Мне стало ясно, что из него больше слова не вытянешь, и я сменил тему.
– Не возьму в толк, где ж ты все-таки обретался? Был там, вдруг очутился тут. Но где это – там?
– А куда ты попадаешь, когда тебя сморит дремота? Или когда спишь ночью? Вот что-то в этом роде. Точно не знаю. Не совсем чтобы здесь, но и не так чтобы очень далеко отсюда. Все, кто мы есть и кем были, всегда где-то рядом. Не так чтобы в одной комнате, но в одном доме. В одном доме, но не в одной комнате.
Прежде чем я успел осмыслить эти его слова, мы оказались в квартале от дома Скьяво. Даже отсюда было видно, что там творятся чудные дела.
Среди ночной тьмы дом был ярко освещен со всех сторон. На здание отовсюду были нацелены лучи света. Моей первой мыслью было – катастрофа в шахте. Ну, вы понимаете, по телевизору вечно что-нибудь такое показывают: горная выработка где-нибудь в Англии, или России, или в Западной Виргинии. Где-то там глубоко под землей что-то случилось – взрыв или обрушение. Спасатели тридцать часов пробиваются к выжившим. У шахты и ночью светло, как днем. Понавезли всяких прожекторов на десять миллионов свечей, чтобы рабочим было светло.
Именно так и выглядел дом Скьяво. Это зрелище на фоне задника темной ночи было таким необычным и сюрреалистическим, что, чем бы они тут ни занимались, выглядело это все весьма подозрительно.
Да и кто они были, эти они? Рабочие. Когда мы подошли поближе, я стал вглядываться – не увижу ли знакомого лица, но такого не обнаруживалось. Одетые кто во что, парни в желто-оранжевых касках устанавливали строительные леса. Они проворно возводили вокруг дома сложную систему переплетающихся металлических труб, опор, креплений. Когда их работа будет закончена, дом окажется внутри причудливого металлического плетения, как насекомое в гигантской металлической паутине. Мы остановились на дорожке напротив дома и смотрели за их работой. Достаточно было понаблюдать за ними минут пять, чтобы понять: эти парни свое дело знают. Никаких тебе лишних движений, никакого дуракаваляния, никакого тебе «круглое таскать, плоское катать». Серьезные ребята – пришли сделать работу и не задерживаться.
Они почти не производили шума, и вот это-то и было самое странное. Для полноты странного впечатления было бы лучше, если бы они вообще не издавали никаких звуков, но дела обстояли иначе. Какой-то шум все-таки был: удары металла о металл, скрип и стон труб, прилаживаемых одна к другой, прибалчиваемых, воздвигаемых. Но при таком количестве людей и размахе работ здесь должен был бы стоять оглушительный грохот. А его и в помине не было! Да, кое-что доносилось, но не столько, чтобы поверить в реальность происходящего. Как это было возможно?
– Они совсем не шумят.
Парень потер себе нос.
– Я тоже об этом подумал. Будто на все это какой глушитель надели.
– Что это они с домом делают? Зачем эти леса? И почему – среди ночи?
– Откуда мне знать, шеф? Я должен был просто тебя сюда привести.
– Вранье! – я не верил ни одному его слову, но спорить было бесполезно. Он скажет только то, что сочтет нужным, а об остальном мне придется догадываться самому.
Я подошел к рабочим и спросил одного из них, где найти бригадира. Тот указал на высокого смуглого мужчину, похожего на индийца, тот как раз проходил мимо в нескольких футах от нас. Сделав несколько широких шагов, я поравнялся с ним.
– Простите, можете уделить мне минутку?
Он окинул меня оценивающим взглядом, словно я был баклажаном или проституткой и он прикидывал, стоит ли тратить на меня свои деньги.
– Моя фамилия Маккейб. Я начальник полиции Крейнс-Вью.
Его это не впечатлило. Он скрестил руки на груди и ничего мне не ответил.
– Почему вы здесь? У вас есть разрешение? Что вы делаете с домом? Где Скьяво?
Он по-прежнему не произносил ни слова, разве что губы его тронула едва заметная улыбка. Словно я сказал что-то смешное. Я мысленно перемотал назад пленку и прослушал еще раз – ничего смешного.
– Я задал вам вопрос.
– Но это не значит, что у меня есть ответ,– он говорил с сильным индийским акцентом, когда язык не шевелится во рту, как корова, разлегшаяся посреди дороги, и словам надо его обходить, чтобы выбраться наружу.
– Ты не хочешь объяснить, что здесь к чему? – парнишка подступил к бригадиру чуть ли не вплотную. Голос его звучал абсолютно непримиримо – настоящая попытка словесного нокаута.
– Я ничего не объясняю. Я работаю! Не видишь что ли, я занят!
– Вот врежу тебе поджопник, сразу освободишься, Гунга Дин.
