В ночной сорочке, так что о накладных плечах речи идти не могло. Тяжелое, хотя и красивой формы, бедро сквозило из разреза сорочки, нога в мягком шлепанце упиралась в ковер так, словно девица решила попозировать для подросткового журнала. Рыжего цвета волосы рассыпались по плечам.
Девица-то девица, но, решил Свистун, было ей ближе к пятидесяти. Держит себя в форме. Диета, гимнастика.
– Миллиона здесь нет, – сказала она.
– Я друг дома.
Свистун сделал шаг вперед, словно вознамерившись пройти мимо нее к выходу.
Она отступила на шаг, и Свистун увидел дамский пистолет, почти полностью утонувший в ее крупном кулаке.
– Ради Бога, – воскликнул он. – Вы, должно быть, шутите!
– Имя, – сказала она.
– Уистлер.
– Да не твое, ублюдок.
– Даму зовут Шила Эндс. Но это не настоящее ее имя.
– Ну, а каково же настоящее?
– Этого я не знаю. Мы с нею подружились совсем недавно.
Она окинула его взглядом, словно прикидывая, пристрелить или нет. Уистлер подумал, что не исключаются обе возможности.
Она положила пистолет в карман сорочки и опустилась на диван.
– Значит, вы меня больше не боитесь? – поинтересовался Свистун. – Что ж я такое сказал или сделал, что вы успокоились?
– Да пошел ты на хер! – Она ухмыльнулась, показав белые зубы – слишком белые для того, чтобы быть настоящими. – Я не боюсь мужчин с двенадцати лет. А в двенадцать так шарахнула родному дяде по яйцам, что он и думать забыл лазить мне под юбку.
– Тогда зачем пистолет?
– Я сказала, что я не боюсь. Но не сказала, что я идиотка. Можешь сесть.
Свистун присел на противоположный край дивана.
– Где вы встретились с Шилой?
– В закусочной. Я недавно доставил ее домой. Позапрошлой ночью.
– Позапрошлой ночью она была с Эмметом Тиллмэном.
– У него случились кое-какие неприятности. Она кивнула с понимающим видом – так, словно слышала об этом ранее.
– Парень из консерваторов. Наркотики он не потребляет, – сказала она.
– Так он мне и сказал.
– Он твой друг?
– Только что познакомились.
Она рассмеялась – резко и отрывисто.
– А что тут смешного? – спросил Свистун.
– Нравится мне, как ты выражаешься. Мужик у тебя знакомый, а женщина – подруга.
– Так я это воспринимаю.
– Я поняла. У тебя на лице написано.
– Что именно?
– Что ты любишь баб. По-настоящему любишь. Может, поэтому я и убрала пушку.
Она изменила позу тяжелого тела на скрипучем диване, подалась к нему, словно повинуясь внезапному порыву, выдвинула вперед колено, за которым маячило массивное бедро.
– Ты договорился с Шилой о встрече?
– Нет. Я забеспокоился, – сказал Свистун. – Я звонил, но никто не брал трубку. Вот я и приехал посмотреть, все ли в порядке.
– Ну, и увидел что-нибудь?
– Увидел, что она уехала из города. Куда-то, где в это время года жарко.
– Ее вызвали звонком в Новый Орлеан.
– А кто вызвал и зачем?
– Какой-то продюсер. Сказал, что у них исполнительница заболела дизентерией. И не может сниматься. Срочно понадобилась замена. Одна из ведущих ролей. Такими возможностями не пренебрегают.
– А как он вышел на Шилу? Позвонил ее агенту?
– Нет, он вспомнил ее; они познакомились на вечеринке полгода назад. На данный момент у Шилы нет агента. Она послала его подальше, когда он предложил ей провести уик-энд с одним перспективным инвестором.
Руку она держала у себя на голой ноге, чуть ли не на лоне.
– А Шиле это не понравилось, – заметил Свистун.
– Ну, она же не круглая дура. Нам, женщинам, все время приходится торговать собою. Но распродажи бывают разного сорта. Сам понимаешь. Весенняя распродажа. Распродажа по случаю банкротства. Рождественская распродажа. Распродажа того, что вышло из моды. Ну, и так далее.
Глаза у нее были зелеными. Огненно-рыжие волосы явно естественного цвета, а не подкрашены для сценического эффекта. Верх загорелых грудей был осыпан веснушками. Свистун понимал, что и на ляжках у нее веснушки, и на боках тоже. У нее был окрас аппалачской лошадки. И ездила она, должно быть, столь же порывисто и в охотку.
– Так какое же настоящее имя у Шилы?
– Меня зовут Катрин.
Она смотрела сейчас на его губы.
– Нет, настоящее имя Шилы.
– Шила Аджанян.
– А не кажется ли вам странным, что этот продюсер вспомнил о никому не известной актрисе через полгода после того, как случайно познакомился с ней на вечеринке?
– Странно, Свистун, все, что происходит в этом Богом забытом городе. Да и что я могла поделать? Все так голодны, все с такой жадностью накидываются на пищу, что скажи им, что это отрава, все равно не поверят. А ведь все что угодно может оказаться отравой. Все что угодно.
Свистун подался вперед, намереваясь встать.
– Каждому надо заботиться о себе, – сказала Катрин.
Ее рука соскользнула с собственной ноги на ногу Свистуну.
– День дождливый, грустный, – сказала она. – А этот диван раздвигается.
– Покажите мне, как он раздвигается, когда я вернусь из Нового Орлеана, – сказал Свистун.
Глава семнадцатая
Баркало приказал Чиппи Берду и Лейси Огайо раздеться догола, вытряхнув их из джинсов и футболок; Берд при этом и сам не понимал, что происходит, а Лейси отчаянно лепетала: «Что вам нужно?»
– Послушайте, голубки, что это вы приссались? Бояться вам нечего.
Баркало положил лапу Лейси на колено.
– Я умираю от страха, – призналась она. Чиппи держался за яйца, чтобы не опозориться вслед за своей подружкой.
– А кто тебя напугал? – Белозубая улыбка Баркало поблескивала так, словно он смазал зубы сливочным маслом. – Никто не хочет пугать тебя.
– Они меня напугали, – ответила Лейси, посмотрев сперва на Пиноле, потом на Роджо, а потом вновь на Пиноле. Так она и оглядывалась – то туда, то сюда, – и в такт этому маятником работал ее мозг. В конце концов ее выбор пал на Роджо, который насупившись сидел рядом с Баркало, чуть подавшись вперед, как змея, изготовившаяся к броску. Вот он меня напугал, – сказала она, не решаясь признаться в том, что в ужас ее поверг главным образом сам Баркало.
– А вот его бояться нечего, – сказал Баркало. – Но я понимаю. Все дело в том, как Джикки выглядит. Такая у него внешность, это тебя и пугает. Но он оператор. У него всегда перед мысленным взором камера, если ты понимаешь, о чем я. Он и на меня-то порой смотрит так, словно у меня на носу чирей. А я его спрашиваю, какого черта ты так на меня смотришь. А он отвечает: четыре с половиной на тридцать. А я его спрашиваю, это еще что за херня: четыре с половиной на тридцать.
– А что это за херня? – спросил Чиппи. Ему хотелось убедить самого себя в том, что он всего лишь познакомился с новыми людьми и ведет с ними интересную и многообещающую беседу.
– Какая-то выдержка… какая-то диафрагма. Да откуда мне знать, что это должно значить? – Баркало на мгновение потерял хладнокровие, роль легального киношника давалась ему не без труда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75