Подступы к часовне были открыты, и, несмотря на сгущающиеся сумерки, подобраться к ней незамеченным было бы затруднительно. Однако друид не успел и рта раскрыть, как Гвинпин бочком-бочком, переваливаясь, как индюк, быстро пересек площадь и остановился у массивных дубовых дверей, украшенных замысловатым резным орнаментом. Двери были не заперты, только плотно прикрыты, и Гвинпин, не долго думая, ухватился за ручки, намереваясь заглянуть внутрь. В мгновение ока Лисовин очутился рядом и мягко отстранил куклу: мол, не спеши, сначала я. Они встали по разные стороны дверей, и Лисовин осторожно потянул створ на себя. Дверь медленно открылась. Внутри было тихо. Тогда Лисовин опустился на колени и осторожно заглянул внутрь.
Просторный зал и боковые комнаты с перегородками были тускло освещены. Свечной огонь охватывал в большей степени центр помещения, по углам же царил красноватый полумрак. Перед несколькими рядами скамей размещалось нечто вроде алтаря, возле него лежали массивные деревянные ящики или сундуки. Гвинпин тоже осмотрел зал, но, как показалось друиду, без особого интереса. Лисовин поманил к себе куклу и тихо и подробно объяснил, что та должна делать в случае чего. Затем друид тихо скользнул внутрь, и Гвинпин притворил дверь. Кукла огляделась по сторонам – площадь была пуста. Небо над замком постепенно темнело, но еще можно было разглядеть каждый булыжник, которым были вымощены подходы к часовне. Удовлетворившись осмотром, Гвинпин развернулся и неспешно двинулся в обход.
Рядом с маленьким покосившимся пристроем, в котором раньше, видимо, жил Служитель-священник, стояли невысокие, в рост среднего человека, скульптуры святых, имен которых Гвинпин, в силу своего происхождения, не знал. Он, однако, поморщился от сочетания бледно-голубого и розового цветов, в которые были выкрашены фигуры; кукла считала себя тонким знатоком и ценителем прекрасного, и такая комбинация показалась ей вульгарной и безвкусной. Тем не менее у древних, изваявших эти выщербленные и покосившиеся фигуры, очевидно, имелись свои взгляды на эстетику, и Гвинпин с интересом всматривался в суровые резные лица, мозаичные глаза, устремленные ввысь, и непонятные крючочки и загогулины, усеявшие постаменты. Глаза фигур словно жили отдельной от тел жизнью, и в лицах, запечатлевших полнейшее равнодушие и к окружающей мирской жизни, и к часовне, окруженной невысокими кленами, и к Гвинпину, рассматривающему их с разинутым клювом, нет-нет да и вспыхивали искорки живейшего интереса ко всему вокруг – а может быть, это были только отблески закатного солнца?
Шорох где-то поблизости вернул куклу к действительности. Она осторожно выглянула из-за домика и с беспокойством оглядела площадь. У Гвинпина переход от одного душевного состояния к другому всегда совершался с поразительной быстротой. Только что он прилежно изучал фигурки святых, а сейчас уже буквально трясся от испуга. Вокруг никого не было, и тогда он осторожно двинулся дальше в обход часовни, стараясь ступать мягко и бесшумно. Все же его широкие лапы так звучно шлепали по мостовой, что Гвинпин был вынужден поминутно останавливаться, однако это было лишь эхо его собственных шагов или же шелест в листве деревьев. Так он обошел вокруг всей часовни. Двери по-прежнему были плотно прикрыты, створки словно срослись, а замковые чугунные петли за долгую жизнь часовни гладко притерлись друг к другу. Гвинпин попытался своими ластами отворить одну из дверей, чтобы послушать, что происходит внутри, но едва он потянул одну из ручек, дубовая створка отчаянно заскрипела, и тишина дворика пошла трещинами. Гвину даже показалось, что он разглядел их в полутьме. Он быстренько налег на дверь всем своим круглым телом, и та водворилась на место, скрипнув на прощание особенно громко. Тихо прокляв ее про себя самыми страшными словами своего незатейливого народа, Гвин еще раз осмотрелся и, не заметив ничего подозрительного, вновь отправился в обход.
