Ты провел три года в Америке. Если бы ты тогда вернулся… — Ее слова прозвучали упреком для него.
— Тогда я вернуться не мог, — прервал он Джулиану. — У меня не было денег, да и желания сунуть голову в петлю. Уверяю тебя, эти три года в Америке не были ни счастливыми, ни беззаботными. — И безразличным тоном он продолжал: — Я заплатил американцам за свое освобождение, ежедневно рискуя жизнью. И я поступил так потому, что хотел вернуться в Уэльс. Для этого нужны были большие деньги, а самые большие деньги платят за самые рискованные дела.
Их взгляды встретились, и страдание, таившееся в его глазах, вновь вызвало у нее непреодолимое желание утешить его. Но как утешить раненого зверя, который бросается на любого, кто рискнет к нему приблизиться?
— Не стоило бы тебе об этом говорить. Ты ведь обязательно доложишь все своему братцу, и меня все-таки повесят, несмотря на мое нынешнее положение в обществе. Но знай, на моем теле немало шрамов, оставленных твоими соотечественниками уже после того, как я покинул военную службу.
Он приподнял волосы и обнажил длинный рваный шрам на правом виске.
— Это след от английской сабли. Я тогда чуть не умер, провалялся в беспамятстве недели две, а потом еще долго болтался между жизнью и смертью. Но я выжил. И пережил это так же, как и все остальное. Я сказал себе: я должен жить, чтобы вернуть себе то, что потерял, — мою жену, мой дом, мои права. Должен жить, чтобы отплатить тебе за твое предательство. — И, приблизившись к ней вплотную, Воган прошептал: — Ты собираешься победить мой гнев всеми этими лживыми историями, но именно гнев помог мне выжить. И именно он не даст мне забыть о расплате!
Джулиане потребовалась вся ее выдержка, чтобы не отшатнуться, чтобы смотреть прямо в это ожесточившееся лицо, искаженное жаждой мести. Но она вспомнила, и каким улыбчивым оно может быть, вспомнила лукавство, таившееся когда-то в уголках этих глаз…
Подняв руку, она нежно погладила шрам на его виске.
— Это не гнев помог тебе выжить, как ты не понимаешь? И даже не жажда мщения. Это была любовь. Любовь к твоему дому. И, я думаю, ко мне тоже. Ты не можешь освободиться от этой любви, и это приводит тебя в ярость.
Джулиана водила пальцем по его колючей, небритой щеке, и Рис не мог пошевелиться, словно вернувшись в то время, когда он так любил ее ласки. Он хотел бы убрать ее руку, но вместо этого накрыл своей ладонью. Какое-то время они так и стояли, и ее маленькая ручка покоилась в его грубой руке.
Потом Воган все же отвел ее руку от своего лица.
— Ты думаешь, все эти нежные слова и прикосновения спасут тебя? — Его дыхание участилось, но он по-прежнему крепко сжимал ее руку. — Ты думаешь, тебе удастся заставить меня забыть о твоей помолвке с другим, о твоей лжи, о той легкости, с которой ты обошлась с моей жизнью, ничуть не задумываясь о последствиях?
Рис заломил ей руку за спину и, резким движением прижавшись к Джулиане всем телом и склонившись к самому ее лицу, промолвил:
— Это не пройдет, уверяю тебя. Неважно, что ты говоришь, — я знаю, что ты из себя представляешь. И придет день, когда я заставлю тебя просить прошения за все, что ты со мной сделала! — Он ослабил хватку и нежно погладил Джулиану по груди. — Однажды темной ночью я заставлю тебя просить прощения!
Джулиане пришлось проглотить угрозу, но на этот раз она уже не чувствовала страха. Теперь она знала, что он может с ней сделать. И чего не может.
— Я уже объяснила тебе, почему все так случилось. Ты сам мог убедиться, как лгал всем Дарси. Если же ты не желаешь думать обо мне иначе, что ж поделать, тут уж я не в силах ничего изменить. — Она глубоко вздохнула. — Однако, что бы ты там обо мне ни думал, я твоя жена и благодаря твоему упрямству останусь ею навсегда. Подумай, не лучше ли забыть прошлые обиды и найти способ остаться друзьями? Разве месть залечит твои раны? Разве мои страдания облегчат твою боль?
Джулиана взглянула в его глаза, потемневшие от гнева и от чего-то еще… да, она не ошиблась, от желания. Несмотря ни на что, он ее желал. Она замерла, изо всех сил стараясь выдержать его взгляд, гадая, что он намерен с ней сделать и как ей бороться с ним, если он опять попытается ее изнасиловать.
Внезапно Воган с проклятием оттолкнул ее.
— Ты ждешь, чтобы я начал все сначала? Сделал вид, что ты никогда меня не предавала? Все забыл?
