Он все еще рассматривал замок, когда из квартиры вышли Клинг и один из технических экспертов.
– Взгляни-ка лучше вот на это, – сказал Клинг. – Она валялась на полу в ванной.
– Я как раз собирался упаковать ее, – сказал эксперт. На нем были белые перчатки, и в правой руке он держал пластиковую бутылочку. На дне бутылочки оставалась всего одна желатиновая капсула. Он поднял ее так, чтобы Карелла мог прочитать этикетку:
"Аптека «Эмброуз»
телефон: ЕХ 2-1789
Айсола, Джексон-Серкл, 3712
NoC-11468
Врач: Джеймс Бролин
ЭНН НЬЮМЕН 29.07
Принимать по необходимости, по одной капсуле перед сном.
СЕКОНАЛ".
Карелла записал название и телефон аптеки и имя врача. Он убирал блокнот в карман, когда из квартиры вышел медэксперт.
– Можете проветривать, – сказал он.
– Ну и что там? – спросил Карелла.
– Ран и повреждений нет. Причина смерти будет установлена при вскрытии.
– Жарища там жуткая, – сказал техник. – Не удивлюсь, если окажется, что он помер просто от теплового удара.
Они возвращались обратно в участок почти в полдень. В этом городе убийства и самоубийства расследовались по одной схеме, и, поскольку до сих пор не было ясно, что именно случилось на этот раз, детективы набросали план места происшествия и опросили соседей по этажу и дежурного швейцара. Те подтвердили, что Энн Ньюмен действительно куда-то уехала первого августа и что ее мужа Джерри в течение последней недели никто не видел. Соседи и швейцар утверждали, что в этом нет ничего необычного: Джерри Ньюмен был по профессии вольным художником, работал на дому и частенько по нескольку дней не выходил из квартиры, когда время сдачи заказа поджимало.
Окна машины были открыты, и обоих мужчин окатывали волны жара. Наступило время ленча, Карелла с трудом пробивался через плотный поток машин. Он покосился на Клинга, смотревшего прямо перед собой на дорогу, и сказал:
– Рассказывай.
– Ты знаешь, я не уверен, стоит ли об этом говорить...
– Зачем же ты тогда завел этот разговор?
– Потому что это тянется уже месяц и я буквально схожу с ума.
– Давай-ка начнем с начала, ладно? – сказал Карелла.
Постепенно Клинг с трудом и неохотно рассказал, что началось это Четвертого июля, когда их с Огастой пригласили на выходные в Сэндс-Спит. Пригласил их фотограф, с которым Огаста часто работала раньше. Слушая, Карелла вспоминал толпу фотографов, импресарио и профессиональных моделей, коллег Огасты, которые были на свадьбе у его напарника почти четыре года назад. Карелла не любил вспоминать этот день, потому что закончился он тем, что Огасту похитил один псих, который несколько лет преследовал ее своими домогательствами и превратил свою квартиру в некое подобие святилища Огасты. В этой-то квартире он и продержал свою пленницу целых три дня.
– ...На пляже в Вестфалии, – говорил Клинг. – Прекрасный дом на дюнах, две комнаты для гостей. Мы приехали третьего, а на следующий день там был большой прием, фотомодели, фотографы – ну, ты же знаешь всю эту компанию, с которой общается Гасси. Вот тогда-то, на приеме, у меня и появились первые подозрения.
Клинг говорил, что никогда не чувствовал себя особенно уютно в компании друзей и знакомых своей жены. В свое время они не раз ссорились из-за тех, кого Клинг называл «показушниками». Видимо, основной причиной его дискомфорта было то, что Клинг, как детектив третьего ранга, получал двадцать четыре тысячи долларов в год, а его жена, топ-модель, зарабатывала сто долларов в час. В налоговой декларации, которую они заполняли в прошлом апреле, было указано, что сумма их совместных доходов в прошлом году была несколько больше ста тысяч долларов. И большинство друзей Огасты зарабатывали примерно столько же. Огаста могла себе позволить пригласить восемь-десять человек в один из самых дорогих ресторанов и потом заплатить за обед. «Само собой, она говорит, что все это чисто деловые знакомства», – сказал Клинг. Но сам Клинг на таких пирушках чувствовал себя лишним, чем-то вроде бедного деревенского родственника в гостях у богатого городского кузена или, еще того хуже, альфонса. Он предпочитал тихие семейные обеды дома, в компании друзей-полицейских: Кареллы, его жены Тедди, Коттона Хейза и одной из его бесчисленных девочек, Арти и Конни Браунов, Мейера Мейера и его жены Сары – людей, которых он знал и любил, с кем он мог чувствовать себя спокойно и уютно.
