Герцен пишет, что необходимо "разрушить все верования, разрушить
все надежды на прошлое, разбить все предрассудки, поднять руки на прежние
идеалы, без снисхождения и без жалости". В число революции Герцен зачисляет
также и Петра I. "Петр I, конвент, — пишет он Бакунину, — научили нас шагать
семимильными сапогами, шагать из первого месяца беременности в девятый и ломать
без разбора все, что попадется на дороге".
XXI
"Я жид по натуре, — писал Белинский Герцену, — и с филистимлянами за
одним столом есть не могу". "Самая революционная натура Николаевского времени, —
подчеркивает Герцен в "Былое и Думы", — Белинский".
"Отрицание — мой Бог, — пишет Белинский Боткину. — В истории мои герои —
разрушители старого — Лютер, Вольтер, энциклопедисты, террористы, Байрон
("Каин") и т.п. Рассудок для меня теперь выше разумности (разумеется —
непосредственной), и потому мне отраднее кощунства Вольтера, чем признание
авторитета религии, общества, кого бы то ни было. Знаю, что Средние века —
великая эпоха, понимаю святость, поэзию, грандиозность религиозности Средних
веков; но мне приятнее XVIII век — эпоха падения религии: в Средние века жгли на
кострах еретиков, вольнодумцев, колдунов; в XVIII — рубили на гильотине головы
аристократам, попам и другим врагам Бога, разума и человечности".
Вот еще несколько жутких признаний Белинского, заимствованных из его
писем: "Люди так глупы, что их насильно надо вести к счастью. Да и что кровь
тысячей в сравнении с унижением и страданиями миллионов". "Но смешно и подумать,
что это может сделаться само собою, временем, без насильственных переворотов,
без крови". "Я все думал, что понимаю революцию — вздор — только начинаю
понимать".
Когда большевики зачисляют в число своих духовных предков Белинского, они
говорят правду. Они имеют все основания считать Белинского родоначальником
большевизма. В "Русской Идее" Бердяев дает следующую верную оценку идейного
облика Белинского: "Белинский, как типичный русский интеллигент, во все: периоды
стремился к тоталитарному миросозерцанию". "Белинский говорит про себя, что он
страшный человек, когда ему в голову заберется мистический абсурд". "Белинский
решительный идеалист, для него выше всего идея, идея выше живого человека". "У
Белинского, когда он обратился к социальности, мы уже видим то сужение сознания
и вытеснение многих ценностей, которое мучительно поражает в революционной
интеллигенции 60-х и 70-х годов". (Н. Бердяев. Русская Идея)
Дух ненависти столь характерный для масонов и всех апостолов масонского
социализма горел неугасимым пламенем в душе Белинского с того мгновения, как он
слепо уверовал в магическую силу социализма.
"Я считаю Белинского, — пишет Герцен, — одним: из самых замечательных лиц
николаевского периода..." Герцен хвалит Белинского за то, что "В ряде
критических статей он кстати и некстати касается всего, везде верный своей
ненависти к авторитетам". Сокрушая все авторитеты Белинский следовал
традиционной тактике масонства и его духовных спутников. Давая оценку одного из
современников Белинского (Н. Полевого) Герцен писал: "Он был совершенно прав,
думая, что всякое уничтожение авторитета есть революционный акт и что человек,
сумевший освободиться от гнета великих имен и схоластических авторитетов, уже не
может быть ни рабом в религии, ни рабом в обществе" ("О развитии революционных
идей в России").
Этим, выгодным для масонства, сокрушением всех авторитетов и занимался с
фанатической яростью Белинский. Разлагательская деятельность Белинского
встречала большой отклик в душах молодежи завороженной масонскими идеями о
всеобщем братстве, равенстве и социалистическом рае. "Тяжелый номер
"Отечественных Записок" переходил из рук в руки вспоминает Герцен: "Есть
Белинского статья? Есть, и она поглощалась с лихорадочным сочувствием, со
смехом, со спорами... и трех-четырех верований, уважений, как не бывало".
"Нигилизм, как понимает его реакция, — свидетельствует Герцен, — появился не со
вчерашнего дня, — Белинский был нигилист в 1838 году — он имел все права на этот
титул" ("Новая фаза русской литературы").