Постепенно он наловчился не шлепать по булыжникам, однако движение мужественного часового от этого порядком замедлилось. Это обстоятельство, однако, его не очень опечалило, так как Гвинпину не хотелось лезть внутрь мрачной и полутемной часовни, да и местные боги куклу мало беспокоили. Вокруг пахло кленовыми и тополиными молодыми листьями, где-то зацветала черемуха, и было ясно и свежо от легкой и безветренной вечерней прохлады. Шорохи меж тем участились, но кукла сочла их виновниками мышей и крыс, которых всегда в достатке обитает в старых замках, а этот был уже порядком заброшен. И тут наконец Гвинпин вдруг услышал особенно громкий звук, который никак не мог исходить от крысы или другого мелкого животного.
Больше всего звук был похож на короткий смешок, дьявольски злой и довольный, словно кто-то маленький и жестокий обнаружил, что в его ловушку только что попался кто-то большой и добрый. В лице большого и доброго кукла, естественно, сразу представила себя, поэтому тут же замерла. Смешок повторился, но теперь он звучал уже гораздо ближе, словно этот кто-то, будучи жестоким и, похоже, не таким уж и маленьким, подкрадывался к нему, Гвинпину, с какой-то своей неведомой, но вполне определенной целью. Гвинпин мгновенно взял себя в ласты и глубоко втянул носом воздух. Неизвестно, остановило ли невидимого и от этого еще более коварного противника хладнокровие куклы, но и у нее самой смелости не прибавилось. Когда же Гвин с шумом выдохнул, решительность покинула его окончательно. Гвинпин медленно развернулся на хвосте, подобно заправскому сержанту после доброго жбана пива, и с невероятной быстротой, которую трудно было предположить в этом неуклюжем деревянном бочонке, направился обратно к дверям, за которыми его ждало подкрепление. При этом он отчаянно шлепал по земле и переваливался с боку на бок. Больше всего в эти мгновения Гвинпин боялся обернуться – он был уверен, что враг движется за ним и, возможно, настигает. Эти мысли не давали ему ровным счетом ничего, кроме выигрыша в скорости, и лапы сами несли его вперед. Страшно пыхтя и еще сильнее волнуясь, кукла доковыляла до дверей и отчаянно затрясла ручку. Дверь, однако, не поддалась, а враг уже явно был на подходе. Выругавшись в голос, Гвинпин поднял глаза кверху и остолбенел.
На дверях над головой куклы висел огромный замок. Массивная дужка была продета в скобы и замкнута, причем это произошло, видимо, лишь несколько минут назад. Гвинпин почувствовал, что невидимая петля ужаса захлестнула его горло, и выпучил глаза, отчаянно хватая клювом воздух. В воздухе тем временем уже сгущалась вечерняя влага, поэтому Гвин отчаянно закашлялся (а может быть, он проглотил первого вечернего комара?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Просторный зал и боковые комнаты с перегородками были тускло освещены. Свечной огонь охватывал в большей степени центр помещения, по углам же царил красноватый полумрак. Перед несколькими рядами скамей размещалось нечто вроде алтаря, возле него лежали массивные деревянные ящики или сундуки. Гвинпин тоже осмотрел зал, но, как показалось друиду, без особого интереса. Лисовин поманил к себе куклу и тихо и подробно объяснил, что та должна делать в случае чего. Затем друид тихо скользнул внутрь, и Гвинпин притворил дверь. Кукла огляделась по сторонам – площадь была пуста. Небо над замком постепенно темнело, но еще можно было разглядеть каждый булыжник, которым были вымощены подходы к часовне. Удовлетворившись осмотром, Гвинпин развернулся и неспешно двинулся в обход.
Рядом с маленьким покосившимся пристроем, в котором раньше, видимо, жил Служитель-священник, стояли невысокие, в рост среднего человека, скульптуры святых, имен которых Гвинпин, в силу своего происхождения, не знал. Он, однако, поморщился от сочетания бледно-голубого и розового цветов, в которые были выкрашены фигуры; кукла считала себя тонким знатоком и ценителем прекрасного, и такая комбинация показалась ей вульгарной и безвкусной. Тем не менее у древних, изваявших эти выщербленные и покосившиеся фигуры, очевидно, имелись свои взгляды на эстетику, и Гвинпин с интересом всматривался в суровые резные лица, мозаичные глаза, устремленные ввысь, и непонятные крючочки и загогулины, усеявшие постаменты. Глаза фигур словно жили отдельной от тел жизнью, и в лицах, запечатлевших полнейшее равнодушие и к окружающей мирской жизни, и к часовне, окруженной невысокими кленами, и к Гвинпину, рассматривающему их с разинутым клювом, нет-нет да и вспыхивали искорки живейшего интереса ко всему вокруг – а может быть, это были только отблески закатного солнца?
