На самом верху ветер мирно раскачивал семь обрубков человеческих тел и развевал на головах клочья волос.
Жанна вскрикнула, но не в силах была отвести взгляд. У большинства висельников – ибо это было не что иное, как виселица, – не хватало разных частей тела. У кого руки, у кого стопы или всей ноги до бедра. Черепа их были раздроблены птичьими клювами, а мозги выедены жадными до свежатины стервятниками. Глаза всех бедняг тоже стали добычей птиц.
Внизу, у основания постройки, Жанна услышала какое-то копошение. Лисы, конечно, а может быть, волки. Несколько тел уже сорвались с веревок зверью на поживу. В вышине болтались пустые петли.
Жанне случалось видеть мертвецов, но ни разу таких, как эти: мертвых, отвергнутых не только живыми, но и своими собратьями.
Отвернувшись, Жанна ускорила шаг. Цель близка. Она уже шла вдоль высокой стены, за которой виднелась листва деревьев. Вот наконец и окошечко в массивных закрытых воротах. За ним она различила монаха, уткнувшегося в маленькую пухлую книгу. Губы его слегка шевелились. Он заметил ее и поднял глаза:
– Что я могу для тебя сделать?
Жанна не нашлась что ответить. Как объяснить, что ей нужна помощь, чья-то поддержка, кров? Она пришла сюда, потому что знала, что клирики имеют власть и опыт. Милосердие – это ведь их долг. Она открыла рот, но не смогла выдавить из себя ни слова.
Бенедиктинец склонился к Жанне и заметил ее осла. Он, должно быть, решил, что пришелец глуховат, ибо снова задал свой вопрос, повысив голос. На этот раз он прибавил «мой мальчик». Ну вот, опять та же путаница!
– Мне нужна помощь, – сказала Жанна.
Бенедиктинец внимательно рассматривал Жанну, пытаясь уяснить, кто она такая и из каких краев.
– Какая помощь? – спросил он.
Через окошечко Жанна могла разглядеть три башни храма.
– Я из Нормандии, моих родителей зарезали, – стала она объяснять. – Моего маленького братика похитили. Я здесь никого не знаю и не могу отыскать сарай, чтобы укрыться на ночь.
– Кто убил твоих родителей?
– Говорили, что это англичане.
Бенедиктинец обдумал ответ:
– Ты знаешь кого-нибудь в нашем аббатстве?
Жанна помотала головой.
– Кто указал тебе на нас?
– Никто.
Монах растерянно заморгал:
– Ты крещен? Жанна кивнула.
– Когда умертвили твоих родителей?
Жанна не вполне поняла это слово, но догадалась, что оно значит:
– За день до моего ухода из Нормандии. С тех пор я в пути.
– Ты ни с кем не знаком в Париже?
Жанна опять помотала головой. Она вспомнила имя Исидора Штерна с улицы Жюиври, но, учитывая все, что рассказал ей Исаак об отношении к евреям, поостереглась его упоминать.
– Ты пришел из Нормандии в Париж, никого здесь не зная?
Тут наконец Жанна осознала все безумие своего решения. Но как объяснить, что она просто не могла оставаться на земле, которая для нее навеки будет пахнуть кровью?
– Подожди меня тут, – сказал монах.
Жанна осталась у входа. Пробило четверть второго. Что будет с ней, если ее не пустят? Она подавила желание немедленно уйти отсюда. Пробило половину второго. Монах наконец воротился в обществе своего собрата, выглядевшего более внушительно. Он отпер ворота и сделал ей знак войти. Жанна заколебалась: а как же Донки?
– Ты можешь войти с ним, – сказал монах. – Дом Лукас согласился тебя выслушать.
Жанна оглядела монаха с крупным лицом и проницательными глазами.
Дом Лукас повел Жанну к строгого вида четырехэтажному зданию, к которому было пристроено перпендикулярное крыло. Вокруг бродили монахи. Дом Лукас поднялся с ней на третий этаж, углубился в коридор и отпер одну из дверей. Когда Жанна вошла, он притворил за ней дверь. Стены в комнате были выбелены известью, а пол покрыт каменными плитами. Из мебели тут находились массивный стол с тремя стульями, шкаф, узкая кровать да полки с книгами и рукописями. На столе красовалось массивное серебряное распятие и подсвечник на три свечи. Дом Лукас присел за стол и указал Жанне на один из оставшихся двух стульев. Девушка снова повторила свою историю, не упомянув только о пяти золотых монетах и, конечно, о встрече с Исааком Пражанином.
– Ты пришел совсем один из Нормандии?
Жанна кивнула.
– И ты не боялся?
Жанна помотала головой и показала свой нож. Монах улыбнулся и кивнул. Его массивные плечи слегка приподнялись.
