Если факс приходил без «привета Касси», это означало, что что-то стряслось.
Я ответил: «За жеребчика Фишера соревновались двое частных владельцев, которые друг друга ненавидят: Шубман и миссис Крикингтон. Они подняли цену до трехсот сорока тысяч, а этот жеребчик столько не стоит. Дешевый жеребенок, возможно, еще удивит вас. С уважением. Вильям».
Касси в эти дни возил на работу и обратно чересчур дружелюбный к ней джентльмен, который жил рядом с пабом, а работал в Кембридже, на соседней улице с Касси. Она жаловалась, что он все чаще кладет руку не на баранку, а ей на колено, и говорила, что была бы очень рада избавиться и от него, и от гипса. Во всех прочих отношениях гипс ей не особенно мешал, и наши ночные игрища возобновились ко взаимному удовольствию.
А днем мы не спеша чинили разбитые вещи или покупали взамен разбитых новые, сверяясь с теми обломками, которые Банан свалил в гараже. Телевизор, вазы, лампы — все как можно ближе к оригиналу. Даже полдюжины соломенных куколок висели на месте, сплетенные из свежей, блестящей соломы этого года пожилой леди, которая рассказывала, что теперь солому для куколок приходится резать вручную, потому что современные комбайны скашивают ее слишком коротко.
Банан говорил, что восстанавливать соломенных куколок — это уже чересчур, но Касси мрачно заявила, что это изображения языческих богов, которых необходимо умилостивить, «и вообще, тут, в глуши, никогда не известно...».
Я вставил новые доски в обе разбитые двери и врезал во входную дверь новый замок. Постепенно все следы пребывания Анджело исчезали — кроме бейсбольной биты, которая по-прежнему лежала на подоконнике окна, выходящего на улицу. Мы нарочно оставили ее там — поначалу на случай, если Анджело явится снова, чтобы под рукой было оружие, а потом, когда прошло уже несколько дней и все было тихо, просто так — возможно, в качестве еще одного оберега.
Однажды вечером мне позвонил Джонатан, и я рассказал ему все как было, хотя был уверен, что он этого не одобрит.
— Ты его держал в чулане?!
— Ага.
— Боже милосердный!
— Но ведь сработало же!
— Хм-м. Ты знаешь, мне все-таки жалко, что эта система теперь в руках Анджело.
— Я знаю. Мне тоже жалко, что так вышло. После всего, что ты сделал, чтобы она ему не досталась... Но ты был прав: он действительно опасен. А мне не хочется сваливать в Калифорнию: мне и здесь неплохо. А что до системы... Не забывай, мало ее иметь, надо еще пользоваться ею достаточно скрытно. Анджело ничего не смыслит в скачках, он горяч и несдержан, ему недостанет ловкости и скрытности.
— А еще он может решить, что система выигрывает каждый раз, — сказал Джонатан. — А такого не бывает. Старая миссис О'Рорке говорила, что она дает выигрыш только в тридцати процентах случаев.
— Ну ничего, пусть теперь Анджело меряется силой с букмекерами.
Кстати, я ему сказал, что ты умер.
— Добрый ты!
— Ну, ты ведь не хотел бы, чтобы он в один прекрасный день явился к тебе в Калифорнию?
— Ему все равно никогда не дадут визу.
— Он может с таким же успехом пробраться через канадскую границу.
— Или через мексиканскую, — согласился Джонатан. Я подробно описал ему дом Теда Питтса. Джонатан, похоже, был искренне обрадован.
— А малышки? Как они?
— Выросли красавицами.
— Как я ему завидовал из-за этих девочек...
— Что, правда?
— Да. Ну, что ж... Так жизнь повернулась.
Я услышал сожаление в его голосе и понял, как ему самому хотелось иметь дочь... или сына... И я подумал, что в свое время я тоже пожалею, что у меня нет детей, если у меня их не будет... а на самом деле, было бы прикольно, если бы Касси...
— Эй! Ты здесь? — окликнул меня Джонатан.
— Ага. Слушай, если я надумаю жениться, приедешь на свадьбу?
— Что-то не верится.
— Да я еще не знаю... Я ее не спрашивал. Может, она и не захочет.
— Держи меня в курсе событий. — Мысль о моей свадьбе, похоже, позабавила его.
— Ага. Как Сара?
— Хорошо, спасибо.
— Ну, пока, — сказал я, и он сказал «пока». Я повесил трубку, как всегда испытывая радость оттого, что у меня есть брат, и особенно оттого, что этот брат — Джонатан.
Прошло еще несколько дней. К концу первой недели торгов я купил для Люка еще двенадцать годовалых жеребят, а еще пять уступил тем, кто дал больше. Я советовался с Симом, пока ему не надоело, и купил для Морта кобылку, которая, может быть, и не была Нижинским, но во всяком случае бегала, словно на пуантах, и просидел два вечера в трактире с ирландским тренером Донаваном, выслушивая его горести и глядя, как он напивается.
