Глава 17
КОЛОМНА
Звонили на звонницах, ликовали и плакали; служили молебны и пели панихиды. Передовые полки и обозы уже переправлялись через Оку и шли по Коломенской дороге к Москве.
А Кирилл пошел в предместье, проведал коня, стоявшего у хозяина на постоялом дворище, и не спеша побрел вверх по Москве-реке.
Анюта тревожила его, словно должна сейчас прийти, да задержалась.
Немало дней минуло, как он увидел ее в первый раз на торгу, когда пришел из монастыря за солью.
Она стояла тогда, глядя на деревянные товары, расставленные по рогоже. Расписанные ярко, сбитые складно, радовали взор и манили бадейки, чашки, ковши, солоницы. И она стояла среди них – коренастая, белолицая, с темным ртом и глубокими влажными ямками в углах сухого упругого рта.
В ее плечах, в шее, в ее быстрой руке удивила его стремительная звериная сила. И эту силу он угадал по темному пушку на скулах.
«Горяча любить!»
Он остановился около, но она не обернулась – что ей за дело до чернеца.
Он стоял около.
– Аль помочь выбирать?
– Сама справлюсь.
– Ох, ендова красна.
– Мне медов не варить.
– Отчего ж?
– Некого поить.
– Сама пей.
– Одной скушно.
– Ну, меня позови.
– Чернецам грех.
– Я не боюсь.
– Не льстись. Не такая.
Он пошел за ней и между возов сена, в густом летнем запахе, схватил ее за руку:
– Ну позови, что ль!
Она не отняла руки и еще сильней его раздразнила взволнованным женским шепотом, где смешались тоска, и веселье, и жалость. Озираясь, чтоб не приметили их, она сказала:
– Ну что тебе? Зачем позову?
– Погреться.
– Мне-то, вдовой, тож зябко.
– Так чего ж?
– Да с чего я с тобой пойду! Чернец ведь!
– Позовешь – рясу отдам тебе на сарафан.
– Грех!
– Обдарю!
– Даров не хватит.
– А приняла б?
– Сперва поглядела б.
– Что хочешь дам!
Она вырвала горячую руку и впервые взглянула ему в глаза.
– Уйди, чернец. Сама боюсь. Уйди.
И быстро вернулась в толкотню рынка. Он сразу ее потерял, словно растаяла в толпе, – там мелькнул платок, схожий с ее платком; там плечи, подобные ее плечам; мелькнула рука, с такими, как у нее, пальцами. Словно в ней одной собран был весь народ и вдруг распался на части, а он ищет ее одну!
– Тут чернявая баба стояла, не видал?
– Анюта-то?
– Она.
– Видно, домой пошла. Чего ей тут делать?
– А ты знаешь ее?
– А кого ж у себя в городе я не знаю? Не чужой ведь!
– И меня знаешь?
– Што ж, ты первый раз, что ль, из Голутвина сюда пришел? Кириллой те звать. Каждый рынок небось тут бога славишь.
– Да я нонче за солью.
– А чернец и соль берет – божье дело деет. На братью ведь.
– Истинно.
– Ну, купи чего-нибудь.
– Не осуди – не заказано.
– Ну, так не засть товар от людей.
– Прости, добрый человек.
– Бог те простит.
Но имя ее было узнано. Кирилл уходил и думал:
«Право, она поддалась бы, не будь я чернецом. Греха опасается. А любовь нешь грех?»
Ее доверчивый шепот он унес в монастырь, и долго нигде она ему не попадалась.
Однажды он раным-рано добрался до перевозчика, чтобы на заре поспеть к рынку.
Ему показалось, что берегом вверх по реке идет женщина. Он пошел следом, взволнованный знакомой ее повадкой. Она уходила все дальше.
Все гуще становился ольшняк.
Анюта вошла в заросль, и он, подкравшись, увидел: она стоит у воды и развязывает повойник.
