И зубы о тебя пообломаешь, да еще и отравишься как пить дать, это уж всенепременно.
– А почему это отравишься? – Озадаченная кукла подозрительно уставилась на друида.
– Вот чудак человек… вернее, Гвинпин! – подмигнул кукле Лисовин. – В тебе ж яда столько, что так и сочится отовсюду. А в основном – из твоего дурацкого клюва, что ни слово – то язва!
Гвинпин беспокойно заерзал, вскочил со своего тучного седалища и, не удержавшись, шмякнулся обратно, задрав перепончатые красные деревянные лапы.
– Ладно, не переживай, а то лопнешь, – усмехнулся бородач. – Устраивайся тут на ночлег, а я сторожить буду. Утречком отправлю тебя к Травнику, пусть Збышек с Яном с тобою нянчатся, потому как любят меньших братьев. Даже не знаю, между прочим, холодно тебе будет ночью или все равно.
– Ночью мне не холодно, – пробормотал Гвинпин. – А днем не жарко. Если хочешь, я могу ночью посторожить, мне не трудно.
– Да что ты, в самом деле? – весело осведомился бородач. – А не врешь?
В его голосе промелькнули заинтересованные нотки.
– Конечно, я ведь кукла, из крепкого дерева притом. Куклам ведь не нужно спать, они сделанные! – заявил Гвинпин, вновь начинающий обретать уверенность в себе.
– Ну-ну, не очень-то!.. – оборвал его Лисовин, от которого не укрылись покровительственные нотки, вновь появившиеся в интонациях куклы. – Ты это серьезно?
– Конечно, – кротко промолвила кукла, скромно потупив глазки. – Я могу хоть всю ночь не сомкнуть глаз, дерево ведь не устает.
– Дерево-то как раз устает, – заметил бородач, словно вспомнив о чем-то из прошлого, и, нахмурившись, почесал затылок. – И железо устает, и сталь кованая. Ты вот что… пока сиди тут, а я вокруг обойду, поосмотрюсь немного. От огня держись подальше, пламя березовое, жаркое изнутри, может краска пооблупиться, и всю свою красоту потеряешь. В случае чего – свиристи!
Через минуту Лисовин уже растворился в темноте. Ни одна ветка не хрустнула под ногой следопыта. Наступила тишина – ночь вступила в свои права. Сколько Гвинпин ни таращил свои круглые глаза, ночной лес сливался вокруг него сплошной черной стеной, обступившей со всех сторон маленький дрожащий светлячок костра. Налетели откуда-то комары, и Гвин стал от нечего делать считать их над головой. В лесу становилось все тише, и лишь ночные птицы изредка подавали таинственные, утробные голоса, исполненные неведомых смыслов пернатой магии.
Лисовин появился внезапно, помахивая сорванной веткой белой черемухи, пушистой от холодных влажных цветов. Аромат был настолько тонок и вместе с тем так всепроникающ, что Гвинпин поморщился и громко чихнул.
– Прочистил свой клювище? – весело осведомился друид. – Уже весна к лету двинулась, через пару недель сирень проснется, нужно только хорошую звездную ночь. Давай-ка теперь договоримся, приятель, насчет стражи. Коли ты действительно во сне не нуждаешься, я сейчас залягу соснуть, а тебе оставлю вот эту кучку.
Он указал на охапку дров, критическим взглядом окинул ее размеры и отбросил ногой в сторону пару крепких толстых полешек.
– Вот так-то будет лучше. Подбрасывай почаще, корми огонь, а то застынешь ночью. Как только эти дрова кончатся, смело буди меня. Если что необычное увидишь или услышишь – тоже буди. Если кто из людей или наподобие появится – сразу буди. И отодвинься немножко от углей, не ровен час загоришься, ты же из доброго дерева сработан, дуб небось?
И весьма довольный этим своеобразным и двусмысленным комплиментом, друид развернул скатку одеяла и улегся поближе к костру. Гвинпин покосился на него и подбросил в огонь первое полешко.
Несмотря на то что спутник ему попался не из лучших, кукла была очень довольна своей новой жизнью. Из душного и пыльного мешка, набитого неразговорчивыми собратьями, попасть в настоящий дикий лес таинственной весенней ночью, охранять товарища и прислушиваться к далеким шелестам и потрескиваниям могучих деревьев – это было настоящее Приключение, а Гвинпин по природе своей был весьма любопытен и наделен жизнерадостной и общительной натурой, что, впрочем, тщательно скрывал под маской важности и внешней многозначительности, особенно с тех пор, как он неожиданно вырос в глазах всех окружающих. Себе-то он и раньше казался большим, тем более по сравнению с остальными куклами. Поэтому скоро Гвин пришел в самое приятное расположение духа и полностью предался своему излюбленному занятию – мечтам. Через некоторое время он полностью отключился от окружающего мира, не забывая, однако, регулярно подбрасывать в костер топливо. Делал он это, правда, только из присущего ему недюжинного эстетического чувства, так как холода он не ощущал, а огонь в лесу горел так красиво и романтично.