Глаза индийца расширились от ярости и изумления.
– Ах ты срань…
Бах! Мальчишка таким быстрым и сильным ударом двинул ему в пах, что раздался резкий хлопок, похожий на взрыв. Хватая ртом воздух и держась руками за яйца, мужчина рухнул на землю. И парень тотчас же стал лупить его ногой по лицу – бух-бух-бух, – будто пытался открыть дверь. Бригадир, чьи руки были заняты другим, даже не успел закрыть голову, как на него обрушился град ударов.
Парень улыбнулся и раскинул руки в стороны, словно крылья, так, будто собирался исполнить греческий танец сиртаки. Грек Зорба на твою голову – бах-бах-бах. Стремительность и злость его атаки были чудовищны. Мальчишка в секунду разогрелся от нуля до ста градусов, от слов тут же перешел к делу. И этот мальчишка был я.
При виде того, как он лупит бригадира, какая-то моя часть кричала: «Так его!» Мы это теряем, оно исчезает, испаряется. Безоглядная смелость, черная ярость и самозабвение юности. Головокружение от полноты жизни. Это уходит, утекая как вода сквозь трещины, которых становится тем больше, чем старше мы делаемся. Они появляются, когда мы начинаем страховать свои жизни, берем ипотечные кредиты или узнаем о не самых благоприятных результатах медицинского обследования. Они появляются, когда теплая ванна становится не столько приятна, сколько необходима. Когда мы предпочитаем расчет – спонтанности, удобства – потрясениям. Дело не в том, что мы взрослеем, мы просто делаемся ручными, трусливыми, предсказуемыми, нерешительными, скептичными почти по любому поводу. Отнюдь не малая часть моей души любила этого отвязанного мальчишку, который принялся лупить человека всего лишь за то, что тот ответил нам нелюбезно, не так посмотрел. Эта моя часть жаждала к нему присоединиться. Стыдно ли мне в этом признаваться? Да ничуть.
Я схватил парня за шиворот и оттащил прочь от индийца. Его тело было точно наэлектризованное – сплошное высокое напряжение и несгибаемость. Силы мне не занимать, но не уверен, смог ли бы я его одолеть.
– Хватит! Довольно, говорю! Ты победил.
– Да пошел ты в жопу! – он попытался еще раз пнуть индийца, но не достал.
– Уймись же!
– Не смей мне… – он повернулся и сунул мне кулак в лицо. Я перехватил его руку и тем же движением заломил ее ему за спину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
– Не возьму в толк, где ж ты все-таки обретался? Был там, вдруг очутился тут. Но где это – там?
– А куда ты попадаешь, когда тебя сморит дремота? Или когда спишь ночью? Вот что-то в этом роде. Точно не знаю. Не совсем чтобы здесь, но и не так чтобы очень далеко отсюда. Все, кто мы есть и кем были, всегда где-то рядом. Не так чтобы в одной комнате, но в одном доме. В одном доме, но не в одной комнате.
Прежде чем я успел осмыслить эти его слова, мы оказались в квартале от дома Скьяво. Даже отсюда было видно, что там творятся чудные дела.
Среди ночной тьмы дом был ярко освещен со всех сторон. На здание отовсюду были нацелены лучи света. Моей первой мыслью было – катастрофа в шахте. Ну, вы понимаете, по телевизору вечно что-нибудь такое показывают: горная выработка где-нибудь в Англии, или России, или в Западной Виргинии. Где-то там глубоко под землей что-то случилось – взрыв или обрушение. Спасатели тридцать часов пробиваются к выжившим. У шахты и ночью светло, как днем. Понавезли всяких прожекторов на десять миллионов свечей, чтобы рабочим было светло.
Именно так и выглядел дом Скьяво. Это зрелище на фоне задника темной ночи было таким необычным и сюрреалистическим, что, чем бы они тут ни занимались, выглядело это все весьма подозрительно.
Да и кто они были, эти они? Рабочие. Когда мы подошли поближе, я стал вглядываться – не увижу ли знакомого лица, но такого не обнаруживалось. Одетые кто во что, парни в желто-оранжевых касках устанавливали строительные леса. Они проворно возводили вокруг дома сложную систему переплетающихся металлических труб, опор, креплений. Когда их работа будет закончена, дом окажется внутри причудливого металлического плетения, как насекомое в гигантской металлической паутине. Мы остановились на дорожке напротив дома и смотрели за их работой. Достаточно было понаблюдать за ними минут пять, чтобы понять: эти парни свое дело знают. Никаких тебе лишних движений, никакого дуракаваляния, никакого тебе «круглое таскать, плоское катать». Серьезные ребята – пришли сделать работу и не задерживаться.
