременно радуясь ему, ибо не отправься смоукеры в путь, он не встретил бы её. Была у Пыхи и ещё одна мечта – найти верного товарища, бесследно пропавшего месяц тому назад. Пыха мельком видел странного паренька, с которым накануне беседовал его друг. И хотя Свистоль на прямой вопрос ответил, горестно покачав головой, что оба, скорее всего, сгинули в джунглях, Пыха продолжал надеяться.
Дожди теперь лили почти каждый день. Вёслами никто не грёб: да и зачем? Течение на стрежне оставалось довольно сильным и само несло тяжелые неуклюжие плоты в нужном направлении. Смоукеры в основном сидели под навесами, задумчиво покуривая и вспоминая былые деньки. Для стибков столь благостного способа проводить время не существовало. Всё чаще до смоукеров долетали с их плота звуки ссор и разгневанные вопли: застарелая привычка стибков прикалываться друг над другом в таком ограниченном пространстве грозила закончиться плохо. Как-то вечером маленький плот подтянули поближе, и Джро перепрыгнул к смоукерам.
– Хау а ю? – поприветствовал его Свистоль.
– Да, блин… – главный стибок горестно махнул рукой. – Боюсь, мне не сладить со своими. Совсем озверели от безделья, маленькие паршивцы. Иногда я ловлю себя на мысли, что надо было скормить этому… эрмедайлу как можно больше соплеменников. Хотя бы половину; с остальными я бы как-нибудь ещё управился.
– Нехорошо так говорить, даже в шутку! – укоризненно покачал головой Большой Папа.
– Оу, е; я вроде как вождь и вроде как должен оберегать их от опасностей. Но знаете, что я хочу вам сказать? Главная опасность для них – это они сами.
Он помолчал.
– Никогда бы не подумал, что буду завидовать вам, смокерз. Но так и вышло. Знаете, мы, стиб, – очень весёлый и динамичный народ; и вы нам представлялись до сих пор этакими сонными увальнями и бирюками. Но теперь… Теперь я иногда жалею, что я – не один из вас.
– Извечная проблема столкновения интровертивных и экстравертивных культур! – провозгласил Свистоль. – Ах, если бы можно было объединить лучшее, что есть у нас, избавившись от недостатков, – какой народ появился бы в мире!
– Как правило, получается наоборот, – усмехнулся Джро. – Все подобные попытки заканчивались тем, что объединялись как раз недостатки, а достоинства куда-то пропадали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100