Кто-то ему говорил, что один знаменитый американский писатель считает граффити особой формой искусства. Наверно, знаменитому писателю никогда не приходилось ездить в метро. Вагоны снаружи и изнутри были сплошь расписаны идиотскими надписями, сделанными с помощью специальных баллончиков с краской. Надписи покрывали и таблички, сообщавшие, откуда и куда идет поезд, и схемы линий, и рекламные плакаты, и окна, и стены, и даже многие сиденья. Содержание надписей составляли в основном имена владельцев баллончиков с краской (может, потому знаменитый писатель и счел их искусством?), названия улиц, где они проживают, и иногда еще названия «клубов», к которым они имеют честь принадлежать. Граффити напоминали о том, что за воротами обитают дикари, и что многие стены уже пали, и по улицам разгуливают злые павианы. Граффити служили оскорблением и уведомлением: мы не любим этот ваш город, это не наш город, нам на него насрать! Клинг стоял в конце вагона, загнанный в движущуюся клетку со стальными стенами, окруженный кричащими красками, повернувшись спиной к Огасте, молясь, чтобы она не признала его, если вдруг случайно обернется в его сторону.
Во время обычной слежки в подземке в преследовании участвуют двое детективов. Каждый из них садится в вагон, соседний с тем, в котором едет подозреваемый, и встает у застекленной двери, ведущей из вагона в вагон. Все как в детективных романах. В последние годы увидеть что-то сквозь эти застекленные двери сделалось не так-то просто, потому что они сплошь расписаны. Нужно было вглядываться сквозь надписи и присматривать за подозреваемым, обложенным с обеих сторон, чтобы быть готовым выйти вслед за ним. Но сейчас, как ни странно, эти росписи были на руку Клингу. Посмотрев на стекло в двери, он обратил внимание, что оно расписано только снаружи, темно-синей краской, так что сквозь него было ничего не видно, но зато создавался зеркальный эффект, так что Клинг мог хорошо видеть отражение Огасты, даже стоя к ней спиной.
Она села лицом к платформам и каждый раз, как поезд тормозил, напряженно всматривалась сквозь разукрашенные окна. Клинг насчитал девять остановок. На Хоппер-стрит она внезапно встала и двинулась к выходу. Клинг вышел на платформу одновременно с ней. Она свернула налево и поспешно направилась к выходу на улицу. Ее каблучки звонко щелкали по полу. Его жена ужасно спешила. Клинг последовал за ней, держась на безопасном расстоянии. Дошел до конца платформы, толкнул дверь и увидел ее уже наверху. Ее длинные ноги так и мелькали, сумочка болталась на плече.
Он взлетел по лестнице через две ступеньки. После сумрака тоннелей солнечный свет показался ослепительным. Клинг быстро посмотрел на угол, обернулся в другую сторону и увидел ее: она стояла у светофора, ожидая, пока зажжется зеленый свет. Клинг остался на месте. Через улицу он перешел одновременно с Огастой и последовал за ней, держась на расстоянии квартала. На часах рядом с банком было уже полпервого. А следующая встреча Огасты была назначена на два, на другом конце города. Видимо, ленчем она решила пожертвовать... Вопреки очевидности, Клинг отчаянно надеялся, что ошибается. Он бы отдал свою правую руку за то, чтобы Огаста зашла в одну из столовых или ресторанов, которых в этой части города было полным-полно. Но она продолжала быстро шагать по улице, не глядя на названия улиц и номера домов. Видимо, она точно знала, куда направляется. Этот район представлял собой смесь картинных галерей, бутиков и магазинчиков, торгующих антиквариатом, цветами, обувью, бижутерией и прочей мишурой. Огаста шла в сторону Скотч-Мидоус-парка, расположенного в самом сердце квартала, населенного художниками. «Художник, – подумал Клинг. – Этот сукин сын – художник».
Он прошел вслед за ней два квартала, до угла улиц Хоппер и Мэттьюз. Потом Огаста внезапно, ни на миг не замедляя шага, не глядя на номер дома – она явно была здесь не в первый раз, – свернула в подъезд одного из старых зданий, которые когда-то были фабричными, а теперь превратились в жилые дома, квартирная плата в которых была просто астрономической Клинг подождал пару минут, заглянул в дверь, чтобы убедиться, что в подъезде никого нет, и вошел в вестибюль. Стены были выкрашены в темно-зеленый цвет.
Лифта не было – только железная лестница в конце вестибюля, вроде той, что вела в помещение для детективов у них в участке. Клинг прислушался – у хороших копов слух тренированный – и услышал слабое цоканье каблучков где-то наверху. В вестибюле висел список жильцов. Клинг поспешно просмотрел его, боясь, что Огаста вдруг вернется, спустится вниз и обнаружит в вестибюле его.
Потом он снова вышел на тротуар. В доме было шесть этажей. В каждом из верхних этажей на улицу выходило по четыре окна. Скорее всего на каждом этаже не одна квартира. Клинг записал адрес в блокнот – Хоппер-стрит, 641, – пересек улицу и зашел в закусочную на углу. Взял отсыревший гамбургер и тепловатый гоголь-моголь и сел к окну, следить за домом напротив. Часы на засаленной стене показывали 12.40. Клинг проверил время по своим часам.
В час он заказал еще один гоголь-моголь. В половине второго он попросил принести холодный кофе. Огаста появилась только без четверти два. Она немедленно подошла к краю тротуара и остановила такси. Клинг допил кофе, потом снова вошел в дом 641 и списал все имена жильцов. Жильцов было шесть. Шесть подозреваемых. Торопиться было некуда – все, что могло случиться, уже случилось. Он сел в подземку и поехал на другой конец города, в ателье Джефферсона и Уайета, где его жена должна была быть в два часа. Он ждал на тротуаре на противоположной стороне улицы – она вышла около пяти, – и проводил ее пешком до ее агентства на Керрингтон-стрит. Он издали смотрел, как она поднялась на крыльцо узкого здания.
Потом снова сел в подземку и поехал домой.
* * *
Когда Джонатан Ньюмен впустил Кареллу и Дженеро в свой фешенебельный номер на верхнем этаже отеля «Пирпойнт», на нем не было ничего, кроме свободных брюк. Он сообщил детективам, что только что принял холодный душ и все равно задыхается от этой проклятой жарищи. Кондиционер работал на полную мощность; в номере было довольно-таки прохладно. Но Ньюмен обливался потом, и Карелла подумал, что это неудивительно. Он в жизни не видел такого волосатого человека. Ньюмен был чуть повыше Кареллы, примерно шесть футов два дюйма. Лохматая рыжая голова, рыжая бородища, закрывающая пол-лица, и густая рыжая шерсть на груди, руках и спине. Он был здорово похож на орангутанга. Такой же густой мех, и того же цвета. Он подошел к столику, на котором стоял стакан, набитый тающими кубиками льда, и спросил детективов, не хотят ли они чего-нибудь выпить. Оба отказались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53