..»
Ненний, нервно кашлянув, сказал, что посмотрит, с чем завозилась жена, и пошел по лестнице вниз. Лайам с чувством невольного облегчения сел на ступеньку и на секунду расслабился. Потом его кольнула тревога. «Надо уходить. Уорден вернется. Как скоро?» На этот вопрос ответа не находилось. Скоро. Достаточно скоро. Ноги Лайама ныли. Он снял сапоги и с удовольствием пошевелил затекшими пальцами. «Как она меня вычислила? Никто ведь не знал, что я отправлюсь сюда!» Ну, не так уж, чтобы никто. Старая Бекка и ее отпрыск, например, знали. Он их расспрашивал о Маркейд, но они ведь ни с того ни с сего не могли заподозрить, что «доброго лорда» гоняют по городу миротворцы. Как Лайам ни ломал голову, он так и не сумел вспомнить ничего, чем бы он мог себя там выдать. С гостиницей та же история – один только Кейд знал, где остановился посланник Веспасиана. «А Кейд уж точно не мог ничего ей сказать!»
Лайам нахмурился, шутка не получилась, и в это время ступеньки внизу заскрипели. Появилась Маркейд. С каждого плеча у нее свисало по одеялу, в руках она держала тарелку, прикрытую салфеткой, и кружку.
– Ваш ужин, мой господин, – насмешливо сказала Маркейд, изображая служанку. – Где вам угодно откушать?
Лайам устало улыбнулся, влез в сапоги, взял свечу и указал на чердак.
– Там, красотка, – ответил он, вяло поддерживая игру. – И смотри не запачкай мои простынки!
Чердак был нежилым – голые стропила и пыль; крутые скаты крыши позволяли стоять выпрямившись лишь под центральной балкой.
– Постели мне в западной части покоев! – Маркейд сбросила одеяла на пол и уселась на них, поставив тарелку и кружку перед собой. Лайам сел тоже, снял с тарелки салфетку и принялся есть. Только сейчас ему стало понятно, насколько он все-таки проголодался. Хлеб и холодное мясо вдруг показались самой изысканной на свете едой, да и сам процесс приема пищи словно бы успокаивал. Жевать, правда, приходилось долго: мясо было жестким и жилистым, впрочем, Маркейд никогда не отличалась особенной домовитостью.
Она, закусив губу, наблюдала за ним и, когда он наконец, оставив немного мяса для Фануила, отодвинул тарелку, хихикнула:
– Ишь, нагулял аппетит!
– Нет ничего полезнее для фигуры, чем прятаться от властей! – назидательно откликнулся Лайам и пригубил содержимое кружки. Сидр чуть подкис, но он все равно его выпил.
Маркейд качнулась вперед и дотронулась до его колена.
– Лайам, – спросила она, внезапно посерьезнев, – что ты собираешься делать?
– Что делать?
С этим вопросом все пережитые злоключения словно разом свалились ему на плечи. Лайаму захотелось лечь, он так и сделал, растянувшись на спине и заложив руки под голову.
– Ну… твой муж обещал попытаться свести меня с принцем казны. Если ему это удастся, я отдам Катилине флакончик и постараюсь вернуться домой.
Она опустила глаза и уставилась на свои руки, рассеянно теребящие ткань одеяла.
– А это снадобье… как ты думаешь, оно способно исцелить короля?
Лайам вздохнул.
– Не знаю. Я не знаю, что там за зелье. Но, должно быть, оно весьма ценное, раз нынешний главный камергер Таралона считает возможным ради него убивать.
– Северн… – Маркейд покачала головой. – Помяни мое слово, он лишь ставленник Корвиала. И когда Никанор умрет, Корвиал воссядет на трон.
– Если Никанор умрет, – поправил Лайам и хмыкнул, вспомнив, как костерила своего сынка старая Бекка за одну лишь обмолвку, что положение королевы непрочно. – Он еще жив, Маркейд. А присягать другому монарху еще до того, как царствующий преставится, не очень разумно. Ты ведь читала те же летописи, что и я. Люди, подобные Северну, за свое вероломство обычно платят головой.
Маркейд поморщилась.
– Или становятся главными камергерами при новых владыках.
– Он убийца! – сказал Лайам более резко, чем сам от себя ожидал. – Он приказал умертвить своего брата и, скорее всего, намеревается убить короля!
Ему вдруг представился человек в желтом – и так явственно, что он даже сел.
– Случись что, он мне заплатит!
Маркейд восхищенно прищелкнула языком.
– Ну-ну!
Лайам нахмурился. Она засмеялась.
– Ах, Ренфорд, деревенский ты увалень! Неужто тебе неясно, во что ты влип! Не петушись, эти орешки не по твоим зубам. Тут двор, в котором все дышит предательством и каждый второй – негодяй. Тут всем заправляют сильные мира сего, а нам, мелкой сошке, не следует путаться у них под ногами. Нам остается только заискивать и по возможности что-нибудь для себя урывать.
