Тогда он, увидев, что никто не смотрит, просто схватил пельмень пальцами и забросил в рот.
— Ну что, Васятка, вкусно? — улыбнулась Чаликова. — Ты, главное, не зевай, а следи за домом.
Васятка чуть смутился — ведь его внимание занимал не только двадцать седьмой дом, но и соседний с ним, а точнее, глухая стена, выходящая в открытый двор. На стене красовался огромный плакат, где были изображены мальчик с девочкой, оба в таких же красных платках, как у Васятки, а наверху, под самой крышей — надпись: «Пионер, ты в ответе за все!».
— Скажите, а что такое «пионер»? — несмело спросил Васятка.
Этот, казалось бы, такой простой вопрос неожиданно озадачил и Надю, и Серапионыча: кроме того, что «Пионер — все ребятам пример» и «Пионеры — смена комсомола», они ничего припомнить не могли.
— Пионеры — это такие ребята, которые носят красный галстук, отдают салют, — попытался было объяснить доктор. — Ну, что еще? Ходят строем, поют пионерские песни...
— Владлен Серапионыч, что там за люди? — тревожно проговорила Надежда, имея в виду скопление народа как раз перед подъездом двадцать седьмого дома.
— А-а, так они вышли мусор выносить, — беззаботно ответил доктор. И вправду — присмотревшись, Надя увидела в руках каждого или ведро, или сверток с мусором. Однако ни одного мальчика, по возрасту соответствовавшего Дубову, там не было.
— Александр Петрович Разбойников, в ту пору мэр Кислоярска, закупил несколько мусоровозов «Норба», — сообщил Серапионыч, — и организовал сбор отходов «на колесах». Их так и прозвали — Норбами Александровнами. Поначалу, знаете, многие ворчали, но потом привыкли и даже остались довольны. Особенно когда исчезли помойки со дворов.
Тут как раз к дому подъехала такая «Норба Александровна» и, вобрав в себя отходы, отправилась дальше. Следующую остановку она делала через пару домов, где также стояли люди.
— В каждом подъезде висит график, во сколько машина подъезжает, — пояснил Серапионыч.
Вдруг из подъезда выскочил мальчишка примерно Васиного возраста в одних трусах и с мусорным ведром и столь быстро понесся вослед уходящей «Норбе», что даже лица его разглядеть было невозможно.
И тут Надя поймала себя на мысли, что она, пожалуй, не совсем представляет себе, как должен был выглядеть Дубов в отрочестве. Да и Серапионыч, если и видел Васю несколько раз ребенком, то вряд ли запомнил в лицо — так уж сложились обстоятельства. Вся надежда оставалась на Васятку — после того как он распознал в Акуне двойника Евдокии Даниловны, Васяткиным друзьям уже казалось, что для него нет ничего невозможного.
Тем временем юный спринтер достиг следующей остановки «Норбы», но увы — та уехала буквально у него из-под носа. Тогда он побежал дальше и пропал из поля зрения.
— А что, если Вася давно уже куда-нибудь ушел? — предположила Надя. — Мы тут сидим, прохлаждаемся, а в это время...
— Нет-нет, вряд ли, — поспешил успокоить доктор. — Василий Николаич признавался мне как-то, что в молодости он был страшным соней, а теперь каникулы, с чего ему вставать и куда-то бежать? Ну, разве что мусор выкинуть. — Помолчав, доктор уверенно добавил: — Нет-нет, конечно, это не он.
По тротуару, беспечно размахивая пустым ведром, шел тот самый паренек. А так как теперь он никуда не спешил, Надя могла его разглядеть чуть лучше. И действительно, даже с чаликовской журналистской фантазией нелегко было бы вообразить Василия Дубова, пусть даже совсем юного, с ярко-красными волосами и веснушками.
— Нет, это не Вася, — повторил Серапионыч, — но сейчас мы кой-чего про него узнаем.
И доктор прямо через столовское окно замахал рукой.
Мальчик заметил это и кинулся было через улицу, однако вернулся и аккуратно поставил пустое ведро рядом со входом в дом.
— Владлен Серапионыч! — радостно закричал мальчик и чуть не повис на докторе, который вышел из столовой, чтобы его встретить. Краем глаза Надя заметила, как заулыбались кассирша и раздатчица — и вправду, с приходом юного спринтера словно солнышко осветило скучную столовую. И никому не пришло в голову бранить его, что появился в общественном месте в одних спортивных трусиках.
— Вот, познакомься, — усадив мальчика на свободный стул, представил доктор своих спутников. — Надя и Васятка. Прибыли аж но с самого Севера — из Воркуты.
Солнышко протянул гостям сразу обе руки:
— Солны... То есть Гриша Лиственницын. И вы действительно с самого Севера? Вот это да! А у вас в взаправду ночь пол года? А на небе северное сияние?!