Лисовин спал крепко, без снов. Несколько раз ему казалось, что кто-то наклоняется над ним и смотрит в лицо, но он отгонял эти видения, даже не просыпаясь, дотягивался до них одной силой воли из глубокого, беспробудного сна, и этот кто-то отступал, растворялся в темноте, вязкой и нездешней. Иногда ему слышался чей-то голос, он звал друида, но слова были на незнакомом ему языке и звучали издалека, словно из глубокого подземного колодца. Лисовин ворочался, бормотал про себя что-то несвязное, но цеплялся за сон, как скользящий по горному склону цепляется за каждый камешек и каждую выбоинку.
Наконец кто-то сильно потряс его за плечо, и Лисовин мгновенно открыл глаза. Однако вместо носатой физиономии Гвинпина перед ним было худое, костлявое лицо с серыми глазами цвета стали. В ту же секунду, когда он вспомнил это лицо, в грудь ему уперлась тонкая неоперенная стрела. Этого звали Колдун, с запоздалой досадой вспомнил Лисовин, а того, низенького, что сидит у костра, кажется, Коротышка.
– Доброго утра, – улыбнулся одними губами Колдун. – Правда, еще рановато, но кто рано встает – того бог бережет. Так, кажется, говорят в вашем народе, охотник?
Друид усмехнулся при слове «охотник», но промолчал, выжидая, что будет дальше. Его руки были крепко притянуты к груди белой волокнистой веревкой. «Даже не услышал…» – с каким-то детским разочарованием упрекнул себя бородач и завертел головой, пытаясь разглядеть, где этот неусыпный страж Гвинпин.
– Приятеля ищешь? – осклабился Коротышка, грызущий чью-то зажаренную косточку. Нос и щеки его были перепачканы золой, и он с аппетитом хрустел хрящиками. – Дрыхнет твой приятель, вот что я тебе скажу.
Он шутовским жестом указал на Гвина, который сладко храпел, лежа на боку у костра в такой опасной близости от огня, что кое-где черная краска на его боку уже начала пузыриться. Из клюва куклы вырывались самые невероятные звуки, будто кто-то неумело дул во все мыслимые и немыслимые духовые инструменты, созданные каким-то глухим и безумным кузнецом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
– А почему это отравишься? – Озадаченная кукла подозрительно уставилась на друида.
– Вот чудак человек… вернее, Гвинпин! – подмигнул кукле Лисовин. – В тебе ж яда столько, что так и сочится отовсюду. А в основном – из твоего дурацкого клюва, что ни слово – то язва!
Гвинпин беспокойно заерзал, вскочил со своего тучного седалища и, не удержавшись, шмякнулся обратно, задрав перепончатые красные деревянные лапы.
– Ладно, не переживай, а то лопнешь, – усмехнулся бородач. – Устраивайся тут на ночлег, а я сторожить буду. Утречком отправлю тебя к Травнику, пусть Збышек с Яном с тобою нянчатся, потому как любят меньших братьев. Даже не знаю, между прочим, холодно тебе будет ночью или все равно.
– Ночью мне не холодно, – пробормотал Гвинпин. – А днем не жарко. Если хочешь, я могу ночью посторожить, мне не трудно.
– Да что ты, в самом деле? – весело осведомился бородач. – А не врешь?
В его голосе промелькнули заинтересованные нотки.
– Конечно, я ведь кукла, из крепкого дерева притом. Куклам ведь не нужно спать, они сделанные! – заявил Гвинпин, вновь начинающий обретать уверенность в себе.
– Ну-ну, не очень-то!.. – оборвал его Лисовин, от которого не укрылись покровительственные нотки, вновь появившиеся в интонациях куклы. – Ты это серьезно?
– Конечно, – кротко промолвила кукла, скромно потупив глазки. – Я могу хоть всю ночь не сомкнуть глаз, дерево ведь не устает.
– Дерево-то как раз устает, – заметил бородач, словно вспомнив о чем-то из прошлого, и, нахмурившись, почесал затылок. – И железо устает, и сталь кованая. Ты вот что… пока сиди тут, а я вокруг обойду, поосмотрюсь немного. От огня держись подальше, пламя березовое, жаркое изнутри, может краска пооблупиться, и всю свою красоту потеряешь. В случае чего – свиристи!
Через минуту Лисовин уже растворился в темноте. Ни одна ветка не хрустнула под ногой следопыта. Наступила тишина – ночь вступила в свои права. Сколько Гвинпин ни таращил свои круглые глаза, ночной лес сливался вокруг него сплошной черной стеной, обступившей со всех сторон маленький дрожащий светлячок костра. Налетели откуда-то комары, и Гвин стал от нечего делать считать их над головой. В лесу становилось все тише, и лишь ночные птицы изредка подавали таинственные, утробные голоса, исполненные неведомых смыслов пернатой магии.
