Это я прочитал у Борхеса...
– Это поэзия, имеющая право быть. Но что верно, то верно – чтобы стать Богом без вопросов, надо пройти весь путь – от мерзости до всепрощающей святости.
Я помянул "Свободное падение" Голдинга и попросил:
– Рассказал бы что-нибудь о том свете... Что-нибудь о том, что расходится с нашими о нем верованиями.
– Гм... Ну, например, в аду люди горят не за свои грехи, что у вас общепринято, а за грехи своих воспитанников и ведомых... И с тобой мы в свое время поговорим о грехах твоих детей, и грехах тех людей, которые доверялись тебе, как дети, а ты их искорежил и наставил на тяжкий путь...
– Что ж, это справедливо... – в душе стало тепло – я не смог себе воздать, как ни старался. Он – сможет.
– Я Бог, что тождественно справедливости.
Я покивал и спросил:
– Почему ты не сделаешь всех счастливыми? Ты же всемогущ?
– Да, я могу сделать всех условно-счастливыми. То есть механически счастливыми, суть обеспеченными стереотипным набором благ. Но истинно счастливым, извини, божественно-счастливым, человека может сделать лишь он сам.
– Ты прав. Слушай, а как тебе моя идея о том, что все люди рождаются Христами?
– А как ты думаешь?
27
Я проснулся, раздвинул шторы. Вовне рождался редкий в последнее время погожий день. Постояв у окна, вернулся в постель. Тень какой-то мысли блуждала в мозгу. Я поймал ее довольно скоро.
Триединство!
Если я есть Христос, значит, я в то же самое время есть и Бог-Отец, и Святой Дух. И, значит, ночью я разговаривал сам с собой.
Закрыв глаза, я представил себя Христом, Богом и Святым духом одновременно. И очутился в особом пространстве, я стал Оком (!) и увидел свое сознание шлейфом знания распространяющимся в безграничном и прозрачным, как воздух, кристалле. Он, этот кристалл, был жив, но не по-человечески, не по-простому, смертно, жив, а как-то непонятно, торжественно и в то же время бесстрастно. Внутренние его поверхности бегущими потоками меняли цвет преимущественно с нейтрального на синий. И все это было мною, а бегущие ручейки были человечествами, были моей кровью. Увидев это, я изумился, нет, задался вопросом: зачем мне, Богу, все это, если я в общем-то не испытываю никаких чувств и желаний? И тут же понимаю – я существую для того, чтобы эти человеческие потоки были и стремились и вовсе не к цели, а просто стремились и этим жили, по крупинке получая нечто бесценное – понимание вечности, как своей части.
Я раскрыл глаза и какой-то частью, и частью большей, обратился в себя, обратился в потерявшегося человека. Но что-то во мне оставалось от Бога. Почти весь я был земным, привычным, а что-то в голове было не моим – испорченным и трухлявым – а Божьим. Поразмыслив, я понял, что это – знание. Я сделал усилие, и оно вошло в меня.
Если ты есть Христос, значит, в то же самое время ты есть и Бог-Отец, и Святой дух.
Если каждый человек есть Христос или был им, значит, все мы есть одно бесчисленно-единое существо. Все мы – один Бог Сын, Бог Отец и Святой дух. То есть Павел Грачев – это я. Нет, не я, а мы с ним – неотъемлемая часть высочайшего многоединого существа, мы есть это существо. Моя мама – это существо. Тибетский медник, умирающий сейчас в своей Лхасе от зоба – я видел его ясно – опухоль до груди, – тоже часть этого существа, и поэтому, испустив дух, он не умрет, а останется с нами.
Но это существо не полноценно. Оно еще не случилось в совершенство. Оно лишь держится на Христах, достойно завершивших свой путь. И держится, потому что они несгибаемы и несут свой крест, чистые духом. И держится, потому что появляются все новые и новые его опоры.
* * *
Экзистенциализм, или философия существования, стремится постигнуть бытие как некую целостность субъекта и объекта. Выделив в качестве подлинного бытия переживание, Э. понимает его как экзистенцию, т.е. переживание субъектом своего «бытия-в-мире». Экзистенция есть бытие, направленное к смерти и сознающее свою конечность. Поэтому описание ее сводится к описанию ряда модусов человеческого существования: заботы, страха, решимости, совести и др., которые определяются через смерть.
В отличие от физического времени экзистенциальное время качественно, конечно и неповторимо; оно выступает как судьба и неразрывно с тем, что составляет существо экзистенции: рождение, любовь, раскаяние, смерть и т.д. Историчность человеческого существования выражается в том, что оно всегда находит себя в определенной ситуации, в которую оно «заброшено» и с которой вынуждено считаться.