Серапионыч знал, что Солнышко способен «заговорить» кого угодно, и едва тот остановился перевести дух, доктор как бы невзначай спросил:
— Ну и чего ты в такую погоду дома торчишь? Шел бы на речку...
Гриша печально вздохнул.
— Все понятно, — улыбнулся доктор. — Солнышко перегрелся на солнышке. А ну-ка встань.
Солнышко послушно встал, и только теперь Надя заметила у него в руке листок бумаги с рисунком.
— А ведь это он и есть, — незаметно шепнул Васятка.
Слегка изогнув шею и скосив глаза, Надя разглядела рисунок и согласилась: да, черты изображенного на портрете спящего подростка очень напоминали Василия Дубова, хотя, как вынуждена была сама себе признаться Надежда, без Васяткиного замечания она бы вряд ли его опознала.
Тем временем Серапионыч налил в блюдечко немного чая и размешал в нем ложку жидкости из скляночки. Потом смочил в этой смеси салфетку и стал осторожно протирать Солнышкину многострадальную кожу.
— Потерпи, сначала будет немного больно, — говорил доктор, — зато потом быстро пройдет. А через пару часов смой под душем... Предупреждали ж тебя, чтобы загорал осторожно. Это ведь научный факт, что у таких, как ты, в общем... — чуть замялся Серапионыч.
— У рыженьких и конопатых? — пришел ему на помощь Солнышко, стоически терпевший боль.
— Ну да. В общем, у вас другая пигментация, кожа более бледная, и надо избегать прямых солнечных лучей. А ты, небось, опять забыл об этом и решил не отставать от Василия, — очень кстати ввернул доктор имя Дубова. — С Васей-то, надеюсь, все в порядке? Передавай ему привет, если он дома.
— Дома, дома, — закивал Солнышко. — Но скоро уходит. Ой, мне пора бежать — я ж ключ забыл!.. Спасибо, Владлен Серапионыч, и вправду меньше болеть стало. Привет Северу!
Последние слова, естественно, адресовались Наде и Васятке, которых доктор поселял то в Норильске, то в Нарьян-Маре и, наконец, в Воркуте.
— Нравится? — перехватил Солнышко взгляд Надежды, все еще прикованный к портрету. — Сам рисовал!
— Дай-ка взглянуть, — попросил доктор, возвращая скляночку внутрь сюртука. — Кто это — уж не Вася ли Дубов? Солнышко, будь так щедр, подари его мне! А то у меня в кабинете одни репродукции, да и те какие-то мрачноватые, а так будет что-то яркое и оригинальное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153
— Ну что, Васятка, вкусно? — улыбнулась Чаликова. — Ты, главное, не зевай, а следи за домом.
Васятка чуть смутился — ведь его внимание занимал не только двадцать седьмой дом, но и соседний с ним, а точнее, глухая стена, выходящая в открытый двор. На стене красовался огромный плакат, где были изображены мальчик с девочкой, оба в таких же красных платках, как у Васятки, а наверху, под самой крышей — надпись: «Пионер, ты в ответе за все!».
— Скажите, а что такое «пионер»? — несмело спросил Васятка.
Этот, казалось бы, такой простой вопрос неожиданно озадачил и Надю, и Серапионыча: кроме того, что «Пионер — все ребятам пример» и «Пионеры — смена комсомола», они ничего припомнить не могли.
— Пионеры — это такие ребята, которые носят красный галстук, отдают салют, — попытался было объяснить доктор. — Ну, что еще? Ходят строем, поют пионерские песни...
— Владлен Серапионыч, что там за люди? — тревожно проговорила Надежда, имея в виду скопление народа как раз перед подъездом двадцать седьмого дома.
— А-а, так они вышли мусор выносить, — беззаботно ответил доктор. И вправду — присмотревшись, Надя увидела в руках каждого или ведро, или сверток с мусором. Однако ни одного мальчика, по возрасту соответствовавшего Дубову, там не было.
— Александр Петрович Разбойников, в ту пору мэр Кислоярска, закупил несколько мусоровозов «Норба», — сообщил Серапионыч, — и организовал сбор отходов «на колесах». Их так и прозвали — Норбами Александровнами. Поначалу, знаете, многие ворчали, но потом привыкли и даже остались довольны. Особенно когда исчезли помойки со дворов.
Тут как раз к дому подъехала такая «Норба Александровна» и, вобрав в себя отходы, отправилась дальше. Следующую остановку она делала через пару домов, где также стояли люди.
— В каждом подъезде висит график, во сколько машина подъезжает, — пояснил Серапионыч.
Вдруг из подъезда выскочил мальчишка примерно Васиного возраста в одних трусах и с мусорным ведром и столь быстро понесся вослед уходящей «Норбе», что даже лица его разглядеть было невозможно.