— Нет. Но я знаю, ты человек практичный. Ты видел войну и понимаешь, что мир все же лучше. — Она искала слова, которые могли бы сократить пропасть между ними и воскресить в нем счастливые воспоминания о прошлом. И вдруг эти слова сами пришли к ней; она прочитала их несколько недель назад. Джулиана заговорила по-валлийски:
— Знаешь ли ты, как «создать мир, который дороже золота»? Помни: «прощение никогда не умирает и не стареет». Рис, пришло время создавать мир, время искать прощение в своем сердце.
Он молча уставился на нее, ошеломленный. Она декламировала строки из «Черной книги Кармартена». Джулиана чувствовала, что в плену неодолимой жажды возмездия Рис заставил себя забыть все те чудесные часы, что провели они в разговорах о поэзии, о книгах. Ее грехи — мнимые и истинные — вытеснили из его души ту любовь и ту нежность, которые их когда-то связывали. Так вот, значит, в чем ее спасение! Нужно напомнить ему об их любви. Она должна найти прежнего Риса, глубоко похороненного внутри теперешнего, ожесточившегося.
Тяжело дыша, он покачал головой. По его лицу, казалось, можно было прочесть все, что он переживал в данную минуту.
— Ты ошибаешься, — пробормотал он по-валлийски, — я не знаю больше, «как создавать мир». Я не знаю даже, что это такое — мир.
У Джулианы гулко забилось сердце. Она шагнула к нему и протянула руку.
— Тогда разреши мне тебя научить. Давай вместе учиться миру.
Какое-то мгновение он еще колебался, не в силах оторвать взгляда от ее руки. Но потом резко отвернулся и рявкнул:
— Одевайся. Через час мы выезжаем. — И с этими словами вышел.
Джулиана бессильно опустила руку и взглянула на оставшуюся открытой дверь. Его ответ был надменен и равнодушен. Но теперь в ней жила уверенность, что равнодушие это — всего лишь зыбкий фасад; душой же Рис стремился к любви, и неважно, какие слова он при этом говорил. Может, для них обоих еще теплится искра надежды, думала Джулиана. Если так, она сумеет раздуть из нее пламя, которое бы растопило лед в сердце Риса.
Вытирая пот со смуглого лба, Рис покачивался в седле и время от времени оглядывался на карету, катившую позади в облаке придорожной пыли. Джулиана ехала в ней одна, он же предпочел отправиться верхом.
Повод, туго намотанный на руку, больно впивался в кожу даже через перчатку. Два часа верховой езды не лучшим образом сказались на его самочувствии, чему вовсе не способствовало изрядное количество выпитого накануне бренди и бессонная ночь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111
— Тогда я вернуться не мог, — прервал он Джулиану. — У меня не было денег, да и желания сунуть голову в петлю. Уверяю тебя, эти три года в Америке не были ни счастливыми, ни беззаботными. — И безразличным тоном он продолжал: — Я заплатил американцам за свое освобождение, ежедневно рискуя жизнью. И я поступил так потому, что хотел вернуться в Уэльс. Для этого нужны были большие деньги, а самые большие деньги платят за самые рискованные дела.
Их взгляды встретились, и страдание, таившееся в его глазах, вновь вызвало у нее непреодолимое желание утешить его. Но как утешить раненого зверя, который бросается на любого, кто рискнет к нему приблизиться?
— Не стоило бы тебе об этом говорить. Ты ведь обязательно доложишь все своему братцу, и меня все-таки повесят, несмотря на мое нынешнее положение в обществе. Но знай, на моем теле немало шрамов, оставленных твоими соотечественниками уже после того, как я покинул военную службу.
Он приподнял волосы и обнажил длинный рваный шрам на правом виске.
— Это след от английской сабли. Я тогда чуть не умер, провалялся в беспамятстве недели две, а потом еще долго болтался между жизнью и смертью. Но я выжил. И пережил это так же, как и все остальное. Я сказал себе: я должен жить, чтобы вернуть себе то, что потерял, — мою жену, мой дом, мои права. Должен жить, чтобы отплатить тебе за твое предательство. — И, приблизившись к ней вплотную, Воган прошептал: — Ты собираешься победить мой гнев всеми этими лживыми историями, но именно гнев помог мне выжить. И именно он не даст мне забыть о расплате!
Джулиане потребовалась вся ее выдержка, чтобы не отшатнуться, чтобы смотреть прямо в это ожесточившееся лицо, искаженное жаждой мести. Но она вспомнила, и каким улыбчивым оно может быть, вспомнила лукавство, таившееся когда-то в уголках этих глаз…
Подняв руку, она нежно погладила шрам на его виске.
— Это не гнев помог тебе выжить, как ты не понимаешь? И даже не жажда мщения. Это была любовь. Любовь к твоему дому. И, я думаю, ко мне тоже. Ты не можешь освободиться от этой любви, и это приводит тебя в ярость.
