произносил какие-то любезности, а внутри у меня бушевал пожар. Приблизительно через полчаса после беседы с Пиотровским я увидел в другом конце комнаты жену, которая сидела рядом с ним на софе и заливалась счастливым смехом. Это был не флирт, Боже упаси! Моя жена всегда была крайне щепетильна в вопросах приличий. Но я отметил, что так непринужденно она не веселилась с тех самых пор, когда мы с ней, еще до свадьбы, прогуливались по берегу канала. То есть до того, как у нее открылись глаза. Софа была просторная: там сидело еще двое, кто-то устроился и на полу, поближе к Пиотровскому. Но тот обращался только к моей жене, и она счастливо смеялась. Дело не в смехе, мистер Райдер, меня поразило другое. Пока я наблюдал (а я находился в другом конце комнаты) – так вот, пока я наблюдал, случилось следующее. До той минуты Пиотровский сидел на краешке софы, сцепив руки на колене – вот таким манером! Засмеявшись и что-то сказав моей жене, он начал откидываться назад, словно бы хотел просто сесть поглубже. Едва он пошевелился, как моя жена очень ловко и проворно выхватила у себя из-за спины подушку и подсунула ее под голову Пиотровскому, прежде чем он успел коснуться спинки софы. Она проделала это стремительным движением, инстинктивно, очень грациозно, мистер Райдер. И, наблюдая это, я почувствовал, что сердце мое разрывается. В этом жесте было столько естественного уважения, желания быть полезной, оказать хотя бы мелкую услугу… В незначительном поступке обнажилась целая область ее сердца, плотно от меня укрытая. И в тот миг я понял, насколько погряз в заблуждении. С тех пор я все понимал – и никогда больше не сомневался. А узнал я вот что: она меня бросит. Рано или поздно. Это не более чем вопрос времени. С того вечера все мои сомнения развеялись.
Хоффман замолчал и некоторое время снова казался погруженным в собственные мысли. По обе стороны дороги простирались сейчас поля, и я видел двигавшийся в отдалении трактор. Я спросил:
– Простите, но тот вечер, о котором вы рассказываете, – как давно это было?
– Как давно? – Хоффмана, казалось, слегка смутил этот вопрос. – О… Полагаю… ну да, концерт Пиотровского… двадцать два года назад.
– Двадцать два года. И, видимо, все это время ваша жена оставалась с вами?
Хоффман раздраженно повернулся ко мне:
– На что вы намекаете, сэр? По-вашему, я не знаю положения дел в собственном доме? Не понимаю своей собственной жены? Я доверяюсь вам, посвящаю вас в свои самые интимные мысли, а вы беретесь за поучения, как будто разбираетесь в этих предметах куда лучше меня…
– Простите меня, мистер Хоффман, если создается впечатление, что я вмешиваюсь не в свое дело. Я просто хотел указать…
– Никаких указаний, сэр! Вы ничего не знаете. На самом деле, мое положение отчаянное – и уже давно. В тот вечер у мистера Фишера мне это стало ясно как день, так ясно, как я вижу сейчас эту дорогу. Ладно, пусть пока самого страшного не произошло, но единственно потому… потому что я прилагал усилия. Да, сэр, и чего мне это стоило! Вы, наверное, будете смеяться. Если я знаю, что моя песенка спета, то к чему такие муки? Зачем так отчаянно цепляться за женщину? Вам легко задавать подобные вопросы. Но я люблю ее всей душой, сэр, еще больше, чем прежде. Если бы она меня покинула, я бы этого не пережил, вся жизнь утратила бы смысл. Что ж, я знаю, надеяться не на что: рано или поздно она уйдет к кому-нибудь вроде Пиотровского – к такому мужчине, за какого принимала меня, пока у нее не открылись глаза. Если муж цепляется за жену, в этом нет ничего смешного. Я лез из кожи вон, делал все, что возможно в моем положении. Я трудился не покладая рук, организовывал концерты, заседал в комитетах, и с годами превратился в заметную фигуру среди артистических и музыкальных кругов нашего города. А кроме того, разумеется, была одна надежда, которая меня не покидала. Быть может, благодаря этой надежде я так долго и продержался. Теперь эта надежда умерла, уже годы и годы назад, но, знаете, было время, когда мне не на что было больше рассчитывать. Я, естественно, имею в виду нашего сына, Штефана. Если бы он был иным, если б ему досталась хоть малая толика той одаренности, какой в избытке обладает родня жены! Несколько лет мы оба на это надеялись. По отдельности мы оба наблюдали за Штефаном и надеялись. Мы посылали его на уроки фортепьянной игры, пристально за ним следили и уповали на чудо. Мы ловили след таланта, но тщетно; мы настороженно прислушивались, каждый из своих соображений; мы страстно желали обнаружить хоть проблеск, хоть искорку, но ни разу не смогли…
– Простите, мистер Хоффман. Вы говорите про Штефана, но могу вас заверить…
