– Ну и что, милая? Мы ведь все равно будем встречаться?
Ее использовали, и она использовала. Меня.
Если бы я тогда видел, так же, как сейчас... Если бы я мог видеть.
Не мог я тогда видеть – тогда я был лучше!
* * *
Вспомнил, то о чем больно вспоминать.
Света:
– Ты всем мешаешь!
Полина:
– Больше не приходи! Ты мне не отец! Мой отец – Вадим!
– Поля, ведь это тяжелый грех, говорить такое отцу!
– Бабушка, это правда грех? – бабушка отвернулась. Глаза ее злорадствовали.
* * *
От дочери и внучки Вере Зелековне нужно лишь одно – ей нужно, чтобы они двигались, когда она тянет за ниточки. Это всем нужно.
* * *
А может, меня, мятущегося, действительно надо изолировать? От Полины? Александра? И вообще от людей?
* * *
Тяжело. Думаю о девочке. Они должны придти...
* * *
Пошел пройтись. Заглянул в магазин. Купил смешного плюшевого медведя в хрустящем целлофане. Потом шел вдоль прилавков и улыбался – знал, мишка девочке понравится, и глаза ее станут теплыми. В парфюмерном отделе остановился, спросил продавщицу:
– Какие духи нынче носят?
– Вот эти возьмите, – девушка улыбалась, поглядывая на медведя.
Понюхал флакон. Вроде ничего. Заплатил. Пошел, думая, не пошло ли дарить духи. Очутился в обувном отделе. Увидел туфельки. Остроносые, с тоненькими каблучками. Недорогие. Подошел, повертел в руках. Подошла продавщица.
– Пожалуй, я возьму.
– А какой размер?
Чуть было не сказал "Сорок третий" и смутился.
Смущение не осталось незамеченным. "Фетишист, – выразил взгляд. – Или транс, транцве...", – она не знала точно слова.
– Тридцать шестой, пожалуйста.
– Сейчас носят с закругленными носками, – взгляд женщины потеплел. Мужчины никогда не покупали ей туфелек.
– Мне такие не нравятся. Они какие-то бесхарактерные. А эти – острые, мотивированные.
– "Нет, все-таки он то самое слово", – подумала продавщица.
* * *
Дома выставил покупки на журнальный столик. Мишку, освободив от хрустящей оболочки, посадил в кресло. Сел напротив. Сказал себе:
– Надо бы освободить место в шкафу и стенке... Для них.
– Ты сумасшедший! – сокрушенно покачал головой.
– Нет, не сумасшедший! Просто в мире нормальных для меня нет места. Света, нормальнейшая из нормальных говорила: "Ну, согласись, мы ведь не сошлись характерами?" Да, я не сошелся характерами с нормальной женщиной и ее нормальными родственниками.
– И ушел в безумие...
– Да. В нем хорошо, ты не находишь?
– Здесь все возможно.
– Наоборот, здесь многое невозможно. Безумие не подло. В нем можно жить.
– И быть счастливым.
– Да.
– Ну, примерь тогда туфельку. Так хочется... Ну, я хочу посмотреть!
– Она же для нее?!
– Ну и что? Забыл, что туфелька – символ влагалища? И, надевая ее, то есть вкладывая в нее ногу, символ фаллоса, ты совершишь с ней поло... – я запнулся. Совершать полового акта с ней, как с Ларисой, мне вовсе не хотелось, – совершишь с ней любовь?
– Это фетишизм. Ты хочешь, чтобы я совершил поло... нет, любовь с суррогатом любимой женщины?
– Ну соверши тогда это с любимой женщиной! Ау, милая, где ты?!
– Ладно, уговорил.
Вставил в туфельку ногу.
– Без колготок с лайкрой совсем не то... – повертел ногой.
В дверях неожиданно воплотилась мама, жившая двумя этажами выше. У нее – ключ, а я увлекся.
