Все вновь помутилось перед глазами, видение поблекло, и Ян услышал Звук.
Этот Звук был ясный и чистый, с легкой, едва ощутимой вибрацией, свойственной всем Живым звукам. Он стоял, прижав к губам дудочку – неправильную дудочку, неправильно сделанную Молчуном, которого сейчас насмерть душило дерево, и это тоже было неправильно, так не должно было быть, но Коростель все сильнее прижимал теплое дерево к полураскрытым губам, и Звук все тек, лился и плыл над его головой и головами друидов и стражников. Звук лился, как струйка дыма, он был почти ощутим, почти осязаем, и все застыли, даже стражники, а дерево, мертвой хваткой сжимавшее немого друида, вдруг зашумело, затрясло ветвями, закачало кроной, и потом раздался страшный скрип. Этот звук был так ужасен, словно скрипели горы и холмы, старые кости каменных кряжей или древние корни камней и валунов, испокон веков крепящие живую травяную плоть волшебных литвинских холмов. А может, это и был голос дерева, голос боли и ярости, в котором схлестнулись две силы: голос Древес и монотонная песня маленькой дудочки, звуки которой пронзали, дробили и размывали древнюю силу деревьев, разбуженную чьей-то злой волей или отчаянием, вознесшимся до уровня волшебства. Но дерево все еще упрямо сопротивлялось, силилось ухватить своего врага, и это ему наконец удалось, и над деревом повисла звенящая тишина. Все словно онемело и одновременно оглохло вокруг. Збышек качал головой из стороны в сторону, как безумный, Травник простер руки к дереву, Эгле что-то беззвучно кричала, а стражники уже бежали к ветвям с топорами.
– Не-е-е-т!!! – в отчаянии закричал Ян, и тишина лопнула и разорвалась, наполнившись криками, проклятиями и еле ощутимым звуком натянувшейся струны, гигантской и толстой, но каждое мгновение стремительно истончающейся.
– Дави на него, Ян! – кричал стоящий к нему спиной Травник. Обеими руками он тоже давил перед собой пустоту, словно сдерживал что-то невидимое, а оно было сильнее, и друид медленно поддавался. Коростель увидел, что пальцы Травника прогибаются назад, и это было ужасно. И тут же Ян увидел другое – словно дымная полоса тянулась от его собственной головы к стволу дерева и заканчивалась там, где…
– Ма-а-арт! – что есть силы завопил Ян. – Но-о-ож!
Збышек метнулся к стволу, а Ян с неожиданным спокойствием подумал: «Сейчас он не успеет. Он не успеет, и я умру, дерево втянет меня моим звуком, которое оно уже захватило, и я исчезну, умру навсегда. Навсегда-а-а-а!»
– А-а-а-а!!! – пронзительно кричал Ян, чувствуя, что он жив пока еще только в этом крике, и как только закончится, иссякнет воздух в легких, наступит его конец. Збышек между тем отчаянно дергал из коры над головой Молчуна торчащий из ствола нож, тянул его двумя руками, но проклятое дерево уперлось и не выпускало клинок из своего ствола. Крик исчерпал Коростеля до дна, и он, склонившись и держась за живот, в котором вспыхнул спазм острейшей боли, медленно оседал на песок.
– Побереги-и-сь! – рявкнул кто-то за спиной Марта, и Збышек скорее инстинктивно, чем соображая, что сейчас будет, отдернул руку от ножа. В то же мгновение за его спиной прогудела алебарда, и топорище на длинной ручке со всего маху врезалось в ствол наискось под полосатую рукоятку. Нож выпал из разруба вместе с куском коры, в которой он остался торчать, и в то место, откуда только что торчал клинок, со свистом и шипением втянулась дымная полоса. Ян, перед глазами которого плыли черные и красные круги, готов был поклясться, что струя дыма или огня вырвалась из его дудочки, которую он, валясь на песок, выпустил из рук, и теперь она лежала на песке, медленно наливаясь красным цветом раскаленных углей. Дым наконец втянулся в ствол, оттуда вырвалось облачко пара, дерево содрогнулось всем своим гигантским, налившимся незримой силой телом, и на нем начала лопаться кора. Трещины побежали вдоль ствола, а Пятрас и Жигмонт, не дожидаясь, уже рубили сплеча ветви, охватившие Молчуна. Дуб стонал, шумел кроной, трещал корой, но ветви были недвижны – Сила Древес, древнее волшебство друидов, покинула дерево навсегда.
Прежде бесчувственный Молчун неожиданно открыл глаза, и из уголков рта друида показалась и стала пузыриться зеленоватая пена. Молчун, тяжело дыша, открыл рот, из которого тут же вылилось немного той же зеленой жидкости, и глубоко вдохнул. Ветви вокруг него стражники и Травник уже обрубили, оставалось только несколько отростков, которые пронзили тело немого. Молчун замотал головой и издал какой-то невнятный звук наподобие мычания пьяного, уютно устроившегося в придорожной луже и ни в какую не желающего подниматься. Все обступили его, подполз к дереву и вымотавшийся вконец Коростель – он постепенно приходил в себя, но силы возвращались к нему очень медленно.