Развязала густые волосы, и широкими свитками они опустились ей на спину. Быстро сбросила сарафан и осталась в холщовой, расшитой по подолу исподнице.
Ее ноги, плотные и смуглые, топтались в траве, словно ей не терпелось сбежать в воду.
Сердце его замерло, и дыхание ссохлось, когда, быстро через голову скинув рубаху, она осталась среди ветвей, чуть прикрытая лишь тенью листьев. Она сложила руки и пощекотала себя под мышками, пробуя ногой воду. И прыгнула в реку; быстро, как золотистая рыба, мелькнула ее рука, мелькнула снова, и она поплыла не спеша, спокойно.
Струи сопротивлялись ей, она преодолевала их, они перекатывались через нее; легкими движениями крепкого тела Анюта боролась с ними легко и ласково. Они упрямо настаивали, а она беззаботно сопротивлялась им.
Потом повернула и сильными взмахами быстро, словно от погони, поплыла к берегу; вышла и остановилась над водой отжать волосы.
Река в этот час была безлюдна.
Кирилл, затаясь, следил, как она вытерлась, как, закинув за голову руки, принялась заплетать волосы, и тогда выступил из кустов. Она застыла как каменная, глядя на него из-под нахмуренных бровей.
Он наступил на ее белье и тихо сказал:
– Анюта!
Она вскрикнула и кинулась прочь.
Ее голое тело в тени деревьев засверкало как быстрый ручей. Ветви ловили ее за волосы. Сучья подвертывались под ноги. Он настиг и схватил ее плечи. Сразу его охватил женский запах, схожий с запахом сена. И руки ее хрустнули в его руках.
– Анюта!
Так началась их любовь.
Наконец она вырвалась и молча быстро ушла в заросль.
Он подошел к ней. Она стояла, одеваясь, глядя на него глазами, полными слез:
– Ты это что ж? Зачем же так-то?
– Сам не чаял так.
И вдруг гнев ли, сожаление ли о чем подняло в ней голос. Она выбежала и закричала. Собрался народ, и Кирилла увели далеко. В Рузу.
Два года минуло с той поры!
Как тогда, Кирилл прошел ольшняком. Начинались ивняки, гибкие лозы.
Он узнал место и лег в траве.
Что бы он сказал ей, если б она лежала здесь рядом? Как много надо сказать. Как мало у человека слов. Много дней минуло с той поры, а с этой земли все еще нет сил подняться.
Городом шли обозы, шли раненые. Иные лежали в телегах, прикрытые рогожами или армяками. Устало и жалостливо смотрели их ввалившиеся глаза.
Вели пленных. Сквозь разодранные одежды темнело избитое и грязное тело чужого народа. Татары смотрели пугливо и жалостно, а жалостно ль глядели б они, если б случилось им сюда ворваться! Никто не жалел их. Никто не подавал им ни еды, ни воды.
С хохотом смотрели на баб в штанах, на пленных татарок. А они, позвякивая бубенчиками, подвешенными к косам, босоногие, бежали в пыли или, сжавшись, сидели, как больные птицы, на возах с добычей.
Уже над городом кое-где поднимались вопли: коломяне оплакивали родичей, павших на берегах Вожи.
Кириллу показалось, что где-то вдали слышится причет Домны. Но женские причеты схожи между собой, как схоже между собой людское горе.
Кирилл поднялся из лозняка и пошел в город.
К вечеру загудели колокола по Коломне; зазвонили в Голутвине. С хоругвями, с иконами, с торжественными долгими гимнами пошел к переправе крестный ход. Пошел весь народ Коломны.
Через Оку перешел Дмитрий и обнял приехавших к нему навстречу москвитян. Наклонившись, он поцеловал сухощавого, небольшого Боброка.
– По твоему слову держал полки, Дмитрий Михайлович, – подковой. И ждал, чтоб навалиться на нехристей сверху.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95