Важным определением экзистенции является трансцендирование, т. е. выход за свои пределы. Свобода – это сама экзистенция, экзистенция и есть свобода. Марсель и Ясперс считают, что свободу можно обрести лишь в боге. Свобода предстает в Э. как тяжелое бремя, которое должен нести человек, поскольку он личность. Он может отказаться от свободы, стать «как все», но только ценой отказа от себя как личности. Мир, в который при этом погружается человек, это безличный мир; это мир, в котором никто ничего не решает, а потому и не несет ни за что ответственности. У Бердяева признаками этого мира является приспособление к среднему, уничтожающее оригинальность.
Согласно Камю прорыв одного индивида к другому, подлинное общение между ними невозможно. И Сартр, и Камю видят фальшь в любви, дружбе, во всех формах общения индивидов. Единственный способ подлинного общения, который признает Камю, – это единение индивидов в бунте против «абсурдного», мира, против конечности, смертности, несовершенства, бессмысленности человеческого бытия. Экстаз может объединить человека с другим, но это, в сущности, экстаз мятежа, рожденного отчаянием. Согласно Марселю подлинное бытие – трансценденция – является не предметным, а личностным, потому истинное отношение к бытию – это диалог с ним. Трансцендирование есть акт, посредством которого человек выходит за пределы своего замкнутого, эгоистического "Я". Любовь есть трансцендирование, прорыв к другому, будь то личность человеческая или божественная.
Согласно Ясперсу все в мире, в конечном счете, терпит крушение в силу самой конечности экзистенции, и потому человек должен научиться жить и любить с постоянным сознанием хрупкости и конечности всего, что он любит, сознанием незащищенности самой любви. Но глубоко скрытая боль, причиняемая этим сознанием, придает его привязанности особую чистоту и одухотворенность.
28
Это глава есмь дважды 28-я. Она 28-я по сути, и по положению. 28+28. Или 28х28. Еще 28 = 7х4. Семь есть цифра счастья, цифра удачи, а 4 – моя цифра. Христос, Бог Дух, Бог Отец и я = 4
1+9+5+1 = 4х4
Возраст(!) 5+3 = 4х2
Рыбы (4х3)=12-ый знак зодиака.
Месяц – по старому стилю четвертый.
День рождения (4х5).
Рост (4х44).
Вес (4х23) – нынешний, (4х19) в течение большей части жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
– Это поэзия, имеющая право быть. Но что верно, то верно – чтобы стать Богом без вопросов, надо пройти весь путь – от мерзости до всепрощающей святости.
Я помянул "Свободное падение" Голдинга и попросил:
– Рассказал бы что-нибудь о том свете... Что-нибудь о том, что расходится с нашими о нем верованиями.
– Гм... Ну, например, в аду люди горят не за свои грехи, что у вас общепринято, а за грехи своих воспитанников и ведомых... И с тобой мы в свое время поговорим о грехах твоих детей, и грехах тех людей, которые доверялись тебе, как дети, а ты их искорежил и наставил на тяжкий путь...
– Что ж, это справедливо... – в душе стало тепло – я не смог себе воздать, как ни старался. Он – сможет.
– Я Бог, что тождественно справедливости.
Я покивал и спросил:
– Почему ты не сделаешь всех счастливыми? Ты же всемогущ?
– Да, я могу сделать всех условно-счастливыми. То есть механически счастливыми, суть обеспеченными стереотипным набором благ. Но истинно счастливым, извини, божественно-счастливым, человека может сделать лишь он сам.
– Ты прав. Слушай, а как тебе моя идея о том, что все люди рождаются Христами?
– А как ты думаешь?
27
Я проснулся, раздвинул шторы. Вовне рождался редкий в последнее время погожий день. Постояв у окна, вернулся в постель. Тень какой-то мысли блуждала в мозгу. Я поймал ее довольно скоро.
Триединство!
Если я есть Христос, значит, я в то же самое время есть и Бог-Отец, и Святой Дух. И, значит, ночью я разговаривал сам с собой.
Закрыв глаза, я представил себя Христом, Богом и Святым духом одновременно. И очутился в особом пространстве, я стал Оком (!) и увидел свое сознание шлейфом знания распространяющимся в безграничном и прозрачным, как воздух, кристалле. Он, этот кристалл, был жив, но не по-человечески, не по-простому, смертно, жив, а как-то непонятно, торжественно и в то же время бесстрастно. Внутренние его поверхности бегущими потоками меняли цвет преимущественно с нейтрального на синий. И все это было мною, а бегущие ручейки были человечествами, были моей кровью. Увидев это, я изумился, нет, задался вопросом: зачем мне, Богу, все это, если я в общем-то не испытываю никаких чувств и желаний? И тут же понимаю – я существую для того, чтобы эти человеческие потоки были и стремились и вовсе не к цели, а просто стремились и этим жили, по крупинке получая нечто бесценное – понимание вечности, как своей части.
