– Пожалуйста. – Я указал на соседнее с моим сиденье.
Этот костюм. Я так хорошо помнил этот его темно-синий костюм.
– Я вот сюда вошел, а когда вас увидел, то просто глазам не поверил. У меня, видите ли, есть сын, ему сейчас семнадцать. А я смотрю на вас и думаю, что он со временем станет точно таким, как вы. Это просто невероятно.
Я положил в кофе сахар.
– Он у вас, наверно, симпатичный парень.
Мой отец был человеком очень скованным, не умевшим сказать ничего смешного. Но он был замечательным, благодарным слушателем. Не успел я закончить фразу, как он расхохотался. Так зашелся в смехе, что даже закашлялся.
– Сядьте лучше, пока не свалились. – Я чуть было, чуть было, не закончил: «Отец».
Он сел, а я подвинул ему свой стакан с водой. Он сделал один глоток и покачал головой.
– Ну, вы меня и рассмешили. Меня зовут Том Маккейб.
Он протянул руку, и я представился:
– Билл Клинтон.
– Рад с вами познакомиться, Билл. Но мне все время хочется назвать вас Фрэнни. Так зовут моего сына.
Я кивнул, улыбаясь, отхлебнул кофе и чуть не поперхнулся.
– Простите, но ничем вам не могу помочь. Я – Билл, жену мою зовут Хилари, а нашу дочь – Челси.
Он выпил воды.
– Конечно. Но сходство все же потрясающее. Позвольте полюбопытствовать, чем вы занимаетесь?
Я вперил взгляд в стойку, я загадочно кивнул и, выдержав паузу, сказал:
– Политикой.
– Правда?
Это произвело на него впечатление. Мой отец интересовался политикой. Он часто читал матери вслух статьи из «Нью-Йорк тайме» о всяких пакостях, творящихся в Вашингтоне. И всякий раз у него находился к ним собственный комментарий.
– Это поистине удивительно. – Он усмехнулся и крепко потер лицо обеими ладонями. – Моему сыну повезет, если он не сядет в тюрьму. Фрэнни – тот еще типчик.
У меня от его слов сжалось сердце. Почему? В тюрьму-то я попал, но только в роли начальника. Я знал, что добился в жизни кой-каких успехов, и Том Маккейб, видя это, очень мной гордился. Я вроде как стал добропорядочным гражданином, а он всегда мечтал об этом. Так почему же его слова меня задели за живое? Да очень просто: сколько бы тебе ни было лет, твои отношения с родителями – это что-то вроде выгуливания собаки на втяжном поводке. Чем ты старше, тем больше выбираешь поводок. Проходят годы, ты уходишь так далеко, что даже забываешь о поводке. Но, вполне предсказуемо, ты выбираешь всю длину поводка, или они по какой-то причине начинают наматывать его назад, и вот ты уже опять под боком у них – снова провинился, снова ищешь их одобрения. Ты можешь быть каким угодно сильным и независимым, но мать и отец всегда имеют над тобой власть.
– Может, вы слишком строги со своим ребенком, Том. – Я не мог себя заставить встретиться с ним взглядом.
– Знай вы моего Фрэнни, вы бы так не сказали.
– Может, я в его годы сам был таким, так что знаю, что говорю.
– Билл…
– Ваш заказ. – Элис с грохотом поставила передо мной тарелку.– Еще чего-нибудь?
Бледные желтки резко контрастировали с темно-коричневым, как древесная кора, беконом. Кулинарный шедевр а-ля Скрэппи.
Я улыбнулся ей. Она не ответила на улыбку.
– Что-то не так?
– Да. Я еще заказывал картофельные оладьи.
– Не, не заказывали. Тут вмешался мой отец.
– Заказывал-заказывал. Я сам слышал.