Джулиана водила пальцем по его колючей, небритой щеке, и Рис не мог пошевелиться, словно вернувшись в то время, когда он так любил ее ласки. Он хотел бы убрать ее руку, но вместо этого накрыл своей ладонью. Какое-то время они так и стояли, и ее маленькая ручка покоилась в его грубой руке.
Потом Воган все же отвел ее руку от своего лица.
— Ты думаешь, все эти нежные слова и прикосновения спасут тебя? — Его дыхание участилось, но он по-прежнему крепко сжимал ее руку. — Ты думаешь, тебе удастся заставить меня забыть о твоей помолвке с другим, о твоей лжи, о той легкости, с которой ты обошлась с моей жизнью, ничуть не задумываясь о последствиях?
Рис заломил ей руку за спину и, резким движением прижавшись к Джулиане всем телом и склонившись к самому ее лицу, промолвил:
— Это не пройдет, уверяю тебя. Неважно, что ты говоришь, — я знаю, что ты из себя представляешь. И придет день, когда я заставлю тебя просить прошения за все, что ты со мной сделала! — Он ослабил хватку и нежно погладил Джулиану по груди. — Однажды темной ночью я заставлю тебя просить прощения!
Джулиане пришлось проглотить угрозу, но на этот раз она уже не чувствовала страха. Теперь она знала, что он может с ней сделать. И чего не может.
— Я уже объяснила тебе, почему все так случилось. Ты сам мог убедиться, как лгал всем Дарси. Если же ты не желаешь думать обо мне иначе, что ж поделать, тут уж я не в силах ничего изменить. — Она глубоко вздохнула. — Однако, что бы ты там обо мне ни думал, я твоя жена и благодаря твоему упрямству останусь ею навсегда. Подумай, не лучше ли забыть прошлые обиды и найти способ остаться друзьями? Разве месть залечит твои раны? Разве мои страдания облегчат твою боль?
Джулиана взглянула в его глаза, потемневшие от гнева и от чего-то еще… да, она не ошиблась, от желания. Несмотря ни на что, он ее желал. Она замерла, изо всех сил стараясь выдержать его взгляд, гадая, что он намерен с ней сделать и как ей бороться с ним, если он опять попытается ее изнасиловать.
Внезапно Воган с проклятием оттолкнул ее.
— Ты ждешь, чтобы я начал все сначала? Сделал вид, что ты никогда меня не предавала? Все забыл?
— Нет. Но я знаю, ты человек практичный. Ты видел войну и понимаешь, что мир все же лучше. — Она искала слова, которые могли бы сократить пропасть между ними и воскресить в нем счастливые воспоминания о прошлом. И вдруг эти слова сами пришли к ней; она прочитала их несколько недель назад. Джулиана заговорила по-валлийски:
— Знаешь ли ты, как «создать мир, который дороже золота»? Помни: «прощение никогда не умирает и не стареет». Рис, пришло время создавать мир, время искать прощение в своем сердце.
Он молча уставился на нее, ошеломленный. Она декламировала строки из «Черной книги Кармартена». Джулиана чувствовала, что в плену неодолимой жажды возмездия Рис заставил себя забыть все те чудесные часы, что провели они в разговорах о поэзии, о книгах. Ее грехи — мнимые и истинные — вытеснили из его души ту любовь и ту нежность, которые их когда-то связывали. Так вот, значит, в чем ее спасение! Нужно напомнить ему об их любви. Она должна найти прежнего Риса, глубоко похороненного внутри теперешнего, ожесточившегося.
Тяжело дыша, он покачал головой. По его лицу, казалось, можно было прочесть все, что он переживал в данную минуту.
— Ты ошибаешься, — пробормотал он по-валлийски, — я не знаю больше, «как создавать мир». Я не знаю даже, что это такое — мир.
У Джулианы гулко забилось сердце. Она шагнула к нему и протянула руку.
— Тогда разреши мне тебя научить. Давай вместе учиться миру.
Какое-то мгновение он еще колебался, не в силах оторвать взгляда от ее руки. Но потом резко отвернулся и рявкнул:
— Одевайся. Через час мы выезжаем. — И с этими словами вышел.
Джулиана бессильно опустила руку и взглянула на оставшуюся открытой дверь. Его ответ был надменен и равнодушен. Но теперь в ней жила уверенность, что равнодушие это — всего лишь зыбкий фасад; душой же Рис стремился к любви, и неважно, какие слова он при этом говорил. Может, для них обоих еще теплится искра надежды, думала Джулиана. Если так, она сумеет раздуть из нее пламя, которое бы растопило лед в сердце Риса.
Вытирая пот со смуглого лба, Рис покачивался в седле и время от времени оглядывался на карету, катившую позади в облаке придорожной пыли. Джулиана ехала в ней одна, он же предпочел отправиться верхом.
Повод, туго намотанный на руку, больно впивался в кожу даже через перчатку. Два часа верховой езды не лучшим образом сказались на его самочувствии, чему вовсе не способствовало изрядное количество выпитого накануне бренди и бессонная ночь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111