Мужчина, беря в жены девушку, ждет от нее верности, хозяйственности, семейных удобств. Девушка, выходя замуж, как правило, стремится создать семью, родить и воспитывать детей, создать в доме уют… И все это мужчина предоставляет ей делать самой, предпочитая пользоваться всеми благами брака, но почти ничего не давая взамен. Мужчина быстро свыкается с удобствами семейной жизни, конечно, при условии, что жена попалась хозяйственная, считает это в порядке вещей, а сам не затрачивает на все это ни времени, ни энергии, предпочитает использовать досуг по своему полному усмотрению. И яростно отстаивает это свое право, которого, кстати, никто ему не давал. Уже несколько поколений советских людей лишь понаслышке знают о Домострое. И тем не менее домостроевские настроения каким-то непостижимым образом проникают в сознание сильной половины рода человеческого, вызывая не менее яростный отпор со стороны слабого пола, который теперь не считает себя слабым…
Может быть, в этом и кроется корень зла современной семьи? По сути дела, ведь с первых же шагов во многих молодых семьях начинается скрытая борьба за личную свободу и независимость друг от друга. Та самая изнуряющая борьба, которая не ведет ни к победе, ни к поражению, а лишь к разводу, к разрушению семьи?..
Погруженный в эти раздумья, я совсем позабыл, зачем я здесь мокну под дождем. И лишь услышав сигнал машины, очнулся от своих дум и осмотрелся: шофер помог Николаю уложить вещи в багажник и теперь сигналил мне. Маша забралась в машину, а мой друг стоял у распахнутой дверцы и вертел головой, разыскивая меня взглядом. Я спрятался за выступ вокзальной стены, и он меня не заметил. Секунду спустя он пробежал мимо по направлению к буфету. Воспользовавшись этим, я юркнул в дверь камеры хранения.
Мне почему-то не захотелось ехать к ним, лучше вечером зайду.
Сейчас мне захотелось побыть одному.
9
На Лазавицком мосту произошла авария: самосвал зацепил «Жигули» и чуть не опрокинул в речку. Сильно побитые «Жигули», выставив серое, залепленное грязью брюхо, лежали на берегу вверх колесами. Вокруг собралась толпа, в стороне инспектор ГАИ толковал со свидетелями аварии. Из обрывочных реплик прохожих я узнал, что виноват шофер самосвала. Наверное, был нетрезв, потому что его повезли на экспертизу. Никто из водителей не пострадал.
Я уже намеревался свернуть к своему дому, когда услышал скрип тормозов. Рядом со мной остановился потрепанный «Москвич» — пикап цвета слоновой кости. Из машины вывалился Аршинов и, улыбаясь, подошел ко мне. Что-то в облике его изменилось. Геннадий Аршинов будто ростом стал выше, еще солиднее, в небольших глазах довольство собой. Он сделал движение, собираясь протянуть руку, но, наткнувшись на мой взгляд, раздумал.
— Ты ведь теперь безлошадный, — сказал Аршинов. — Дай, думаю, подвезу человека… Ты ведь меня тоже в свое время выручал.
— Дурак был, — ответил я.
— Интересная штука эта жизнь, — пропустив мои слова мимо ушей, продолжал Аршинов. — Тебя, слышал, турнули с завода, а меня неделю назад начальником стрелочных мастерских назначили… — Он бросил взгляд на «Москвич». — Вот и казенная машина досталась. Конечно, это не «Волга», но помаленьку бегает…
— Наверное, ты Куприянову очень понравился, — заметил я.
— Хороший мужик, — сразу посерьезнев, ответил Аршинов. Иронии в моем голосе он не уловил. — Не чета Кольке Бутафорову… Борис Александрович уважает старые кадры.
— Значит, доволен жизнью?
— Я слышал, тебя собираются восстановить в должности…
— Поэтому и остановился, — усмехнулся я. — Может, еще снова пригожусь тебе? Материалу для дачи подкину или грузовичок понадобится…
— Мы все-таки не чужие, — сказал Аршинов. — Не грех и помочь друг другу. Будешь железнодорожную ветку прокладывать к заводу, без меня не обойдешься.