— В Ирландии, — говорил он, помахивая у меня перед носом трясущимся пальцем, — куда больше хороших лошадей, чем оттуда вывозят.
— Наверняка.
— Поезжайте туда. Поезжайте, поглядите на фермах, прежде чем отправляться на ярмарку.
— Скоро поеду, — сказал я. — Я поеду туда перед следующей ярмаркой, которая начнется через две недели.
— Поезжайте, поезжайте! — важно покивал он. — Я там положил глаз на одного жеребчика, на конезаводе под Уэксфордом. Я хотел бы за него взяться, да. Я бы хотел, чтобы вы купили этого малыша для Люка, вот что.
В этом году первая ярмарка в Ньюмаркете, как нарочно, проводилась рано, в самом начале сентября. Главная ярмарка, на которой должно было пойти с молотка большинство самого элитного молодняка, проводилась, как обычно, в конце месяца. Тот жеребчик, на которого положил глаз Донаван, должен был быть выставлен на продажу через две недели. К несчастью, на этого жеребчика положил глаз не один Донаван. Казалось, на него охотится вся Ирландия и, по меньшей мере, половина Англии. Даже если отбросить манеру ирландцев все преувеличивать, все равно этот жеребчик, похоже, был гвоздем сезона.
— Люк тоже захочет этого малыша, да, — сказал Донаван.
— Я попробую, — пообещал я.
Он пьяно уставился мне в лицо.
— Главное, ты сейчас скажи Люку, чтобы не скупился. Этого жеребчика стоит купить за любые деньги, да.
— Я буду действовать в пределах лимита, установленного Люком.
— Рохля ты, мужик, вот что я тебе скажу. Я тебе скажу честно: я написал Люку, что ты совсем зеленый и ничего не смыслишь ни в лошадях, ни в людях, ни в том деле, к которому он тебя приставил, вот.
— В самом деле?
— Но если ты купишь для меня этого жеребчика, я ему напишу и скажу, что ошибался.
Он тяжело кивнул и едва не сполз со стула. Он никогда не пил ни на работе, ни на скачках, ни во время самих торгов, но зато пил во все остальное время. Владельцы лошадей особо не возражали, и сами лошади тоже: пьяница или трезвенник, Донаван выпускал не меньше чемпионов, чем любой другой тренер в Ирландии. Я не испытывал к нему ни любви, ни неприязни. Я работал с ним до десяти утра и внимательно слушал его по вечерам, когда виски развязывало ему язык. Многие считали его грубым и он в самом деле был груб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Я ответил: «За жеребчика Фишера соревновались двое частных владельцев, которые друг друга ненавидят: Шубман и миссис Крикингтон. Они подняли цену до трехсот сорока тысяч, а этот жеребчик столько не стоит. Дешевый жеребенок, возможно, еще удивит вас. С уважением. Вильям».
Касси в эти дни возил на работу и обратно чересчур дружелюбный к ней джентльмен, который жил рядом с пабом, а работал в Кембридже, на соседней улице с Касси. Она жаловалась, что он все чаще кладет руку не на баранку, а ей на колено, и говорила, что была бы очень рада избавиться и от него, и от гипса. Во всех прочих отношениях гипс ей не особенно мешал, и наши ночные игрища возобновились ко взаимному удовольствию.
А днем мы не спеша чинили разбитые вещи или покупали взамен разбитых новые, сверяясь с теми обломками, которые Банан свалил в гараже. Телевизор, вазы, лампы — все как можно ближе к оригиналу. Даже полдюжины соломенных куколок висели на месте, сплетенные из свежей, блестящей соломы этого года пожилой леди, которая рассказывала, что теперь солому для куколок приходится резать вручную, потому что современные комбайны скашивают ее слишком коротко.
Банан говорил, что восстанавливать соломенных куколок — это уже чересчур, но Касси мрачно заявила, что это изображения языческих богов, которых необходимо умилостивить, «и вообще, тут, в глуши, никогда не известно...».
Я вставил новые доски в обе разбитые двери и врезал во входную дверь новый замок. Постепенно все следы пребывания Анджело исчезали — кроме бейсбольной биты, которая по-прежнему лежала на подоконнике окна, выходящего на улицу. Мы нарочно оставили ее там — поначалу на случай, если Анджело явится снова, чтобы под рукой было оружие, а потом, когда прошло уже несколько дней и все было тихо, просто так — возможно, в качестве еще одного оберега.
Однажды вечером мне позвонил Джонатан, и я рассказал ему все как было, хотя был уверен, что он этого не одобрит.
— Ты его держал в чулане?!
— Ага.
— Боже милосердный!
— Но ведь сработало же!
— Хм-м. Ты знаешь, мне все-таки жалко, что эта система теперь в руках Анджело.