Они почти не производили шума, и вот это-то и было самое странное. Для полноты странного впечатления было бы лучше, если бы они вообще не издавали никаких звуков, но дела обстояли иначе. Какой-то шум все-таки был: удары металла о металл, скрип и стон труб, прилаживаемых одна к другой, прибалчиваемых, воздвигаемых. Но при таком количестве людей и размахе работ здесь должен был бы стоять оглушительный грохот. А его и в помине не было! Да, кое-что доносилось, но не столько, чтобы поверить в реальность происходящего. Как это было возможно?
– Они совсем не шумят.
Парень потер себе нос.
– Я тоже об этом подумал. Будто на все это какой глушитель надели.
– Что это они с домом делают? Зачем эти леса? И почему – среди ночи?
– Откуда мне знать, шеф? Я должен был просто тебя сюда привести.
– Вранье! – я не верил ни одному его слову, но спорить было бесполезно. Он скажет только то, что сочтет нужным, а об остальном мне придется догадываться самому.
Я подошел к рабочим и спросил одного из них, где найти бригадира. Тот указал на высокого смуглого мужчину, похожего на индийца, тот как раз проходил мимо в нескольких футах от нас. Сделав несколько широких шагов, я поравнялся с ним.
– Простите, можете уделить мне минутку?
Он окинул меня оценивающим взглядом, словно я был баклажаном или проституткой и он прикидывал, стоит ли тратить на меня свои деньги.
– Моя фамилия Маккейб. Я начальник полиции Крейнс-Вью.
Его это не впечатлило. Он скрестил руки на груди и ничего мне не ответил.
– Почему вы здесь? У вас есть разрешение? Что вы делаете с домом? Где Скьяво?
Он по-прежнему не произносил ни слова, разве что губы его тронула едва заметная улыбка. Словно я сказал что-то смешное. Я мысленно перемотал назад пленку и прослушал еще раз – ничего смешного.
– Я задал вам вопрос.
– Но это не значит, что у меня есть ответ,– он говорил с сильным индийским акцентом, когда язык не шевелится во рту, как корова, разлегшаяся посреди дороги, и словам надо его обходить, чтобы выбраться наружу.
– Ты не хочешь объяснить, что здесь к чему? – парнишка подступил к бригадиру чуть ли не вплотную. Голос его звучал абсолютно непримиримо – настоящая попытка словесного нокаута.
– Я ничего не объясняю. Я работаю! Не видишь что ли, я занят!
– Вот врежу тебе поджопник, сразу освободишься, Гунга Дин.
Глаза индийца расширились от ярости и изумления.
– Ах ты срань…
Бах! Мальчишка таким быстрым и сильным ударом двинул ему в пах, что раздался резкий хлопок, похожий на взрыв. Хватая ртом воздух и держась руками за яйца, мужчина рухнул на землю. И парень тотчас же стал лупить его ногой по лицу – бух-бух-бух, – будто пытался открыть дверь. Бригадир, чьи руки были заняты другим, даже не успел закрыть голову, как на него обрушился град ударов.
Парень улыбнулся и раскинул руки в стороны, словно крылья, так, будто собирался исполнить греческий танец сиртаки. Грек Зорба на твою голову – бах-бах-бах. Стремительность и злость его атаки были чудовищны. Мальчишка в секунду разогрелся от нуля до ста градусов, от слов тут же перешел к делу. И этот мальчишка был я.
При виде того, как он лупит бригадира, какая-то моя часть кричала: «Так его!» Мы это теряем, оно исчезает, испаряется. Безоглядная смелость, черная ярость и самозабвение юности. Головокружение от полноты жизни. Это уходит, утекая как вода сквозь трещины, которых становится тем больше, чем старше мы делаемся. Они появляются, когда мы начинаем страховать свои жизни, берем ипотечные кредиты или узнаем о не самых благоприятных результатах медицинского обследования. Они появляются, когда теплая ванна становится не столько приятна, сколько необходима. Когда мы предпочитаем расчет – спонтанности, удобства – потрясениям. Дело не в том, что мы взрослеем, мы просто делаемся ручными, трусливыми, предсказуемыми, нерешительными, скептичными почти по любому поводу. Отнюдь не малая часть моей души любила этого отвязанного мальчишку, который принялся лупить человека всего лишь за то, что тот ответил нам нелюбезно, не так посмотрел. Эта моя часть жаждала к нему присоединиться. Стыдно ли мне в этом признаваться? Да ничуть.
Я схватил парня за шиворот и оттащил прочь от индийца. Его тело было точно наэлектризованное – сплошное высокое напряжение и несгибаемость. Силы мне не занимать, но не уверен, смог ли бы я его одолеть.
– Хватит! Довольно, говорю! Ты победил.
– Да пошел ты в жопу! – он попытался еще раз пнуть индийца, но не достал.
– Уймись же!
– Не смей мне… – он повернулся и сунул мне кулак в лицо. Я перехватил его руку и тем же движением заломил ее ему за спину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76