Аршинов не знал, что Куприянов на бюро горкома назвал его фамилию, когда заговорил о моем моральном облике. Генька укоризненно смотрел на меня ясными глазами: мол, я понимаю, ты обижен, тебе сейчас трудно, поэтому и не обращаю внимания на твои колкие реплики… А может, и знал, да совесть у него чугунная, и ее ничем не прошибешь… И я понял, что этого человека устыдить или хотя бы вызвать в нем раскаяние невозможно. Генька, будто в панцире, закостенел в своем узком мещанском мирке и искренне не понимает, чего я от него хочу. Встретились старые приятели, поговорили и разошлись. Зачем нервничать, сердиться? Он, Генька, ко мне всей душой. Вот остановился, хотел подвезти человека… Я уже ничего от него не хотел: мне стало смертельно скучно. Есть на свете такие люди, которые на нас навевают скуку, — и тут уж ничего не поделаешь. Генька был именно таким человеком. Возможно, таким он был и в молодости, когда мы вместе учились в техникуме, просто я тогда об этом не задумывался. Рыси он помогал, как теперь выяснилось, из собственной корысти. Лез из кожи, чтобы ей понравиться… Еще там, в техникуме, зрел в Геньке Аршинове этакий кулачок и мещанин… И вот созрел фрукт!.. В багажнике пикапа лежали пухлые серые мешки, два новых топорища, жестянка с дегтем или мазутом, толстая пачка резиновых прокладок.
— На дачу везешь? — кивнул я на это добро.
— Погребок оборудую, — оживился Генька. — Понимаешь, отпотевает под полом весной и летом, вот я и решил все зацементировать… Ты у меня на даче не был?
Я только улыбнулся, вспомнив, как он меня настойчиво приглашал в гости, позабыв дать адрес своей квартиры.
— Приезжай как-нибудь на денек-два. У меня под боком такое озеро! Порыбачим, ушицу заварим… В прошлое воскресенье на перемет десять угрей взял!
— Везет тебе, — сказал я, не зная, как от него отделаться. Надо бы повернуться и уйти, но вроде неудобно.
— И Алла тебя как-то вспоминала, — продолжал Генька. — Знаешь, как она угрей коптит? Ты таких и не пробовал… Человек ты сейчас свободный, приезжай…
Его толстое лицо так и светилось добродушием, а в голосе было столько искренности, что я готов был поверить, что он и впрямь будет рад мне…
— Уговорил! — улыбнулся я, придав своему лицу простецкое выражение. — Так и быть, приеду… Наверное, под угорька-то у тебя что-нибудь найдется в твоем зацементированном погребке? Пожалуй, в эту субботу можно…
— В субботу? — сразу поскучнел Аршинов. — В субботу ничего не выйдет. Партийное собрание, наверное, задержусь и не поеду на дачу.
— Вы разве и по субботам работаете? — сделал я удивленные глаза.
— Нынче ведь черная суббота, — нашелся Аршинов.
— Ну тогда в воскресенье, — сказал я, с трудом сдерживаясь, чтобы не улыбнуться. Очень уж уморительная физиономия была у Аршинова. Наверное, у него сейчас происходила бешеная работа мысли, как бы получше выкрутиться из затруднительного положения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109
Может быть, в этом и кроется корень зла современной семьи? По сути дела, ведь с первых же шагов во многих молодых семьях начинается скрытая борьба за личную свободу и независимость друг от друга. Та самая изнуряющая борьба, которая не ведет ни к победе, ни к поражению, а лишь к разводу, к разрушению семьи?..
Погруженный в эти раздумья, я совсем позабыл, зачем я здесь мокну под дождем. И лишь услышав сигнал машины, очнулся от своих дум и осмотрелся: шофер помог Николаю уложить вещи в багажник и теперь сигналил мне. Маша забралась в машину, а мой друг стоял у распахнутой дверцы и вертел головой, разыскивая меня взглядом. Я спрятался за выступ вокзальной стены, и он меня не заметил. Секунду спустя он пробежал мимо по направлению к буфету. Воспользовавшись этим, я юркнул в дверь камеры хранения.
Мне почему-то не захотелось ехать к ним, лучше вечером зайду.
Сейчас мне захотелось побыть одному.
9
На Лазавицком мосту произошла авария: самосвал зацепил «Жигули» и чуть не опрокинул в речку. Сильно побитые «Жигули», выставив серое, залепленное грязью брюхо, лежали на берегу вверх колесами. Вокруг собралась толпа, в стороне инспектор ГАИ толковал со свидетелями аварии. Из обрывочных реплик прохожих я узнал, что виноват шофер самосвала. Наверное, был нетрезв, потому что его повезли на экспертизу. Никто из водителей не пострадал.
Я уже намеревался свернуть к своему дому, когда услышал скрип тормозов. Рядом со мной остановился потрепанный «Москвич» — пикап цвета слоновой кости. Из машины вывалился Аршинов и, улыбаясь, подошел ко мне. Что-то в облике его изменилось. Геннадий Аршинов будто ростом стал выше, еще солиднее, в небольших глазах довольство собой. Он сделал движение, собираясь протянуть руку, но, наткнувшись на мой взгляд, раздумал.