Прием на пляже в Вестфалии, милях в ста тридцати от города, в округе Сагамор, был совершенно таким же, как и те приемы, по которым Огаста таскала его в городе. Она заканчивала работу часа в четыре-пять, и у Клинга дежурство заканчивалось в четыре, так что он возвращался домой примерно тогда же, когда и она, и всегда оказывалось, что ей надо идти или на коктейль, или в студию к какому-нибудь фотографу, или в какой-нибудь модный магазин, или в гости к другой фотомодели, или к своему импресарио, – короче, куда-нибудь ей непременно надо. Бывали дни, когда он возвращался домой после утомительных поисков какого-нибудь мелкого гангстера, еле волоча ноги и мечтая только о бутылке пива, а квартира оказывалась битком набита «голубоватыми» фотографами или великолепными моделями, обсуждающими последний разворот в «Vogue» или «Harper's Bazaar», хлещущими выпивку, которую Огаста покупала за свои деньги, и непременно желающими знать, каково это – стрелять в человека («Берт, а вы сами когда-нибудь кого-нибудь убивали?»), словно труд полицейского – это такая же пустая развлекуха, как работа фотомодели. Его передергивало всякий раз, когда Огаста называла себя «манекенщицей». Это слово принижало ее, делало ее такой же мелкой и бессмысленной, как ее профессия, напоминало о куклах с глупыми лицами, выставленных в витринах и разодетых по последней парижской моде.
– Ну ладно, надо как-то притираться, а то какого ж черта, верно? – говорил Клинг. – Да, я коп, а она фотомодель, и оба мы знали это до того, как поженились. Надо идти на компромиссы. Если Гасси не любит готовить – будем приглашать какого-нибудь китаезу каждый раз, как зайдет кто-нибудь из наших. А если я только что вернулся из перестрелки с вооруженным бандитом, вроде того, как две недели назад, когда тот парень пытался ограбить банк на углу Калвер-авеню и Третьей улицы, то я не могу идти на открытие галереи, или на вечеринку, или на бенефис, или что там еще, и, стало быть, Гасси приходится идти одной, верно?
Вот так они и жили последние несколько месяцев. Огаста бегала по вечеринкам, а Клинг приходил домой, устало стаскивал ботинки и садился перед телевизором и пил пиво, пока Огаста не возвращалась домой. Тогда они обычно садились перекусить. Это если Клинг дежурил днем. Если ему выпадало ночное дежурство, он возвращался домой в половине девятого утра, усталый, как собака, и иногда – если повезет – успевал позавтракать вместе с ней, прежде чем она убежит на съемки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
– Взгляни-ка лучше вот на это, – сказал Клинг. – Она валялась на полу в ванной.
– Я как раз собирался упаковать ее, – сказал эксперт. На нем были белые перчатки, и в правой руке он держал пластиковую бутылочку. На дне бутылочки оставалась всего одна желатиновая капсула. Он поднял ее так, чтобы Карелла мог прочитать этикетку:
"Аптека «Эмброуз»
телефон: ЕХ 2-1789
Айсола, Джексон-Серкл, 3712
NoC-11468
Врач: Джеймс Бролин
ЭНН НЬЮМЕН 29.07
Принимать по необходимости, по одной капсуле перед сном.
СЕКОНАЛ".
Карелла записал название и телефон аптеки и имя врача. Он убирал блокнот в карман, когда из квартиры вышел медэксперт.
– Можете проветривать, – сказал он.
– Ну и что там? – спросил Карелла.
– Ран и повреждений нет. Причина смерти будет установлена при вскрытии.
– Жарища там жуткая, – сказал техник. – Не удивлюсь, если окажется, что он помер просто от теплового удара.
Они возвращались обратно в участок почти в полдень. В этом городе убийства и самоубийства расследовались по одной схеме, и, поскольку до сих пор не было ясно, что именно случилось на этот раз, детективы набросали план места происшествия и опросили соседей по этажу и дежурного швейцара. Те подтвердили, что Энн Ньюмен действительно куда-то уехала первого августа и что ее мужа Джерри в течение последней недели никто не видел. Соседи и швейцар утверждали, что в этом нет ничего необычного: Джерри Ньюмен был по профессии вольным художником, работал на дому и частенько по нескольку дней не выходил из квартиры, когда время сдачи заказа поджимало.
Окна машины были открыты, и обоих мужчин окатывали волны жара. Наступило время ленча, Карелла с трудом пробивался через плотный поток машин. Он покосился на Клинга, смотревшего прямо перед собой на дорогу, и сказал:
– Рассказывай.
– Ты знаешь, я не уверен, стоит ли об этом говорить...
– Зачем же ты тогда завел этот разговор?
– Потому что это тянется уже месяц и я буквально схожу с ума.
– Давай-ка начнем с начала, ладно? – сказал Карелла.