Шорох где-то поблизости вернул куклу к действительности. Она осторожно выглянула из-за домика и с беспокойством оглядела площадь. У Гвинпина переход от одного душевного состояния к другому всегда совершался с поразительной быстротой. Только что он прилежно изучал фигурки святых, а сейчас уже буквально трясся от испуга. Вокруг никого не было, и тогда он осторожно двинулся дальше в обход часовни, стараясь ступать мягко и бесшумно. Все же его широкие лапы так звучно шлепали по мостовой, что Гвинпин был вынужден поминутно останавливаться, однако это было лишь эхо его собственных шагов или же шелест в листве деревьев. Так он обошел вокруг всей часовни. Двери по-прежнему были плотно прикрыты, створки словно срослись, а замковые чугунные петли за долгую жизнь часовни гладко притерлись друг к другу. Гвинпин попытался своими ластами отворить одну из дверей, чтобы послушать, что происходит внутри, но едва он потянул одну из ручек, дубовая створка отчаянно заскрипела, и тишина дворика пошла трещинами. Гвину даже показалось, что он разглядел их в полутьме. Он быстренько налег на дверь всем своим круглым телом, и та водворилась на место, скрипнув на прощание особенно громко. Тихо прокляв ее про себя самыми страшными словами своего незатейливого народа, Гвин еще раз осмотрелся и, не заметив ничего подозрительного, вновь отправился в обход.
Постепенно он наловчился не шлепать по булыжникам, однако движение мужественного часового от этого порядком замедлилось. Это обстоятельство, однако, его не очень опечалило, так как Гвинпину не хотелось лезть внутрь мрачной и полутемной часовни, да и местные боги куклу мало беспокоили. Вокруг пахло кленовыми и тополиными молодыми листьями, где-то зацветала черемуха, и было ясно и свежо от легкой и безветренной вечерней прохлады. Шорохи меж тем участились, но кукла сочла их виновниками мышей и крыс, которых всегда в достатке обитает в старых замках, а этот был уже порядком заброшен. И тут наконец Гвинпин вдруг услышал особенно громкий звук, который никак не мог исходить от крысы или другого мелкого животного.
Больше всего звук был похож на короткий смешок, дьявольски злой и довольный, словно кто-то маленький и жестокий обнаружил, что в его ловушку только что попался кто-то большой и добрый. В лице большого и доброго кукла, естественно, сразу представила себя, поэтому тут же замерла. Смешок повторился, но теперь он звучал уже гораздо ближе, словно этот кто-то, будучи жестоким и, похоже, не таким уж и маленьким, подкрадывался к нему, Гвинпину, с какой-то своей неведомой, но вполне определенной целью. Гвинпин мгновенно взял себя в ласты и глубоко втянул носом воздух. Неизвестно, остановило ли невидимого и от этого еще более коварного противника хладнокровие куклы, но и у нее самой смелости не прибавилось. Когда же Гвин с шумом выдохнул, решительность покинула его окончательно. Гвинпин медленно развернулся на хвосте, подобно заправскому сержанту после доброго жбана пива, и с невероятной быстротой, которую трудно было предположить в этом неуклюжем деревянном бочонке, направился обратно к дверям, за которыми его ждало подкрепление. При этом он отчаянно шлепал по земле и переваливался с боку на бок. Больше всего в эти мгновения Гвинпин боялся обернуться – он был уверен, что враг движется за ним и, возможно, настигает. Эти мысли не давали ему ровным счетом ничего, кроме выигрыша в скорости, и лапы сами несли его вперед. Страшно пыхтя и еще сильнее волнуясь, кукла доковыляла до дверей и отчаянно затрясла ручку. Дверь, однако, не поддалась, а враг уже явно был на подходе. Выругавшись в голос, Гвинпин поднял глаза кверху и остолбенел.
На дверях над головой куклы висел огромный замок. Массивная дужка была продета в скобы и замкнута, причем это произошло, видимо, лишь несколько минут назад. Гвинпин почувствовал, что невидимая петля ужаса захлестнула его горло, и выпучил глаза, отчаянно хватая клювом воздух. В воздухе тем временем уже сгущалась вечерняя влага, поэтому Гвин отчаянно закашлялся (а может быть, он проглотил первого вечернего комара?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109