И тут Надя поймала себя на мысли, что она, пожалуй, не совсем представляет себе, как должен был выглядеть Дубов в отрочестве. Да и Серапионыч, если и видел Васю несколько раз ребенком, то вряд ли запомнил в лицо — так уж сложились обстоятельства. Вся надежда оставалась на Васятку — после того как он распознал в Акуне двойника Евдокии Даниловны, Васяткиным друзьям уже казалось, что для него нет ничего невозможного.
Тем временем юный спринтер достиг следующей остановки «Норбы», но увы — та уехала буквально у него из-под носа. Тогда он побежал дальше и пропал из поля зрения.
— А что, если Вася давно уже куда-нибудь ушел? — предположила Надя. — Мы тут сидим, прохлаждаемся, а в это время...
— Нет-нет, вряд ли, — поспешил успокоить доктор. — Василий Николаич признавался мне как-то, что в молодости он был страшным соней, а теперь каникулы, с чего ему вставать и куда-то бежать? Ну, разве что мусор выкинуть. — Помолчав, доктор уверенно добавил: — Нет-нет, конечно, это не он.
По тротуару, беспечно размахивая пустым ведром, шел тот самый паренек. А так как теперь он никуда не спешил, Надя могла его разглядеть чуть лучше. И действительно, даже с чаликовской журналистской фантазией нелегко было бы вообразить Василия Дубова, пусть даже совсем юного, с ярко-красными волосами и веснушками.
— Нет, это не Вася, — повторил Серапионыч, — но сейчас мы кой-чего про него узнаем.
И доктор прямо через столовское окно замахал рукой.
Мальчик заметил это и кинулся было через улицу, однако вернулся и аккуратно поставил пустое ведро рядом со входом в дом.
— Владлен Серапионыч! — радостно закричал мальчик и чуть не повис на докторе, который вышел из столовой, чтобы его встретить. Краем глаза Надя заметила, как заулыбались кассирша и раздатчица — и вправду, с приходом юного спринтера словно солнышко осветило скучную столовую. И никому не пришло в голову бранить его, что появился в общественном месте в одних спортивных трусиках.
— Вот, познакомься, — усадив мальчика на свободный стул, представил доктор своих спутников. — Надя и Васятка. Прибыли аж но с самого Севера — из Воркуты.
Солнышко протянул гостям сразу обе руки:
— Солны... То есть Гриша Лиственницын. И вы действительно с самого Севера? Вот это да! А у вас в взаправду ночь пол года? А на небе северное сияние?!
Серапионыч знал, что Солнышко способен «заговорить» кого угодно, и едва тот остановился перевести дух, доктор как бы невзначай спросил:
— Ну и чего ты в такую погоду дома торчишь? Шел бы на речку...
Гриша печально вздохнул.
— Все понятно, — улыбнулся доктор. — Солнышко перегрелся на солнышке. А ну-ка встань.
Солнышко послушно встал, и только теперь Надя заметила у него в руке листок бумаги с рисунком.
— А ведь это он и есть, — незаметно шепнул Васятка.
Слегка изогнув шею и скосив глаза, Надя разглядела рисунок и согласилась: да, черты изображенного на портрете спящего подростка очень напоминали Василия Дубова, хотя, как вынуждена была сама себе признаться Надежда, без Васяткиного замечания она бы вряд ли его опознала.
Тем временем Серапионыч налил в блюдечко немного чая и размешал в нем ложку жидкости из скляночки. Потом смочил в этой смеси салфетку и стал осторожно протирать Солнышкину многострадальную кожу.
— Потерпи, сначала будет немного больно, — говорил доктор, — зато потом быстро пройдет. А через пару часов смой под душем... Предупреждали ж тебя, чтобы загорал осторожно. Это ведь научный факт, что у таких, как ты, в общем... — чуть замялся Серапионыч.
— У рыженьких и конопатых? — пришел ему на помощь Солнышко, стоически терпевший боль.
— Ну да. В общем, у вас другая пигментация, кожа более бледная, и надо избегать прямых солнечных лучей. А ты, небось, опять забыл об этом и решил не отставать от Василия, — очень кстати ввернул доктор имя Дубова. — С Васей-то, надеюсь, все в порядке? Передавай ему привет, если он дома.
— Дома, дома, — закивал Солнышко. — Но скоро уходит. Ой, мне пора бежать — я ж ключ забыл!.. Спасибо, Владлен Серапионыч, и вправду меньше болеть стало. Привет Северу!
Последние слова, естественно, адресовались Наде и Васятке, которых доктор поселял то в Норильске, то в Нарьян-Маре и, наконец, в Воркуте.
— Нравится? — перехватил Солнышко взгляд Надежды, все еще прикованный к портрету. — Сам рисовал!
— Дай-ка взглянуть, — попросил доктор, возвращая скляночку внутрь сюртука. — Кто это — уж не Вася ли Дубов? Солнышко, будь так щедр, подари его мне! А то у меня в кабинете одни репродукции, да и те какие-то мрачноватые, а так будет что-то яркое и оригинальное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153