– Аббатство – это папская территория и не может служить убежищем для бездомных. Для этого в Париже есть особые места, но, учитывая твой возраст, я не могу тебя туда направить. Итак, в виде исключения я разрешаю тебе остаться с нами на одну, может быть, две ночи. Потом я постараюсь найти христианскую семью, где за работу тебе дадут кров и пищу. Юноша твоего возраста не должен бояться работы.
– Я не юноша, – сказала Жанна.
Монах недоверчиво остановил свой взгляд на груди девушки.
– Ты что, убогая?
– Убогая?
– Ты с самого рождения девочка?
– Да, – удивившись, ответила Жанна, – разве я не сказала, что меня зовут Жанна?
– Ты так говоришь, что мне послышалось «Джон». Отчего же ты оделась как мальчик?
– Я не оделась как мальчик. В наших краях не привыкли тратить деньги на наряды.
Монах растерянно посмотрел на нее:
– Что ты умеешь делать? Я мог бы отправить тебя к Христовым Девам или к сестрам-кордельеркам.
С тем же успехом он мог предложить ей отправиться на Луну. У Жанны было ощущение, что она лишняя фигура на шахматной доске и никто не знает, что с ней делать. Она смутно понимала, что перед ней тот самый мир власти, который лишь приоткрылся ей в Кане. Люди здесь не принадлежали сами себе, и не было никакого смысла взывать к их милосердию в надежде обрести кров. Каждому отводилось место там, где это было угодно власти. Что-то в Жанне восставало против доставшейся ей роли.
– Там в обители тебе самое место, – сказал монах, словно желая укрепить Жанну в ее неясных предчувствиях. – Девушке твоего возраста не подобает шляться по улицам.
Он встал:
– И хорошо бы тебе выглядеть соответственно твоему полу. Лицедейство неугодно Создателю. Пойдем, я покажу тебе, где ты сможешь переночевать.
Отчего это он так уверенно толкует волю Создателя? Неужели Господь менее проницателен, чем Исаак, который сразу разглядел в ней женщину?
Монах снял два ключа с висевшей на стене массивной доски, на которой красовалось множество связок. Они спустились вниз.
– Забери своего осла. На нем что, все твои пожитки?
Жанна кивнула и не стала говорить о сурже. Она забрала стоявшего у ворот Донки и возвратилась. Монах и Жанна обогнули угловое здание и пошли вдоль огорода. Какой-то монах рыхлил землю между грядами ранней капусты. По пути Донки наложил две лепешки. Звук их падения на землю привлек внимание Дома Лукаса. Он остановился, взял у огородника грабли и отнес лепешки к куче перегноя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Жанна вскрикнула, но не в силах была отвести взгляд. У большинства висельников – ибо это было не что иное, как виселица, – не хватало разных частей тела. У кого руки, у кого стопы или всей ноги до бедра. Черепа их были раздроблены птичьими клювами, а мозги выедены жадными до свежатины стервятниками. Глаза всех бедняг тоже стали добычей птиц.
Внизу, у основания постройки, Жанна услышала какое-то копошение. Лисы, конечно, а может быть, волки. Несколько тел уже сорвались с веревок зверью на поживу. В вышине болтались пустые петли.
Жанне случалось видеть мертвецов, но ни разу таких, как эти: мертвых, отвергнутых не только живыми, но и своими собратьями.
Отвернувшись, Жанна ускорила шаг. Цель близка. Она уже шла вдоль высокой стены, за которой виднелась листва деревьев. Вот наконец и окошечко в массивных закрытых воротах. За ним она различила монаха, уткнувшегося в маленькую пухлую книгу. Губы его слегка шевелились. Он заметил ее и поднял глаза:
– Что я могу для тебя сделать?
Жанна не нашлась что ответить. Как объяснить, что ей нужна помощь, чья-то поддержка, кров? Она пришла сюда, потому что знала, что клирики имеют власть и опыт. Милосердие – это ведь их долг. Она открыла рот, но не смогла выдавить из себя ни слова.
Бенедиктинец склонился к Жанне и заметил ее осла. Он, должно быть, решил, что пришелец глуховат, ибо снова задал свой вопрос, повысив голос. На этот раз он прибавил «мой мальчик». Ну вот, опять та же путаница!
– Мне нужна помощь, – сказала Жанна.
Бенедиктинец внимательно рассматривал Жанну, пытаясь уяснить, кто она такая и из каких краев.
– Какая помощь? – спросил он.
Через окошечко Жанна могла разглядеть три башни храма.
– Я из Нормандии, моих родителей зарезали, – стала она объяснять. – Моего маленького братика похитили. Я здесь никого не знаю и не могу отыскать сарай, чтобы укрыться на ночь.
– Кто убил твоих родителей?
– Говорили, что это англичане.
Бенедиктинец обдумал ответ:
– Ты знаешь кого-нибудь в нашем аббатстве?
Жанна помотала головой.
– Кто указал тебе на нас?
– Никто.
Монах растерянно заморгал:
– Ты крещен? Жанна кивнула.