Я раскрыл глаза и какой-то частью, и частью большей, обратился в себя, обратился в потерявшегося человека. Но что-то во мне оставалось от Бога. Почти весь я был земным, привычным, а что-то в голове было не моим – испорченным и трухлявым – а Божьим. Поразмыслив, я понял, что это – знание. Я сделал усилие, и оно вошло в меня.
Если ты есть Христос, значит, в то же самое время ты есть и Бог-Отец, и Святой дух.
Если каждый человек есть Христос или был им, значит, все мы есть одно бесчисленно-единое существо. Все мы – один Бог Сын, Бог Отец и Святой дух. То есть Павел Грачев – это я. Нет, не я, а мы с ним – неотъемлемая часть высочайшего многоединого существа, мы есть это существо. Моя мама – это существо. Тибетский медник, умирающий сейчас в своей Лхасе от зоба – я видел его ясно – опухоль до груди, – тоже часть этого существа, и поэтому, испустив дух, он не умрет, а останется с нами.
Но это существо не полноценно. Оно еще не случилось в совершенство. Оно лишь держится на Христах, достойно завершивших свой путь. И держится, потому что они несгибаемы и несут свой крест, чистые духом. И держится, потому что появляются все новые и новые его опоры.
* * *
Экзистенциализм, или философия существования, стремится постигнуть бытие как некую целостность субъекта и объекта. Выделив в качестве подлинного бытия переживание, Э. понимает его как экзистенцию, т.е. переживание субъектом своего «бытия-в-мире». Экзистенция есть бытие, направленное к смерти и сознающее свою конечность. Поэтому описание ее сводится к описанию ряда модусов человеческого существования: заботы, страха, решимости, совести и др., которые определяются через смерть.
В отличие от физического времени экзистенциальное время качественно, конечно и неповторимо; оно выступает как судьба и неразрывно с тем, что составляет существо экзистенции: рождение, любовь, раскаяние, смерть и т.д. Историчность человеческого существования выражается в том, что оно всегда находит себя в определенной ситуации, в которую оно «заброшено» и с которой вынуждено считаться.
Важным определением экзистенции является трансцендирование, т. е. выход за свои пределы. Свобода – это сама экзистенция, экзистенция и есть свобода. Марсель и Ясперс считают, что свободу можно обрести лишь в боге. Свобода предстает в Э. как тяжелое бремя, которое должен нести человек, поскольку он личность. Он может отказаться от свободы, стать «как все», но только ценой отказа от себя как личности. Мир, в который при этом погружается человек, это безличный мир; это мир, в котором никто ничего не решает, а потому и не несет ни за что ответственности. У Бердяева признаками этого мира является приспособление к среднему, уничтожающее оригинальность.
Согласно Камю прорыв одного индивида к другому, подлинное общение между ними невозможно. И Сартр, и Камю видят фальшь в любви, дружбе, во всех формах общения индивидов. Единственный способ подлинного общения, который признает Камю, – это единение индивидов в бунте против «абсурдного», мира, против конечности, смертности, несовершенства, бессмысленности человеческого бытия. Экстаз может объединить человека с другим, но это, в сущности, экстаз мятежа, рожденного отчаянием. Согласно Марселю подлинное бытие – трансценденция – является не предметным, а личностным, потому истинное отношение к бытию – это диалог с ним. Трансцендирование есть акт, посредством которого человек выходит за пределы своего замкнутого, эгоистического "Я". Любовь есть трансцендирование, прорыв к другому, будь то личность человеческая или божественная.
Согласно Ясперсу все в мире, в конечном счете, терпит крушение в силу самой конечности экзистенции, и потому человек должен научиться жить и любить с постоянным сознанием хрупкости и конечности всего, что он любит, сознанием незащищенности самой любви. Но глубоко скрытая боль, причиняемая этим сознанием, придает его привязанности особую чистоту и одухотворенность.
28
Это глава есмь дважды 28-я. Она 28-я по сути, и по положению. 28+28. Или 28х28. Еще 28 = 7х4. Семь есть цифра счастья, цифра удачи, а 4 – моя цифра. Христос, Бог Дух, Бог Отец и я = 4
1+9+5+1 = 4х4
Возраст(!) 5+3 = 4х2
Рыбы (4х3)=12-ый знак зодиака.
Месяц – по старому стилю четвертый.
День рождения (4х5).
Рост (4х44).
Вес (4х23) – нынешний, (4х19) в течение большей части жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67