— Я знаю. Мне тоже жалко, что так вышло. После всего, что ты сделал, чтобы она ему не досталась... Но ты был прав: он действительно опасен. А мне не хочется сваливать в Калифорнию: мне и здесь неплохо. А что до системы... Не забывай, мало ее иметь, надо еще пользоваться ею достаточно скрытно. Анджело ничего не смыслит в скачках, он горяч и несдержан, ему недостанет ловкости и скрытности.
— А еще он может решить, что система выигрывает каждый раз, — сказал Джонатан. — А такого не бывает. Старая миссис О'Рорке говорила, что она дает выигрыш только в тридцати процентах случаев.
— Ну ничего, пусть теперь Анджело меряется силой с букмекерами.
Кстати, я ему сказал, что ты умер.
— Добрый ты!
— Ну, ты ведь не хотел бы, чтобы он в один прекрасный день явился к тебе в Калифорнию?
— Ему все равно никогда не дадут визу.
— Он может с таким же успехом пробраться через канадскую границу.
— Или через мексиканскую, — согласился Джонатан. Я подробно описал ему дом Теда Питтса. Джонатан, похоже, был искренне обрадован.
— А малышки? Как они?
— Выросли красавицами.
— Как я ему завидовал из-за этих девочек...
— Что, правда?
— Да. Ну, что ж... Так жизнь повернулась.
Я услышал сожаление в его голосе и понял, как ему самому хотелось иметь дочь... или сына... И я подумал, что в свое время я тоже пожалею, что у меня нет детей, если у меня их не будет... а на самом деле, было бы прикольно, если бы Касси...
— Эй! Ты здесь? — окликнул меня Джонатан.
— Ага. Слушай, если я надумаю жениться, приедешь на свадьбу?
— Что-то не верится.
— Да я еще не знаю... Я ее не спрашивал. Может, она и не захочет.
— Держи меня в курсе событий. — Мысль о моей свадьбе, похоже, позабавила его.
— Ага. Как Сара?
— Хорошо, спасибо.
— Ну, пока, — сказал я, и он сказал «пока». Я повесил трубку, как всегда испытывая радость оттого, что у меня есть брат, и особенно оттого, что этот брат — Джонатан.
Прошло еще несколько дней. К концу первой недели торгов я купил для Люка еще двенадцать годовалых жеребят, а еще пять уступил тем, кто дал больше. Я советовался с Симом, пока ему не надоело, и купил для Морта кобылку, которая, может быть, и не была Нижинским, но во всяком случае бегала, словно на пуантах, и просидел два вечера в трактире с ирландским тренером Донаваном, выслушивая его горести и глядя, как он напивается.
— В Ирландии, — говорил он, помахивая у меня перед носом трясущимся пальцем, — куда больше хороших лошадей, чем оттуда вывозят.
— Наверняка.
— Поезжайте туда. Поезжайте, поглядите на фермах, прежде чем отправляться на ярмарку.
— Скоро поеду, — сказал я. — Я поеду туда перед следующей ярмаркой, которая начнется через две недели.
— Поезжайте, поезжайте! — важно покивал он. — Я там положил глаз на одного жеребчика, на конезаводе под Уэксфордом. Я хотел бы за него взяться, да. Я бы хотел, чтобы вы купили этого малыша для Люка, вот что.
В этом году первая ярмарка в Ньюмаркете, как нарочно, проводилась рано, в самом начале сентября. Главная ярмарка, на которой должно было пойти с молотка большинство самого элитного молодняка, проводилась, как обычно, в конце месяца. Тот жеребчик, на которого положил глаз Донаван, должен был быть выставлен на продажу через две недели. К несчастью, на этого жеребчика положил глаз не один Донаван. Казалось, на него охотится вся Ирландия и, по меньшей мере, половина Англии. Даже если отбросить манеру ирландцев все преувеличивать, все равно этот жеребчик, похоже, был гвоздем сезона.
— Люк тоже захочет этого малыша, да, — сказал Донаван.
— Я попробую, — пообещал я.
Он пьяно уставился мне в лицо.
— Главное, ты сейчас скажи Люку, чтобы не скупился. Этого жеребчика стоит купить за любые деньги, да.
— Я буду действовать в пределах лимита, установленного Люком.
— Рохля ты, мужик, вот что я тебе скажу. Я тебе скажу честно: я написал Люку, что ты совсем зеленый и ничего не смыслишь ни в лошадях, ни в людях, ни в том деле, к которому он тебя приставил, вот.
— В самом деле?
— Но если ты купишь для меня этого жеребчика, я ему напишу и скажу, что ошибался.
Он тяжело кивнул и едва не сполз со стула. Он никогда не пил ни на работе, ни на скачках, ни во время самих торгов, но зато пил во все остальное время. Владельцы лошадей особо не возражали, и сами лошади тоже: пьяница или трезвенник, Донаван выпускал не меньше чемпионов, чем любой другой тренер в Ирландии. Я не испытывал к нему ни любви, ни неприязни. Я работал с ним до десяти утра и внимательно слушал его по вечерам, когда виски развязывало ему язык. Многие считали его грубым и он в самом деле был груб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75