– Когда умертвили твоих родителей?
Жанна не вполне поняла это слово, но догадалась, что оно значит:
– За день до моего ухода из Нормандии. С тех пор я в пути.
– Ты ни с кем не знаком в Париже?
Жанна опять помотала головой. Она вспомнила имя Исидора Штерна с улицы Жюиври, но, учитывая все, что рассказал ей Исаак об отношении к евреям, поостереглась его упоминать.
– Ты пришел из Нормандии в Париж, никого здесь не зная?
Тут наконец Жанна осознала все безумие своего решения. Но как объяснить, что она просто не могла оставаться на земле, которая для нее навеки будет пахнуть кровью?
– Подожди меня тут, – сказал монах.
Жанна осталась у входа. Пробило четверть второго. Что будет с ней, если ее не пустят? Она подавила желание немедленно уйти отсюда. Пробило половину второго. Монах наконец воротился в обществе своего собрата, выглядевшего более внушительно. Он отпер ворота и сделал ей знак войти. Жанна заколебалась: а как же Донки?
– Ты можешь войти с ним, – сказал монах. – Дом Лукас согласился тебя выслушать.
Жанна оглядела монаха с крупным лицом и проницательными глазами.
Дом Лукас повел Жанну к строгого вида четырехэтажному зданию, к которому было пристроено перпендикулярное крыло. Вокруг бродили монахи. Дом Лукас поднялся с ней на третий этаж, углубился в коридор и отпер одну из дверей. Когда Жанна вошла, он притворил за ней дверь. Стены в комнате были выбелены известью, а пол покрыт каменными плитами. Из мебели тут находились массивный стол с тремя стульями, шкаф, узкая кровать да полки с книгами и рукописями. На столе красовалось массивное серебряное распятие и подсвечник на три свечи. Дом Лукас присел за стол и указал Жанне на один из оставшихся двух стульев. Девушка снова повторила свою историю, не упомянув только о пяти золотых монетах и, конечно, о встрече с Исааком Пражанином.
– Ты пришел совсем один из Нормандии?
Жанна кивнула.
– И ты не боялся?
Жанна помотала головой и показала свой нож. Монах улыбнулся и кивнул. Его массивные плечи слегка приподнялись.
– Аббатство – это папская территория и не может служить убежищем для бездомных. Для этого в Париже есть особые места, но, учитывая твой возраст, я не могу тебя туда направить. Итак, в виде исключения я разрешаю тебе остаться с нами на одну, может быть, две ночи. Потом я постараюсь найти христианскую семью, где за работу тебе дадут кров и пищу. Юноша твоего возраста не должен бояться работы.
– Я не юноша, – сказала Жанна.
Монах недоверчиво остановил свой взгляд на груди девушки.
– Ты что, убогая?
– Убогая?
– Ты с самого рождения девочка?
– Да, – удивившись, ответила Жанна, – разве я не сказала, что меня зовут Жанна?
– Ты так говоришь, что мне послышалось «Джон». Отчего же ты оделась как мальчик?
– Я не оделась как мальчик. В наших краях не привыкли тратить деньги на наряды.
Монах растерянно посмотрел на нее:
– Что ты умеешь делать? Я мог бы отправить тебя к Христовым Девам или к сестрам-кордельеркам.
С тем же успехом он мог предложить ей отправиться на Луну. У Жанны было ощущение, что она лишняя фигура на шахматной доске и никто не знает, что с ней делать. Она смутно понимала, что перед ней тот самый мир власти, который лишь приоткрылся ей в Кане. Люди здесь не принадлежали сами себе, и не было никакого смысла взывать к их милосердию в надежде обрести кров. Каждому отводилось место там, где это было угодно власти. Что-то в Жанне восставало против доставшейся ей роли.
– Там в обители тебе самое место, – сказал монах, словно желая укрепить Жанну в ее неясных предчувствиях. – Девушке твоего возраста не подобает шляться по улицам.
Он встал:
– И хорошо бы тебе выглядеть соответственно твоему полу. Лицедейство неугодно Создателю. Пойдем, я покажу тебе, где ты сможешь переночевать.
Отчего это он так уверенно толкует волю Создателя? Неужели Господь менее проницателен, чем Исаак, который сразу разглядел в ней женщину?
Монах снял два ключа с висевшей на стене массивной доски, на которой красовалось множество связок. Они спустились вниз.
– Забери своего осла. На нем что, все твои пожитки?
Жанна кивнула и не стала говорить о сурже. Она забрала стоявшего у ворот Донки и возвратилась. Монах и Жанна обогнули угловое здание и пошли вдоль огорода. Какой-то монах рыхлил землю между грядами ранней капусты. По пути Донки наложил две лепешки. Звук их падения на землю привлек внимание Дома Лукаса. Он остановился, взял у огородника грабли и отнес лепешки к куче перегноя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81