Постепенно Клинг с трудом и неохотно рассказал, что началось это Четвертого июля, когда их с Огастой пригласили на выходные в Сэндс-Спит. Пригласил их фотограф, с которым Огаста часто работала раньше. Слушая, Карелла вспоминал толпу фотографов, импресарио и профессиональных моделей, коллег Огасты, которые были на свадьбе у его напарника почти четыре года назад. Карелла не любил вспоминать этот день, потому что закончился он тем, что Огасту похитил один псих, который несколько лет преследовал ее своими домогательствами и превратил свою квартиру в некое подобие святилища Огасты. В этой-то квартире он и продержал свою пленницу целых три дня.
– ...На пляже в Вестфалии, – говорил Клинг. – Прекрасный дом на дюнах, две комнаты для гостей. Мы приехали третьего, а на следующий день там был большой прием, фотомодели, фотографы – ну, ты же знаешь всю эту компанию, с которой общается Гасси. Вот тогда-то, на приеме, у меня и появились первые подозрения.
Клинг говорил, что никогда не чувствовал себя особенно уютно в компании друзей и знакомых своей жены. В свое время они не раз ссорились из-за тех, кого Клинг называл «показушниками». Видимо, основной причиной его дискомфорта было то, что Клинг, как детектив третьего ранга, получал двадцать четыре тысячи долларов в год, а его жена, топ-модель, зарабатывала сто долларов в час. В налоговой декларации, которую они заполняли в прошлом апреле, было указано, что сумма их совместных доходов в прошлом году была несколько больше ста тысяч долларов. И большинство друзей Огасты зарабатывали примерно столько же. Огаста могла себе позволить пригласить восемь-десять человек в один из самых дорогих ресторанов и потом заплатить за обед. «Само собой, она говорит, что все это чисто деловые знакомства», – сказал Клинг. Но сам Клинг на таких пирушках чувствовал себя лишним, чем-то вроде бедного деревенского родственника в гостях у богатого городского кузена или, еще того хуже, альфонса. Он предпочитал тихие семейные обеды дома, в компании друзей-полицейских: Кареллы, его жены Тедди, Коттона Хейза и одной из его бесчисленных девочек, Арти и Конни Браунов, Мейера Мейера и его жены Сары – людей, которых он знал и любил, с кем он мог чувствовать себя спокойно и уютно.
Прием на пляже в Вестфалии, милях в ста тридцати от города, в округе Сагамор, был совершенно таким же, как и те приемы, по которым Огаста таскала его в городе. Она заканчивала работу часа в четыре-пять, и у Клинга дежурство заканчивалось в четыре, так что он возвращался домой примерно тогда же, когда и она, и всегда оказывалось, что ей надо идти или на коктейль, или в студию к какому-нибудь фотографу, или в какой-нибудь модный магазин, или в гости к другой фотомодели, или к своему импресарио, – короче, куда-нибудь ей непременно надо. Бывали дни, когда он возвращался домой после утомительных поисков какого-нибудь мелкого гангстера, еле волоча ноги и мечтая только о бутылке пива, а квартира оказывалась битком набита «голубоватыми» фотографами или великолепными моделями, обсуждающими последний разворот в «Vogue» или «Harper's Bazaar», хлещущими выпивку, которую Огаста покупала за свои деньги, и непременно желающими знать, каково это – стрелять в человека («Берт, а вы сами когда-нибудь кого-нибудь убивали?»), словно труд полицейского – это такая же пустая развлекуха, как работа фотомодели. Его передергивало всякий раз, когда Огаста называла себя «манекенщицей». Это слово принижало ее, делало ее такой же мелкой и бессмысленной, как ее профессия, напоминало о куклах с глупыми лицами, выставленных в витринах и разодетых по последней парижской моде.
– Ну ладно, надо как-то притираться, а то какого ж черта, верно? – говорил Клинг. – Да, я коп, а она фотомодель, и оба мы знали это до того, как поженились. Надо идти на компромиссы. Если Гасси не любит готовить – будем приглашать какого-нибудь китаезу каждый раз, как зайдет кто-нибудь из наших. А если я только что вернулся из перестрелки с вооруженным бандитом, вроде того, как две недели назад, когда тот парень пытался ограбить банк на углу Калвер-авеню и Третьей улицы, то я не могу идти на открытие галереи, или на вечеринку, или на бенефис, или что там еще, и, стало быть, Гасси приходится идти одной, верно?
Вот так они и жили последние несколько месяцев. Огаста бегала по вечеринкам, а Клинг приходил домой, устало стаскивал ботинки и садился перед телевизором и пил пиво, пока Огаста не возвращалась домой. Тогда они обычно садились перекусить. Это если Клинг дежурил днем. Если ему выпадало ночное дежурство, он возвращался домой в половине девятого утра, усталый, как собака, и иногда – если повезет – успевал позавтракать вместе с ней, прежде чем она убежит на съемки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53