«Честолюбие? Боги! Нет, старая Бекка, тут скорей пахнет крахом честолюбивых надежд!» Маркейд всегда была немного цинична, но эта черта в ней перебивалась самоуверенной лихостью. Теперь же к цинизму добавилась расхожая умудренность, а юношеская лихость ушла. «Плачевно, – подумал Лайам. – Очень плачевно».
– Знаешь ли, дорогая, – медленно сказал он, – беда твоя в том, что ты не умеешь заглядывать в будущее. Будь уверена, когда все закончится, тебя ждет великая слава. И с высоты своего величия ты сможешь везде и всюду рассказывать, как спасла жизнь королю. Это я тебе обещаю.
Грубый посул, но он, как ни странно, сработал.
– А этот флакон – он при тебе? Можно на него посмотреть?
– Он спрятан в надежном месте.
– Где же?
– Там, где ему ничего не грозит! – Маркейд вновь стала собой и весело рассмеялась.
– Бедненький недоверчивый Ренфорд! Ладно, храни свою тайну. Скажи мне только одно: далеко ли оно – это твое надежное место?
– Совсем рядом. Настолько, что я могу забрать его, когда захочу.
Маркейд одобрительно кивнула и встала.
– Хорошо. Смотри, прихвати его, когда пойдешь к Катилине. И постарайся сдержать свое обещание! Думаю, это вполне справедливая плата за ужин и за ночлег, особенно при нынешней дороговизне.
Лайам хотел было возразить, что не собирается проводить тут всю ночь, но потом передумал. Маркейд может обидеться, а это совсем ни к чему.
– Да, – кивнул он, – справедливая, хотя твой сидр подозрительно смахивает на уксус. Зачем ты его подкислила?
– Я прошептала над бочкой твое имя, и сидр скис сам собой! – отпарировала она. Они заговорщически подмигнули друг другу и обменялись улыбками, почти как в старые добрые времена. Потом усмешка Маркейд погрустнела. Она направилась к двери.
– Ложись-ка ты спать, Ренфорд. Постель оставляет желать лучшего, но уж какая есть. Утром увидимся.
«Не увидимся».
– Маркейд! – окликнул он. – Спасибо тебе за все.
Она небрежно махнула рукой и исчезла.
Лайам лег, потом встал, потом прошелся по чердаку. Его вновь стало мучить чувство вины, и оно все возрастало. Отмахнувшись от одного укора совести, он не получал облегчения, ибо освобожденное место тут же занимали другие. Он лжет Маркейд, он считает ее опростившейся и циничной, а она между тем всецело доверяет ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
Ненний, нервно кашлянув, сказал, что посмотрит, с чем завозилась жена, и пошел по лестнице вниз. Лайам с чувством невольного облегчения сел на ступеньку и на секунду расслабился. Потом его кольнула тревога. «Надо уходить. Уорден вернется. Как скоро?» На этот вопрос ответа не находилось. Скоро. Достаточно скоро. Ноги Лайама ныли. Он снял сапоги и с удовольствием пошевелил затекшими пальцами. «Как она меня вычислила? Никто ведь не знал, что я отправлюсь сюда!» Ну, не так уж, чтобы никто. Старая Бекка и ее отпрыск, например, знали. Он их расспрашивал о Маркейд, но они ведь ни с того ни с сего не могли заподозрить, что «доброго лорда» гоняют по городу миротворцы. Как Лайам ни ломал голову, он так и не сумел вспомнить ничего, чем бы он мог себя там выдать. С гостиницей та же история – один только Кейд знал, где остановился посланник Веспасиана. «А Кейд уж точно не мог ничего ей сказать!»
Лайам нахмурился, шутка не получилась, и в это время ступеньки внизу заскрипели. Появилась Маркейд. С каждого плеча у нее свисало по одеялу, в руках она держала тарелку, прикрытую салфеткой, и кружку.
– Ваш ужин, мой господин, – насмешливо сказала Маркейд, изображая служанку. – Где вам угодно откушать?
Лайам устало улыбнулся, влез в сапоги, взял свечу и указал на чердак.
– Там, красотка, – ответил он, вяло поддерживая игру. – И смотри не запачкай мои простынки!
Чердак был нежилым – голые стропила и пыль; крутые скаты крыши позволяли стоять выпрямившись лишь под центральной балкой.
– Постели мне в западной части покоев! – Маркейд сбросила одеяла на пол и уселась на них, поставив тарелку и кружку перед собой. Лайам сел тоже, снял с тарелки салфетку и принялся есть. Только сейчас ему стало понятно, насколько он все-таки проголодался. Хлеб и холодное мясо вдруг показались самой изысканной на свете едой, да и сам процесс приема пищи словно бы успокаивал. Жевать, правда, приходилось долго: мясо было жестким и жилистым, впрочем, Маркейд никогда не отличалась особенной домовитостью.
Она, закусив губу, наблюдала за ним и, когда он наконец, оставив немного мяса для Фануила, отодвинул тарелку, хихикнула:
– Ишь, нагулял аппетит!