С такой же силой, с какой Бакунин, уверовал в спасительность магии
анархизма, Белинский уверовал в спасительность магии социализма. "Увы, друг мой,
— пишет Белинский в июне 1841 года Боткину, — я теперь забился в одну идею,
которая поглотила и пожрала меня всего". "Во мне развилась какая-то дикая,
бешенная фанатическая любовь к свободе и независимости человеческой личности,
которые возможны только при обществе, основанном на правде и доблести". "Я понял
и Французскую революцию и ее римскую помпу, над которой прежде смеялся. Понял и
кровавую любовь Марата к свободе, его кровавую ненависть ко всему, что хотело
отделяться от братства с человечеством хоть коляскою с гербом". "Итак, — пишет
он в другом письме Боткину, — я теперь в новой крайности, — это идея социализма,
которая стала для меня идеей, бытием бытия, вопросом вопросов, альфою и омегою
веры и знания. Все из нее, для нее и в ней. Она вопрос и решение вопроса. Она
(для меня) поглотила и историю, и религию, и философию".
Н. И. Сатин писал Белинскому в 1837 году из Ставрополя: "Не я ли говорил
тебе, что польза, сделанная без любви, не есть добро положительное. Жалки те
люди, которые сомневаются в этом". Белинский и был одним из таких людей.
В другом письме, написанном в том же году, Сатин пишет ответившему на его
первое письмо Белинскому: "Во многих твоих истинах проглядывают давно знакомые,
родные истины, но ты воображаешь их гиперболически, с фанатизмом дервиша, а не
со смирением философа. Я убежден, мы верим в одну истину, мы стремимся к одной
цели, но ты, Белинский, извини, ты — Марат философии...
...У тебя все (да, все, и немецкие философы включительно) — призраки; у
меня есть — избранные. Ты не подозреваешь, может быть, что ты со своей
маратовской фразою уравнял всех, всех выслал на гильотину падения.
...Мудрено ли после этого, что тебе всюду мечтаются призраки, говорят это
случалось иногда и с Маратом...
...Я уже сказал тебе: будет Един Бог, Един Дух, но не будет человек —
Бог, человек — Дух. Я мог бы умножить примеры твоей необычайной гиперболичности,
которую не оправдает никакая философия. Да, Белинский, фанатизм всегда дурен, а
ты немножко фанатик, покайся!
....Нет, нет! Не делайте для человека всего; оставьте жизнь развиваться,
оставьте Бога действовать, оставьте человека свободным... Человек сам заслужит
благодать Божию".
Эта заслуженная отповедь Белинскому была вызвана тем, что Белинский в
тогдашнем периоде своего идейного развития напомнил Сатину непримиримость и
фанатическую страстность Марата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
все надежды на прошлое, разбить все предрассудки, поднять руки на прежние
идеалы, без снисхождения и без жалости". В число революции Герцен зачисляет
также и Петра I. "Петр I, конвент, — пишет он Бакунину, — научили нас шагать
семимильными сапогами, шагать из первого месяца беременности в девятый и ломать
без разбора все, что попадется на дороге".
XXI
"Я жид по натуре, — писал Белинский Герцену, — и с филистимлянами за
одним столом есть не могу". "Самая революционная натура Николаевского времени, —
подчеркивает Герцен в "Былое и Думы", — Белинский".
"Отрицание — мой Бог, — пишет Белинский Боткину. — В истории мои герои —
разрушители старого — Лютер, Вольтер, энциклопедисты, террористы, Байрон
("Каин") и т.п. Рассудок для меня теперь выше разумности (разумеется —
непосредственной), и потому мне отраднее кощунства Вольтера, чем признание
авторитета религии, общества, кого бы то ни было. Знаю, что Средние века —
великая эпоха, понимаю святость, поэзию, грандиозность религиозности Средних
веков; но мне приятнее XVIII век — эпоха падения религии: в Средние века жгли на
кострах еретиков, вольнодумцев, колдунов; в XVIII — рубили на гильотине головы
аристократам, попам и другим врагам Бога, разума и человечности".
Вот еще несколько жутких признаний Белинского, заимствованных из его
писем: "Люди так глупы, что их насильно надо вести к счастью. Да и что кровь
тысячей в сравнении с унижением и страданиями миллионов". "Но смешно и подумать,
что это может сделаться само собою, временем, без насильственных переворотов,
без крови". "Я все думал, что понимаю революцию — вздор — только начинаю
понимать".
Когда большевики зачисляют в число своих духовных предков Белинского, они
говорят правду. Они имеют все основания считать Белинского родоначальником
большевизма. В "Русской Идее" Бердяев дает следующую верную оценку идейного
облика Белинского: "Белинский, как типичный русский интеллигент, во все: периоды
стремился к тоталитарному миросозерцанию". "Белинский говорит про себя, что он
страшный человек, когда ему в голову заберется мистический абсурд". "Белинский
решительный идеалист, для него выше всего идея, идея выше живого человека". "У
Белинского, когда он обратился к социальности, мы уже видим то сужение сознания
и вытеснение многих ценностей, которое мучительно поражает в революционной
интеллигенции 60-х и 70-х годов". (Н. Бердяев. Русская Идея)
Дух ненависти столь характерный для масонов и всех апостолов масонского
социализма горел неугасимым пламенем в душе Белинского с того мгновения, как он
слепо уверовал в магическую силу социализма.