— Ты ведь теперь безлошадный, — сказал Аршинов. — Дай, думаю, подвезу человека… Ты ведь меня тоже в свое время выручал.
— Дурак был, — ответил я.
— Интересная штука эта жизнь, — пропустив мои слова мимо ушей, продолжал Аршинов. — Тебя, слышал, турнули с завода, а меня неделю назад начальником стрелочных мастерских назначили… — Он бросил взгляд на «Москвич». — Вот и казенная машина досталась. Конечно, это не «Волга», но помаленьку бегает…
— Наверное, ты Куприянову очень понравился, — заметил я.
— Хороший мужик, — сразу посерьезнев, ответил Аршинов. Иронии в моем голосе он не уловил. — Не чета Кольке Бутафорову… Борис Александрович уважает старые кадры.
— Значит, доволен жизнью?
— Я слышал, тебя собираются восстановить в должности…
— Поэтому и остановился, — усмехнулся я. — Может, еще снова пригожусь тебе? Материалу для дачи подкину или грузовичок понадобится…
— Мы все-таки не чужие, — сказал Аршинов. — Не грех и помочь друг другу. Будешь железнодорожную ветку прокладывать к заводу, без меня не обойдешься.
Аршинов не знал, что Куприянов на бюро горкома назвал его фамилию, когда заговорил о моем моральном облике. Генька укоризненно смотрел на меня ясными глазами: мол, я понимаю, ты обижен, тебе сейчас трудно, поэтому и не обращаю внимания на твои колкие реплики… А может, и знал, да совесть у него чугунная, и ее ничем не прошибешь… И я понял, что этого человека устыдить или хотя бы вызвать в нем раскаяние невозможно. Генька, будто в панцире, закостенел в своем узком мещанском мирке и искренне не понимает, чего я от него хочу. Встретились старые приятели, поговорили и разошлись. Зачем нервничать, сердиться? Он, Генька, ко мне всей душой. Вот остановился, хотел подвезти человека… Я уже ничего от него не хотел: мне стало смертельно скучно. Есть на свете такие люди, которые на нас навевают скуку, — и тут уж ничего не поделаешь. Генька был именно таким человеком. Возможно, таким он был и в молодости, когда мы вместе учились в техникуме, просто я тогда об этом не задумывался. Рыси он помогал, как теперь выяснилось, из собственной корысти. Лез из кожи, чтобы ей понравиться… Еще там, в техникуме, зрел в Геньке Аршинове этакий кулачок и мещанин… И вот созрел фрукт!.. В багажнике пикапа лежали пухлые серые мешки, два новых топорища, жестянка с дегтем или мазутом, толстая пачка резиновых прокладок.
— На дачу везешь? — кивнул я на это добро.
— Погребок оборудую, — оживился Генька. — Понимаешь, отпотевает под полом весной и летом, вот я и решил все зацементировать… Ты у меня на даче не был?
Я только улыбнулся, вспомнив, как он меня настойчиво приглашал в гости, позабыв дать адрес своей квартиры.
— Приезжай как-нибудь на денек-два. У меня под боком такое озеро! Порыбачим, ушицу заварим… В прошлое воскресенье на перемет десять угрей взял!
— Везет тебе, — сказал я, не зная, как от него отделаться. Надо бы повернуться и уйти, но вроде неудобно.
— И Алла тебя как-то вспоминала, — продолжал Генька. — Знаешь, как она угрей коптит? Ты таких и не пробовал… Человек ты сейчас свободный, приезжай…
Его толстое лицо так и светилось добродушием, а в голосе было столько искренности, что я готов был поверить, что он и впрямь будет рад мне…
— Уговорил! — улыбнулся я, придав своему лицу простецкое выражение. — Так и быть, приеду… Наверное, под угорька-то у тебя что-нибудь найдется в твоем зацементированном погребке? Пожалуй, в эту субботу можно…
— В субботу? — сразу поскучнел Аршинов. — В субботу ничего не выйдет. Партийное собрание, наверное, задержусь и не поеду на дачу.
— Вы разве и по субботам работаете? — сделал я удивленные глаза.
— Нынче ведь черная суббота, — нашелся Аршинов.
— Ну тогда в воскресенье, — сказал я, с трудом сдерживаясь, чтобы не улыбнуться. Очень уж уморительная физиономия была у Аршинова. Наверное, у него сейчас происходила бешеная работа мысли, как бы получше выкрутиться из затруднительного положения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109