В понедельник утром я прибыл в контору, исполненный благих намерений хорошо поработать. Угрюмый Питер, как всегда по понедельникам, страдал от меланхолии, у Бесс были месячные, а Дебби переживала из-за ссоры со своим женихом, продавцом болтов и гаек: по моим понятиям, жизнь нашей конторы шла своим чередом.
Тревор явился в мой кабинет с отеческой заботой на лице и как будто успокоился, увидев, что сегодня я меньше похож на привидение, чем в пятницу.
— Вы все-таки отдохнул, Ро, — заметил он с облегчением.
— Я выступал на скачках и возил девушку к морю.
— Господи! Во всяком случае, это вам, кажется, пошло на пользу. Куда лучше, чем просиживать время за работой.
— Да... — сказал я. — Тревор, я заходил в контору утром в субботу, на пару часов.
Его чело вновь слегка омрачилось. Он ждал продолжения с таким видом, с каким пациент обычно ожидает услышать плохие новости от своего врача, и я почувствовал огромное сожаление, что должен сообщить их ему.
— Денби Крест, — сказал я.
— Ро... — Он развел руками, повернув ладони вниз, — красноречивый жест искреннего родительского огорчения из-за непокорного сына, который не верит старшим на слово.
— Ничего не могу поделать, — сказал я. — Знаю, что он ваш клиент и друг, но, если он незаконно присвоил пятьдесят тысяч фунтов, а вы посмотрели сквозь пальцы на воровство, это касается нас обоих. Касается этой конторы, партнерских отношений и нашего будущего. Вы обязаны это понимать. Мы не можем просто не заметить такую вещь и притвориться, что ничего не произошло.
— Ро, поверьте мне, все будет в порядке. Я покачал головой.
— Тревор, вы должны позвонить Денби Кресту и попросить прийти сюда сегодня, чтобы обсудить дальнейшие действия.
— Нет.
— Да, — безапелляционно сказал я. — Я не играю в такие игры. Я половина фирмы, и ничем незаконным она заниматься не будет.
— Вы слишком непреклонны, — в нем боролись грусть и гнев. У меня мелькнула шальная мысль, что именно эти два чувства пробуждают в вашей душе сожаление, когда вы стреляете в кролика.
— Пусть приходит к четырем часам, — сказал я.
— Вы не можете так грубо обращаться с ним.
— Последствия могут быть еще хуже, — проронил я. И хотя я говорил без всякого выражения, он прекрасно понял, что это угроза. Гнев одержал верх над грустью.
— Хорошо, Ро, — сердито сказал он. — Очень хорошо.
Он покинул мой кабинет без тени дружеского участия, с каким вошел, и меня охватило чувство одиночества и потери. Я подумал подавленно, что сам лично мог бы простить Тревору любой проступок, но закон не простит. Я жил ради закона, как по внутреннему убеждению, так и по собственному выбору.
Если мой друг нарушил закон, должен ли я ради него попрать справедливость; или я должен предать друга во имя законности? В теории я не испытывал никаких сомнений и затруднений. На деле я колебался. Решительно нет ничего веселого в том, чтобы навлечь на кого-то несчастье, крах и судебное преследование. Насколько упростилось бы дело, если бы нечестивец по своей воле чистосердечно исповедовался в прегрешениях, а не вынуждал друга доносить на него: сентиментальное разрешение проблемы, саркастически подумал я, какое случается только в слезливых фильмах. Я опасался, что мне не удастся отделаться так легко.
Пессимистические размышления прервал телефонный звонок Хилари. Когда я ответил, в ее голосе явно послышалось облегчение.
— В чем дело? — спросил я. — Ни в чем. Я только... — Она замялась.
— Что только?
— На самом деле я только хотела убедиться, что ты на месте.
— Хилари!
— Наверное, звучит глупо сейчас, когда мы оба знаем, что ты на месте. Но мне просто хотелось удостовериться. В конце концов, ты не выбрал бы меня на роль скалы, если бы считал, что находишься в полной безопасности.
— Хм, — пробормотал я, улыбаясь в трубку. — Проповеди в камне.
Она засмеялась.
— Просто будь осторожнее, Ро.
— Слушаюсь, мэм.
Я положил трубку, восхищаясь ее добротой. И почти тотчас телефон зазвонил снова.
— Рональд?
— Да, Мойра?
Телефонная связь донесла до моих ушей ее судорожный вздох.
— Слава тебе Господи! Я вчера весь день пробовала дозвониться до вас, и никто не отвечал.
— Меня весь день не было дома.
— Да, но я-то этого не знала. То есть мне мерещились Бог весть какие ужасы, вроде того, что вас опять похитили, и все из-за меня.
— Мне очень жаль.
— О, теперь, когда я знаю, что у вас все благополучно, это не имеет значения. У меня стояла перед глазами страшная картина, будто вы снова в ловушке и вас нужно спасать. Я так переживала, и все из-за Бинни.
— А что с Бинни?
— Мне кажется, он по-настоящему сошел с ума, — сказала она. — Он болен. Я приехала вчера утром в его конюшни, чтобы посмотреть, как чувствует себя Гобелен после скачек, и он не пустил меня во двор. Бинни, я имею в виду. Все ворота оказались заперты на замки и обмотаны цепями. Это ненормально. Он вышел и стоял по ту сторону ворот загона, где находится Гобелен, размахивал руками и твердил, чтобы я уходила. Я серьезно думаю, что это ненормально.
— Безусловно.
— Я сказала ему, что из-за его фокусов с уздечкой мог произойти несчастный случай, а он закричал, что не делал этого, и я ничего не смогу доказать, и что бы с вами ни приключилось, виновата я одна, так как настаивала, чтобы вы скакали на Гобелене. — Она остановилась перевести дыхание. Он выглядел таким... ну, таким опасным. А я никогда не считала его опасным, только дураком. Вам это может показаться глупостью, но я здорово испугалась.
— Мне это не кажется глупостью, — честно признал я.
— А потом меня вдруг осенило, как откровение, — сказала она, — что именно Бинни устроил ваше похищение раньше, оба раза, и готов повторить то же самое или сделать еще что-нибудь похуже...
— Мойра...
— Да, но ведь вы его не видели. А потом у вас никто не подходил к телефону. Я знаю, вы решите, что это глупость, но я ужасно беспокоилась.
— Я очень благодарен... — начал я.
— Понимаете, Бинни думал, что вам нипочем не выиграть Золотой кубок, — выпалила она. — И в ту самую секунду, когда вы победили, я заявила ему, что отныне вы всегда будете работать с Гобеленом, и он рассвирепел, невероятно рассвирепел. Вы не поверите. Поэтому он, конечно, сейчас же похитил вас, чтобы убрать с дороги, и я была бы вынуждена пригласить кого-то другого, а потом вы сбежали и собирались скакать в Аскоте, поэтому он похитил вас снова, и впал в неистовство, когда я не позволила выпустить Гобелена в Аскоте с другим наездником. И я подняла такой шум в прессе, что ему пришлось вас освободить, а затем придумать что-то еще, вроде перерезанной уздечки, а теперь мне кажется, будто он настолько не в себе, что даже не осознает своих поступков. В смысле, он, наверное, думает, что, если похитит вас или даже убьет, я буду должна отдать другому жокею скачку за Золотой кубок фирмы «Уитбред» в следующую субботу, и, если честно, я думаю, он не в своем уме и действительно страшно опасен со своей навязчивой идеен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66