"Я считаю Белинского, — пишет Герцен, — одним: из самых замечательных лиц
николаевского периода..." Герцен хвалит Белинского за то, что "В ряде
критических статей он кстати и некстати касается всего, везде верный своей
ненависти к авторитетам". Сокрушая все авторитеты Белинский следовал
традиционной тактике масонства и его духовных спутников. Давая оценку одного из
современников Белинского (Н. Полевого) Герцен писал: "Он был совершенно прав,
думая, что всякое уничтожение авторитета есть революционный акт и что человек,
сумевший освободиться от гнета великих имен и схоластических авторитетов, уже не
может быть ни рабом в религии, ни рабом в обществе" ("О развитии революционных
идей в России").
Этим, выгодным для масонства, сокрушением всех авторитетов и занимался с
фанатической яростью Белинский. Разлагательская деятельность Белинского
встречала большой отклик в душах молодежи завороженной масонскими идеями о
всеобщем братстве, равенстве и социалистическом рае. "Тяжелый номер
"Отечественных Записок" переходил из рук в руки вспоминает Герцен: "Есть
Белинского статья? Есть, и она поглощалась с лихорадочным сочувствием, со
смехом, со спорами... и трех-четырех верований, уважений, как не бывало".
"Нигилизм, как понимает его реакция, — свидетельствует Герцен, — появился не со
вчерашнего дня, — Белинский был нигилист в 1838 году — он имел все права на этот
титул" ("Новая фаза русской литературы").
С такой же силой, с какой Бакунин, уверовал в спасительность магии
анархизма, Белинский уверовал в спасительность магии социализма. "Увы, друг мой,
— пишет Белинский в июне 1841 года Боткину, — я теперь забился в одну идею,
которая поглотила и пожрала меня всего". "Во мне развилась какая-то дикая,
бешенная фанатическая любовь к свободе и независимости человеческой личности,
которые возможны только при обществе, основанном на правде и доблести". "Я понял
и Французскую революцию и ее римскую помпу, над которой прежде смеялся. Понял и
кровавую любовь Марата к свободе, его кровавую ненависть ко всему, что хотело
отделяться от братства с человечеством хоть коляскою с гербом". "Итак, — пишет
он в другом письме Боткину, — я теперь в новой крайности, — это идея социализма,
которая стала для меня идеей, бытием бытия, вопросом вопросов, альфою и омегою
веры и знания. Все из нее, для нее и в ней. Она вопрос и решение вопроса. Она
(для меня) поглотила и историю, и религию, и философию".
Н. И. Сатин писал Белинскому в 1837 году из Ставрополя: "Не я ли говорил
тебе, что польза, сделанная без любви, не есть добро положительное. Жалки те
люди, которые сомневаются в этом". Белинский и был одним из таких людей.
В другом письме, написанном в том же году, Сатин пишет ответившему на его
первое письмо Белинскому: "Во многих твоих истинах проглядывают давно знакомые,
родные истины, но ты воображаешь их гиперболически, с фанатизмом дервиша, а не
со смирением философа. Я убежден, мы верим в одну истину, мы стремимся к одной
цели, но ты, Белинский, извини, ты — Марат философии...
...У тебя все (да, все, и немецкие философы включительно) — призраки; у
меня есть — избранные. Ты не подозреваешь, может быть, что ты со своей
маратовской фразою уравнял всех, всех выслал на гильотину падения.
...Мудрено ли после этого, что тебе всюду мечтаются призраки, говорят это
случалось иногда и с Маратом...
...Я уже сказал тебе: будет Един Бог, Един Дух, но не будет человек —
Бог, человек — Дух. Я мог бы умножить примеры твоей необычайной гиперболичности,
которую не оправдает никакая философия. Да, Белинский, фанатизм всегда дурен, а
ты немножко фанатик, покайся!
....Нет, нет! Не делайте для человека всего; оставьте жизнь развиваться,
оставьте Бога действовать, оставьте человека свободным... Человек сам заслужит
благодать Божию".
Эта заслуженная отповедь Белинскому была вызвана тем, что Белинский в
тогдашнем периоде своего идейного развития напомнил Сатину непримиримость и
фанатическую страстность Марата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70