Лисовин появился внезапно, помахивая сорванной веткой белой черемухи, пушистой от холодных влажных цветов. Аромат был настолько тонок и вместе с тем так всепроникающ, что Гвинпин поморщился и громко чихнул.
– Прочистил свой клювище? – весело осведомился друид. – Уже весна к лету двинулась, через пару недель сирень проснется, нужно только хорошую звездную ночь. Давай-ка теперь договоримся, приятель, насчет стражи. Коли ты действительно во сне не нуждаешься, я сейчас залягу соснуть, а тебе оставлю вот эту кучку.
Он указал на охапку дров, критическим взглядом окинул ее размеры и отбросил ногой в сторону пару крепких толстых полешек.
– Вот так-то будет лучше. Подбрасывай почаще, корми огонь, а то застынешь ночью. Как только эти дрова кончатся, смело буди меня. Если что необычное увидишь или услышишь – тоже буди. Если кто из людей или наподобие появится – сразу буди. И отодвинься немножко от углей, не ровен час загоришься, ты же из доброго дерева сработан, дуб небось?
И весьма довольный этим своеобразным и двусмысленным комплиментом, друид развернул скатку одеяла и улегся поближе к костру. Гвинпин покосился на него и подбросил в огонь первое полешко.
Несмотря на то что спутник ему попался не из лучших, кукла была очень довольна своей новой жизнью. Из душного и пыльного мешка, набитого неразговорчивыми собратьями, попасть в настоящий дикий лес таинственной весенней ночью, охранять товарища и прислушиваться к далеким шелестам и потрескиваниям могучих деревьев – это было настоящее Приключение, а Гвинпин по природе своей был весьма любопытен и наделен жизнерадостной и общительной натурой, что, впрочем, тщательно скрывал под маской важности и внешней многозначительности, особенно с тех пор, как он неожиданно вырос в глазах всех окружающих. Себе-то он и раньше казался большим, тем более по сравнению с остальными куклами. Поэтому скоро Гвин пришел в самое приятное расположение духа и полностью предался своему излюбленному занятию – мечтам. Через некоторое время он полностью отключился от окружающего мира, не забывая, однако, регулярно подбрасывать в костер топливо. Делал он это, правда, только из присущего ему недюжинного эстетического чувства, так как холода он не ощущал, а огонь в лесу горел так красиво и романтично.
Лисовин спал крепко, без снов. Несколько раз ему казалось, что кто-то наклоняется над ним и смотрит в лицо, но он отгонял эти видения, даже не просыпаясь, дотягивался до них одной силой воли из глубокого, беспробудного сна, и этот кто-то отступал, растворялся в темноте, вязкой и нездешней. Иногда ему слышался чей-то голос, он звал друида, но слова были на незнакомом ему языке и звучали издалека, словно из глубокого подземного колодца. Лисовин ворочался, бормотал про себя что-то несвязное, но цеплялся за сон, как скользящий по горному склону цепляется за каждый камешек и каждую выбоинку.
Наконец кто-то сильно потряс его за плечо, и Лисовин мгновенно открыл глаза. Однако вместо носатой физиономии Гвинпина перед ним было худое, костлявое лицо с серыми глазами цвета стали. В ту же секунду, когда он вспомнил это лицо, в грудь ему уперлась тонкая неоперенная стрела. Этого звали Колдун, с запоздалой досадой вспомнил Лисовин, а того, низенького, что сидит у костра, кажется, Коротышка.
– Доброго утра, – улыбнулся одними губами Колдун. – Правда, еще рановато, но кто рано встает – того бог бережет. Так, кажется, говорят в вашем народе, охотник?
Друид усмехнулся при слове «охотник», но промолчал, выжидая, что будет дальше. Его руки были крепко притянуты к груди белой волокнистой веревкой. «Даже не услышал…» – с каким-то детским разочарованием упрекнул себя бородач и завертел головой, пытаясь разглядеть, где этот неусыпный страж Гвинпин.
– Приятеля ищешь? – осклабился Коротышка, грызущий чью-то зажаренную косточку. Нос и щеки его были перепачканы золой, и он с аппетитом хрустел хрящиками. – Дрыхнет твой приятель, вот что я тебе скажу.
Он шутовским жестом указал на Гвина, который сладко храпел, лежа на боку у костра в такой опасной близости от огня, что кое-где черная краска на его боку уже начала пузыриться. Из клюва куклы вырывались самые невероятные звуки, будто кто-то неумело дул во все мыслимые и немыслимые духовые инструменты, созданные каким-то глухим и безумным кузнецом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109