Молчун с трудом приподнял ладони и сделал какой-то жест пальцами.
– Зорзы? – быстро спросил Травник.
Молчун с усилием кивнул, так что голова его упала на грудь, и он застонал.
– Где Патрик и Казимир? – закричал ему чуть ли не в лицо Март. – Ты слышишь меня, Йонас?
Молчун медленно поднял глаза. Эгле поддерживала ему голову с запекшейся кровью на лбу. Затем немой прикрыл глаза и снова их открыл, показывая: да, слышу.
– Где Патрик и Казимир? Что произошло? – повторил Збышек, с отчаянием вглядываясь в лицо товарища, словно пытаясь прочитать что-то в его потускневших, наполненных страданием и тоской глазах. Вновь приподнялась ладонь, и Молчун сделал несколько жестов. Эгле вскрикнула, и друиды тут же как один замолчали, словно оцепенели.
– Это правда, Йонас? Повтори! Это правда? – изменившимся голосом тихо сказал Травник, и на этот раз Молчун нашел в себе силы кивнуть. Затем глаза его медленно закрылись, и он лишился чувств, повиснув на руках и обрубках ветвей.
– Что, что он сказал? – проговорил снизу Ян. Он сел на колени, бледный, ничего не понимающий и тревожно переводил взгляд с Травника на Марта и Эгле.
– Он сказал, что это были зорзы… – тихо пояснил Травник. Март, стоявший рядом с ним, был больше всего похож на скорбное бронзовое изваяние. Эгле уцепилась за его руку, а поодаль, у ствола, стояли, нахмурившись, оба стражника.
– Еще сказал, что они напали внезапно, и был бой, – продолжил друид. – Оба взяты на корабль, что пристал неподалеку. Видимо, он ждал их наготове.
Друид невесело присел рядом с Коростелем, обхватил колени руками. Затем посмотрел Яну в глаза, положил руку ему на плечо.
– И еще, Ян… Молчун показал, что один из них убит.
– Кто? – Коростель чуть не вскочил от неожиданности, но ноги его не держали, и он, побледнев, со стоном опустился на песок.
– Кто, Симеон?
– Мы не знаем. И Молчун не знает, – ответил Травник. – Он только показал: один мертвый, другой живой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Этот Звук был ясный и чистый, с легкой, едва ощутимой вибрацией, свойственной всем Живым звукам. Он стоял, прижав к губам дудочку – неправильную дудочку, неправильно сделанную Молчуном, которого сейчас насмерть душило дерево, и это тоже было неправильно, так не должно было быть, но Коростель все сильнее прижимал теплое дерево к полураскрытым губам, и Звук все тек, лился и плыл над его головой и головами друидов и стражников. Звук лился, как струйка дыма, он был почти ощутим, почти осязаем, и все застыли, даже стражники, а дерево, мертвой хваткой сжимавшее немого друида, вдруг зашумело, затрясло ветвями, закачало кроной, и потом раздался страшный скрип. Этот звук был так ужасен, словно скрипели горы и холмы, старые кости каменных кряжей или древние корни камней и валунов, испокон веков крепящие живую травяную плоть волшебных литвинских холмов. А может, это и был голос дерева, голос боли и ярости, в котором схлестнулись две силы: голос Древес и монотонная песня маленькой дудочки, звуки которой пронзали, дробили и размывали древнюю силу деревьев, разбуженную чьей-то злой волей или отчаянием, вознесшимся до уровня волшебства. Но дерево все еще упрямо сопротивлялось, силилось ухватить своего врага, и это ему наконец удалось, и над деревом повисла звенящая тишина. Все словно онемело и одновременно оглохло вокруг. Збышек качал головой из стороны в сторону, как безумный, Травник простер руки к дереву, Эгле что-то беззвучно кричала, а стражники уже бежали к ветвям с топорами.
– Не-е-е-т!!! – в отчаянии закричал Ян, и тишина лопнула и разорвалась, наполнившись криками, проклятиями и еле ощутимым звуком натянувшейся струны, гигантской и толстой, но каждое мгновение стремительно истончающейся.
– Дави на него, Ян! – кричал стоящий к нему спиной Травник. Обеими руками он тоже давил перед собой пустоту, словно сдерживал что-то невидимое, а оно было сильнее, и друид медленно поддавался. Коростель увидел, что пальцы Травника прогибаются назад, и это было ужасно. И тут же Ян увидел другое – словно дымная полоса тянулась от его собственной головы к стволу дерева и заканчивалась там, где…
– Ма-а-арт! – что есть силы завопил Ян. – Но-о-ож!