Минуту она анализировала картину "Сын на старости лет примеряет лодочки". Затем сделала материалистический вывод:
– Завел женщину? С ребенком?
– Да.
– Хорошая? Так расщедрился?
– Просто чудо. У меня такой не было. И девочка просто чудо.
– Как их зовут?
– Софья и Люба, – ответ нашелся сразу. ""И мать их Софья". Что-то в этом есть".
– Будут жить у тебя?
– Посмотрим.
Подошла, взяла туфельку из рук.
– Красивые. Тебе такие нравятся?
– Да.
– Они выходят из моды, – посмотрев ей в глаза, я понял – она знает, кто такие трансвеститы. И относится к ним лояльно.
– Ну ладно, я пойду, – поднялась. – Смотри, чтобы с ней не получилось так, как с Верой.
– Не получится, – ответил нетвердо.
Поцеловав, ушла. Я положил подарки в шкаф и сел за компьютер с намерением посмотреть в Интернете, кто такие трансвеститы. И сразу наткнулся на Жана Бодрийяра.
"Коль скоро мир движется к бредовому положению вещей, и мы должны склоняться к бредовой точке зрения".
"Лучше погибнуть от крайностей, чем от отчаянья".
"Прежде тело было метафорой души, потом – метафорой пола. Сегодня оно не сопоставляется ни с чем; оно – лишь вместилище метастазов, место, где реализуется программирование в бесконечность без какой-либо возвышенной цели. И при этом тело настолько замыкается на себе, что становится подобным замкнутой окружности. Таков один из аспектов общей транссексуальности".
"Все мы мутанты, трансвеститы, вычурные существа".
"Посмотрите на Майкла Джексона. Он одинокий мутант, предшественник всеобщего смешения рас, представитель новой расы. Он и переделал лицо, и взбил волосы, и осветлил кожу – он самым тщательным образом создал сам себя. Это превратило его в искусственный, сказочный двуполый персонаж, который скорее, чем Христос, способен воцариться в мире и примирить его, потому что он ценнее, чем дитя-бог: это протезное дитя, эмбрион всех мыслимых форм мутации, которые, вероятно, освободят нас от принадлежности к определенной расе и полу".
"Сексуальная революция, освобождая желания, ведет к основному вопросу: мужчина я или женщина? Психоанализ, по меньшей мере, положил начало этой неуверенности".
Вот такие дела.
Иисус был одинок.
Он представил новую расу.
Он тщательным образом создал сам себя.
Он оказался от себя-мужчины.
28
Пятно на стекле...
Это я, прикоснувшись лбом,
смотрел на цветущую сливу.
Руслан Белов.
События в жизни шестнадцатилетнего юноши бьют ключом, и постепенно блеск золота Македонского померк в моем сознании. Однако ненадолго – всего лишь на год. Перед экзаменами на юридический факультет университета, мама предложила съездить куда-нибудь развеяться. Неожиданно для себя, но, видимо, не для подсознания, я выбрал туристическую поездку на Искандер.
На турбазе судьба свела меня с маленькой крепенькой Лидой Батаевой; с первого взгляда она отнесла меня к категории достойных женихов. Вечером мы жгли костер, и она сидела напротив. Чернело небо, прибитое серебряными гвоздиками, пылали розовым огнем угли, светились потаенным интересом ее глаза, со всех сторон гремело "ледорубом, бабка, ледорубом, любка, ледорубом, ты моя сизая голубка". А я, стараясь не смотреть на Лиду, решал, что делать: идти со всеми в поход на перевал со странным названием Мура и сладко целоваться с ней на закате или заняться поисками свидетельств правдивости Согда, с тем, чтобы убить в себе последние сомнения.
Поглядывая украдкой на девушку, я чувствовал, я знал подспудно, что она, пересядь сейчас я к ней, запряжет меня в повозку, усядется в нее, и мы поедем по жизни простыми ее тружениками и будем за это вознаграждены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67