Элис нахмурилась и уперла руку в бок, без слов говоря: «Что, хочешь устроить скандал?» Мне вспомнилось, что, когда я был помоложе, мы, мальчишки, исходя от похоти при виде Элис, называли ее «сучка сисястая». Но было это в те далекие времена, когда мир еще не сделался политкорректным. Но я вспомнил про Элис и еще кое-что – куда как более важное.
Махнув рукой на картошку, я сказал:
– Бог с ним. Я от нее толстею. А вопрос вам задать можно?
Ее рука не убралась с бедра.
– Это смотря о чем.
– Вы знаете сына этого человека – Фрэнни Маккейба?
Ее лицо медленно расплылось в широкой улыбке.
– Конечно, я знаю Фрэнни. Славный парнишка.
– Славный? Как это? В каком смысле?
– А вы его не знаете? Здорово на него похожи. – Она взглянула на отца, согласен ли он.
– Мы о нем сейчас говорили, спорили, что о нем могут думать другие.
– Я же говорю – Фрэнни славный.
Голос ее снова зазвучал по-хамски. У меня возникло желание запустить ей яичницу в разрез платья, но я сдержался – сначала мне нужно было выведать у нее кое-что, а стоит ее вывести из себя, и пиши пропало.
– Значит, славный, и больше ничего?
Молоденькая официантка скосила взгляд на своего папашу. Он по-прежнему сидел, уткнув нос в свою туалетную бумагу, так что она могла поболтать с нами.
– Когда Фрэнни заявляется сюда с дружками, он разыгрывает из себя этакого крутого парня. Но без них он довольно милый и ведет себя очень даже прилично.
Прямо в яблочко! Давай-давай, Элис, расскажи-ка Тому эту историйку.
Но она, похоже, не собиралась вдаваться в подробности, и мне пришлось ее подстегнуть:
– Значит, славный? Это как?
– Да вот так. Я как-то поссорилась со своим парнем. Ну мы с ним, ясно, были никакие не Оззи и Харриет. Ну вот, раз вечером мы с ним тут здорово сцепились… – Она опять оглянулась – чем там занят босс. – Ну и я, совсем того… разревелась, ну точно припадочная. Хорошо, тут почти никого не было, только Фрэнни и заметил. Но он был такой славный! Он тут был без дружков, и мы с ним часа два проговорили. Его же ведь никто не заставлял. Не корчил из себя крутого, ничего такого, просто был славный. И говорил кучу всяких умных вещей. Он много говорил о людях вообще, и я потом много об этом думала. А на другой день он снова пришел. И пластинку мне подарил – я ему говорила, что мне она нравится, «Concrete and Clay». Ему этот диск тоже нравился. И это его тоже никто не заставлял. Парень он что надо, ваш Фрэнни. – Последнюю фразу она произнесла, глядя в упор на отца.
Я довольно хмыкнул.
– Хорошая история, Элис. А теперь как насчет моих картофельных оладий?
Теплота из ее глаз вмиг куда-то испарилась.
– Что вы сказали?
Подавшись вперед, я громко – Скрэппи услышал бы меня даже с того света – произнес:
– Я сказал, что хочу получить картофельные оладьи, которые я пока так и не получил, детка!
– Это там что такое? – раздалось из-за кассового аппарата. Голос напоминал вой артиллерийского снаряда. Услышав его, наша официантка галопом припустилась за моей картошкой.
А я тем временем принялся поглощать вредную еду со своей тарелки – великолепный вкус. Заправив в рот несколько кусков яичницы, я ткнул вилкой в направлении отца и изрек:
– Бывает, что и овца рядится в волчьи одежды, Том. Попробуйте как-нибудь потихоньку заглянуть ночью к нему в комнату – может, он читает под одеялом с фонариком.
Он ухмыльнулся глупости такого предположения. Враг общества номер один читает под одеялом? Но что-то в моих словах, видимо, тронуло его, и в следующую минуту вид у него стал такой, будто еще чуть-чуть – и он мне поверит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76