Збышек метнулся к стволу, а Ян с неожиданным спокойствием подумал: «Сейчас он не успеет. Он не успеет, и я умру, дерево втянет меня моим звуком, которое оно уже захватило, и я исчезну, умру навсегда. Навсегда-а-а-а!»
– А-а-а-а!!! – пронзительно кричал Ян, чувствуя, что он жив пока еще только в этом крике, и как только закончится, иссякнет воздух в легких, наступит его конец. Збышек между тем отчаянно дергал из коры над головой Молчуна торчащий из ствола нож, тянул его двумя руками, но проклятое дерево уперлось и не выпускало клинок из своего ствола. Крик исчерпал Коростеля до дна, и он, склонившись и держась за живот, в котором вспыхнул спазм острейшей боли, медленно оседал на песок.
– Побереги-и-сь! – рявкнул кто-то за спиной Марта, и Збышек скорее инстинктивно, чем соображая, что сейчас будет, отдернул руку от ножа. В то же мгновение за его спиной прогудела алебарда, и топорище на длинной ручке со всего маху врезалось в ствол наискось под полосатую рукоятку. Нож выпал из разруба вместе с куском коры, в которой он остался торчать, и в то место, откуда только что торчал клинок, со свистом и шипением втянулась дымная полоса. Ян, перед глазами которого плыли черные и красные круги, готов был поклясться, что струя дыма или огня вырвалась из его дудочки, которую он, валясь на песок, выпустил из рук, и теперь она лежала на песке, медленно наливаясь красным цветом раскаленных углей. Дым наконец втянулся в ствол, оттуда вырвалось облачко пара, дерево содрогнулось всем своим гигантским, налившимся незримой силой телом, и на нем начала лопаться кора. Трещины побежали вдоль ствола, а Пятрас и Жигмонт, не дожидаясь, уже рубили сплеча ветви, охватившие Молчуна. Дуб стонал, шумел кроной, трещал корой, но ветви были недвижны – Сила Древес, древнее волшебство друидов, покинула дерево навсегда.
Прежде бесчувственный Молчун неожиданно открыл глаза, и из уголков рта друида показалась и стала пузыриться зеленоватая пена. Молчун, тяжело дыша, открыл рот, из которого тут же вылилось немного той же зеленой жидкости, и глубоко вдохнул. Ветви вокруг него стражники и Травник уже обрубили, оставалось только несколько отростков, которые пронзили тело немого. Молчун замотал головой и издал какой-то невнятный звук наподобие мычания пьяного, уютно устроившегося в придорожной луже и ни в какую не желающего подниматься. Все обступили его, подполз к дереву и вымотавшийся вконец Коростель – он постепенно приходил в себя, но силы возвращались к нему очень медленно.
Молчун с трудом приподнял ладони и сделал какой-то жест пальцами.
– Зорзы? – быстро спросил Травник.
Молчун с усилием кивнул, так что голова его упала на грудь, и он застонал.
– Где Патрик и Казимир? – закричал ему чуть ли не в лицо Март. – Ты слышишь меня, Йонас?
Молчун медленно поднял глаза. Эгле поддерживала ему голову с запекшейся кровью на лбу. Затем немой прикрыл глаза и снова их открыл, показывая: да, слышу.
– Где Патрик и Казимир? Что произошло? – повторил Збышек, с отчаянием вглядываясь в лицо товарища, словно пытаясь прочитать что-то в его потускневших, наполненных страданием и тоской глазах. Вновь приподнялась ладонь, и Молчун сделал несколько жестов. Эгле вскрикнула, и друиды тут же как один замолчали, словно оцепенели.
– Это правда, Йонас? Повтори! Это правда? – изменившимся голосом тихо сказал Травник, и на этот раз Молчун нашел в себе силы кивнуть. Затем глаза его медленно закрылись, и он лишился чувств, повиснув на руках и обрубках ветвей.
– Что, что он сказал? – проговорил снизу Ян. Он сел на колени, бледный, ничего не понимающий и тревожно переводил взгляд с Травника на Марта и Эгле.
– Он сказал, что это были зорзы… – тихо пояснил Травник. Март, стоявший рядом с ним, был больше всего похож на скорбное бронзовое изваяние. Эгле уцепилась за его руку, а поодаль, у ствола, стояли, нахмурившись, оба стражника.
– Еще сказал, что они напали внезапно, и был бой, – продолжил друид. – Оба взяты на корабль, что пристал неподалеку. Видимо, он ждал их наготове.
Друид невесело присел рядом с Коростелем, обхватил колени руками. Затем посмотрел Яну в глаза, положил руку ему на плечо.
– И еще, Ян… Молчун показал, что один из них убит.
– Кто? – Коростель чуть не вскочил от неожиданности, но ноги его не держали, и он, побледнев, со стоном опустился на песок.
– Кто, Симеон?
– Мы не знаем. И Молчун не знает, – ответил Травник. – Он только показал: один мертвый, другой живой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109