– Нет ничего полезнее для фигуры, чем прятаться от властей! – назидательно откликнулся Лайам и пригубил содержимое кружки. Сидр чуть подкис, но он все равно его выпил.
Маркейд качнулась вперед и дотронулась до его колена.
– Лайам, – спросила она, внезапно посерьезнев, – что ты собираешься делать?
– Что делать?
С этим вопросом все пережитые злоключения словно разом свалились ему на плечи. Лайаму захотелось лечь, он так и сделал, растянувшись на спине и заложив руки под голову.
– Ну… твой муж обещал попытаться свести меня с принцем казны. Если ему это удастся, я отдам Катилине флакончик и постараюсь вернуться домой.
Она опустила глаза и уставилась на свои руки, рассеянно теребящие ткань одеяла.
– А это снадобье… как ты думаешь, оно способно исцелить короля?
Лайам вздохнул.
– Не знаю. Я не знаю, что там за зелье. Но, должно быть, оно весьма ценное, раз нынешний главный камергер Таралона считает возможным ради него убивать.
– Северн… – Маркейд покачала головой. – Помяни мое слово, он лишь ставленник Корвиала. И когда Никанор умрет, Корвиал воссядет на трон.
– Если Никанор умрет, – поправил Лайам и хмыкнул, вспомнив, как костерила своего сынка старая Бекка за одну лишь обмолвку, что положение королевы непрочно. – Он еще жив, Маркейд. А присягать другому монарху еще до того, как царствующий преставится, не очень разумно. Ты ведь читала те же летописи, что и я. Люди, подобные Северну, за свое вероломство обычно платят головой.
Маркейд поморщилась.
– Или становятся главными камергерами при новых владыках.
– Он убийца! – сказал Лайам более резко, чем сам от себя ожидал. – Он приказал умертвить своего брата и, скорее всего, намеревается убить короля!
Ему вдруг представился человек в желтом – и так явственно, что он даже сел.
– Случись что, он мне заплатит!
Маркейд восхищенно прищелкнула языком.
– Ну-ну!
Лайам нахмурился. Она засмеялась.
– Ах, Ренфорд, деревенский ты увалень! Неужто тебе неясно, во что ты влип! Не петушись, эти орешки не по твоим зубам. Тут двор, в котором все дышит предательством и каждый второй – негодяй. Тут всем заправляют сильные мира сего, а нам, мелкой сошке, не следует путаться у них под ногами. Нам остается только заискивать и по возможности что-нибудь для себя урывать.
«Честолюбие? Боги! Нет, старая Бекка, тут скорей пахнет крахом честолюбивых надежд!» Маркейд всегда была немного цинична, но эта черта в ней перебивалась самоуверенной лихостью. Теперь же к цинизму добавилась расхожая умудренность, а юношеская лихость ушла. «Плачевно, – подумал Лайам. – Очень плачевно».
– Знаешь ли, дорогая, – медленно сказал он, – беда твоя в том, что ты не умеешь заглядывать в будущее. Будь уверена, когда все закончится, тебя ждет великая слава. И с высоты своего величия ты сможешь везде и всюду рассказывать, как спасла жизнь королю. Это я тебе обещаю.
Грубый посул, но он, как ни странно, сработал.
– А этот флакон – он при тебе? Можно на него посмотреть?
– Он спрятан в надежном месте.
– Где же?
– Там, где ему ничего не грозит! – Маркейд вновь стала собой и весело рассмеялась.
– Бедненький недоверчивый Ренфорд! Ладно, храни свою тайну. Скажи мне только одно: далеко ли оно – это твое надежное место?
– Совсем рядом. Настолько, что я могу забрать его, когда захочу.
Маркейд одобрительно кивнула и встала.
– Хорошо. Смотри, прихвати его, когда пойдешь к Катилине. И постарайся сдержать свое обещание! Думаю, это вполне справедливая плата за ужин и за ночлег, особенно при нынешней дороговизне.
Лайам хотел было возразить, что не собирается проводить тут всю ночь, но потом передумал. Маркейд может обидеться, а это совсем ни к чему.
– Да, – кивнул он, – справедливая, хотя твой сидр подозрительно смахивает на уксус. Зачем ты его подкислила?
– Я прошептала над бочкой твое имя, и сидр скис сам собой! – отпарировала она. Они заговорщически подмигнули друг другу и обменялись улыбками, почти как в старые добрые времена. Потом усмешка Маркейд погрустнела. Она направилась к двери.
– Ложись-ка ты спать, Ренфорд. Постель оставляет желать лучшего, но уж какая есть. Утром увидимся.
«Не увидимся».
– Маркейд! – окликнул он. – Спасибо тебе за все.
Она небрежно махнула рукой и исчезла.
Лайам лег, потом встал, потом прошелся по чердаку. Его вновь стало мучить чувство вины, и оно все возрастало. Отмахнувшись от одного укора совести, он не получал облегчения, ибо освобожденное место тут же занимали другие. Он лжет Маркейд, он считает ее опростившейся и циничной, а она между тем всецело доверяет ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76