– Знаешь, когда я был в твоем возрасте, самым ужасным извращением, о каком я услыхал, было наряжаться в кожу и нахлестывать друг друга кнутом. Меня чуть родимчик не хватил. Но вы, ребята, нынче знаете больше самого Алекса Комфорта.
– А кто это такой?
Забравшись в машину, я осторожно просунул перо под солнечный козырек над водительским сиденьем. Почему парадная дверь их дома была незаперта? И задняя? Никто больше не оставляет двери своих домов открытыми даже у нас в Крейнс-Вью. Дональд Скьяво работал механиком в «Бирмфион Моторз». Я туда позвонил, и секретарь мне сказала, что он ушел обедать четыре часа назад и с тех пор не появлялся. Босс в ярости, там у Дональда джип на подъемнике и клиент ждет.
Я решил больше об этом не думать. Где-то же эти Скьяво сейчас обретались. Найдутся, никуда не денутся. Направляясь к дому, я старался припомнить, куда сунул лопату в гараже.
Час спустя я наткнулся на очередной древесный корень. Я взбесился и, отшвырнув лопату, сунул грязную руку в рот и пребольно себя укусил. Я лет сто не был так зол. Ну, год туда-сюда. Мой план был предельно прост: отправиться вниз по реке, найти подходящее местечко, вырыть могилу для Олд-вертью, положить его туда, засыпать землей – спи с миром – и вернуться в участок. Но у меня совсем из головы вылетело, что вдоль берега реки прокладывают трубопровод и при таком обилии рабочих и техники для мертвой собаки и меня там совсем нет места.Так что пришлось мне ехать в густой и темный лес, далеко за домом Тиндалла, где я и нашел подходящее место. Солнечные лучи пробивались сквозь листву. Никакого шума, только шелест листьев под легким ветерком и щебет птиц. В воздухе пахло летом и землей.
У меня было так хорошо на душе, что, вонзая лопату в мягкую землю, я стал напевать: «Хай-хо, хай-хо, работать нам легко».Через пять минут лопата уперлась в первый из корней, оказавшийся огромным и крепким, как подземное чудовище из «Дрожи земли». Это меня с толку не сбило («Хай-хо, хай-хо»), я пожал плечами и стал копать в другом месте. Но оказалось, что эти корни, черт бы их драл, были здесь повсюду. Тело Олд-вертью коченело в моем багажнике, а у меня душа коченела от злости, какой я за собой и не помню.
Когда я прекратил жевать свою руку и выкурил подряд три сигареты, я медленно сказал, пытаясь успокоить себя: «Попробую еще в одном месте. Если опять ничего не получится…» Но вот что интересно: как я ни был зол и взбешен, оттого что земля не давала мне себя дырявить, я и мысли не допускал, чтобы утопить или кремировать собаку. Олд-вертью надлежало похоронить как полагается. Его надо было заботливо и бережно предать земле. Не знаю, почему я был в этом убежден. Ведь я ничем не был ему обязан. Нас не связывали ни годы тесной дружбы, ни его преданность в моменты моего одиночества и печали, ни летние дни, когда он ловил брошенную мною палку на заднем дворе. Лучший друг человека? Я его даже не знал. Он был просто старой развалиной, которой случилось умереть в моем кабинете. Все это отчасти можно было объяснить тем, на что указывала Магда: я люблю проигравших. И в большинстве случаев я принимаю их сторону. Неудачники, обманщики, пустоголовые пьянчужки, преступники – подавайте всех сюда, я заплачу за их выпивку. Олд-вертью был своего рода воплощением их всех, вместе взятых. Окажись он человеком, я уверен, голос у него был бы скрипучим, как кофейная мельница, а мозг – побуревшим от всяких обманов. Но за его появлением в моей жизни было и что-то еще. С чего я это взял? Если я скажу, что мне это известно, то буду лжецом. Я был до конца уверен только в одном: я должен его похоронить – и был исполнен решимости это сделать. Так что я засунул свою злость куда подальше и снова взялся за лопату. И на этот раз мне повезло.
Вырыть глубокую яму гораздо труднее, чем может показаться. К тому же от этой работы на ладонях появляются волдыри. Но я нашел местечко чуть в стороне, где можно было копать на какую угодно глубину, не встречая никаких препятствий. Яма получилась глубиной в три фута и достаточно широкой. Ему здесь будет хорошо.
Выбирая лопатой последнюю горсть земли, я обнаружил кое-что интересное. На горке темной почвы виднелось что-то очень светлое,, почти белое. Контраст был слишком ярким, так что любой бы заметил. Я осторожно опустил лопату на землю и потянулся посмотреть – что же это такое. Поначалу мне показалось, что это палочка, обесцветившаяся от времени. Дюймов десять в длину, серебристо-серая, с изогнутым кончиком, как если бы прежде она в этом месте была прикреплена к чему-то более крупному, а потом отломлена. Я поднес эту штуку поближе к глазам, и серебряный цвет обернулся кремово-белым, и оказалось, что никакая это не палочка, а кость.
Ничего удивительного. В лесах должно быть полно костей всякого зверья. Я даже улыбнулся при мысли, что потревожил могилу одного животного, чтобы похоронить другое. Вопиющее попрание справедливости – несчастная белочка, и та в наши дни не может упокоиться с миром. Вызывайте Общество по защите прав животных! Жестокое обращение с прахом лесного зверька!
Паулина интересовалась зоологией. Я подумал, может, ей будет интересно взглянуть на эту косточку, и, направившись к машине за Олд-вертью, сунул ее в карман.
Наклонившись над багажником, я чуть не подпрыгнул от неожиданности. У пса открылся глаз и глядел прямо на меня. Не имеет значения, насколько вы владеете собой или привыкли иметь дело с трупами: очутиться под взглядом мертвеца – вовсе не подарочек. В этих глазах еще достаточно жизни, чтобы вам стало нехорошо и вы бы отвернулись, облизывая губы и надеясь, что в другой раз, когда вы туда посмотрите, они уже будут закрыты.
– Я положу тебя в постель, Вертью. Там славно. Неплохое местечко для конечной остановки.
Я просунул под него ладони и вытащил из багажника. Мне показалось, что он стал еще тяжелее, чем прежде, но я решил, что просто утомился, работая лопатой. Пока я его нес, у меня слегка подрагивали руки. Лучи солнца, проникавшие сквозь листву, прыгали по моим ботинкам. Осторожно спустившись в яму, я осторожно уложил его. Тело лежало, чуть скрючившись, и я его поправил. Глаза были все еще открыты, а кончик языка торчал из уголка рта. Несчастный старикан. Я вылез из ямы и взял лопату, чтобы забросать его землей. Но что-то все еще было не так. И тут меня осенило. Я вернулся к машине и вытащил длинное перо из-под солнечного козырька.
Я засунул перо ему под ошейник. Как египетский фараон, отправляющийся в вечность в окружении своих земных сокровищ, Олд-вертью теперь владел замечательным пером. Время шло, а у меня еще дел было невпроворот. Я быстро засыпал могилу землей, а потом как мог ее утрамбовал, чтобы другое животное, почуяв запах, не разрыло ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76