– Годами я обманывал себя! Я говорил себе: ладно, может, талант разовьется позднее. Искорка налицо, крохотная-крохотная. Я себя обманывал – и, могу признаться, то же делала и жена. Мы все ждали, пока не поняли, что ждать нечего. Сейчас Штефану двадцать три. Я не в силах больше уговаривать себя, что не сегодня завтра его дарование внезапно расцветет. Надо взглянуть истине в лицо. Сын пошел в меня. И теперь я знаю: жена тоже это поняла. Конечно, она любящая мать – и души не чает в Штефане. Но я надеялся, что он спасет меня, а получается наоборот. Всякий раз, глядя на него, она вспоминает, какую совершила ошибку, когда согласилась выйти за меня замуж…
– Мистер Хоффман, в самом деле, я имел удовольствие послушать игру Штефана – и нужно сказать…
– Он живое воплощение, мистер Райдер! Живое воплощение великой ошибки, которую она в жизни совершила. О, если бы вы знали ее семью! В юности она, должно быть, не сомневалась в том, что когда-нибудь у нее будут красивые, талантливые дети. С чувством прекрасного, как у нее самой. А потом она совершила ошибку! Конечно, как мать она обожает Штефана. Но это не меняет того факта, что она смотрит на него и видит в нем свою ошибку. Он уродился в меня, сэр. Я не могу больше это отрицать. Сейчас, когда он практически взрослый…
– Мистер Хоффман, Штефан – очень одаренный юноша…
– Прошу, не нужно такого говорить, сэр! Оскорбительно, когда тебе отвечают на откровенность банально-любезными фразами! Я не так глуп и прекрасно вижу, что представляет собой Штефан. В прошлом он был моей единственной надеждой, но с тех пор, как он убедился, что все бесполезно, а если быть честным, мне это стало ясно уже шесть или семь лет назад, я стал цепляться – и кто осудит меня за это? – стал цепляться за жену: можно сказать, за каждый день, прожитый с нею рядом. Я говорил ей: дождись по крайней мере ближайшего концерта, который я организую. После него ты, может быть, увидишь меня в ином свете. А после окончания я немедленно заявлял: нет, подожди следующего концерта, я над ним работаю, это будет настоящий праздник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157
Хоффман замолчал и некоторое время снова казался погруженным в собственные мысли. По обе стороны дороги простирались сейчас поля, и я видел двигавшийся в отдалении трактор. Я спросил:
– Простите, но тот вечер, о котором вы рассказываете, – как давно это было?
– Как давно? – Хоффмана, казалось, слегка смутил этот вопрос. – О… Полагаю… ну да, концерт Пиотровского… двадцать два года назад.
– Двадцать два года. И, видимо, все это время ваша жена оставалась с вами?
Хоффман раздраженно повернулся ко мне:
– На что вы намекаете, сэр? По-вашему, я не знаю положения дел в собственном доме? Не понимаю своей собственной жены? Я доверяюсь вам, посвящаю вас в свои самые интимные мысли, а вы беретесь за поучения, как будто разбираетесь в этих предметах куда лучше меня…
– Простите меня, мистер Хоффман, если создается впечатление, что я вмешиваюсь не в свое дело. Я просто хотел указать…
– Никаких указаний, сэр! Вы ничего не знаете. На самом деле, мое положение отчаянное – и уже давно. В тот вечер у мистера Фишера мне это стало ясно как день, так ясно, как я вижу сейчас эту дорогу. Ладно, пусть пока самого страшного не произошло, но единственно потому… потому что я прилагал усилия. Да, сэр, и чего мне это стоило! Вы, наверное, будете смеяться. Если я знаю, что моя песенка спета, то к чему такие муки? Зачем так отчаянно цепляться за женщину? Вам легко задавать подобные вопросы. Но я люблю ее всей душой, сэр, еще больше, чем прежде. Если бы она меня покинула, я бы этого не пережил, вся жизнь утратила бы смысл. Что ж, я знаю, надеяться не на что: рано или поздно она уйдет к кому-нибудь вроде Пиотровского – к такому мужчине, за какого принимала меня, пока у нее не открылись глаза. Если муж цепляется за жену, в этом нет ничего смешного. Я лез из кожи вон, делал все, что возможно в моем положении. Я трудился не покладая рук, организовывал концерты, заседал в комитетах, и с годами превратился в заметную фигуру среди артистических и музыкальных кругов нашего города. А кроме того, разумеется, была одна надежда, которая меня не покидала. Быть может, благодаря этой надежде я так долго и продержался. Теперь эта надежда умерла, уже годы и годы назад, но, знаете, было время, когда мне не на что было больше рассчитывать. Я, естественно, имею в виду нашего сына, Штефана. Если бы он был иным, если б ему досталась хоть малая толика той одаренности, какой в избытке обладает родня жены! Несколько лет мы оба на это надеялись. По отдельности мы оба наблюдали за Штефаном и надеялись. Мы посылали его на уроки фортепьянной игры, пристально за ним следили и уповали на чудо. Мы ловили след таланта, но тщетно; мы настороженно прислушивались, каждый из своих соображений; мы страстно желали обнаружить хоть проблеск, хоть искорку, но ни разу не смогли…
– Простите, мистер Хоффман. Вы говорите про Штефана, но могу вас заверить…
– Годами я обманывал себя! Я говорил себе: ладно, может, талант разовьется позднее. Искорка налицо, крохотная-крохотная. Я себя обманывал – и, могу признаться, то же делала и жена. Мы все ждали, пока не поняли, что ждать нечего. Сейчас Штефану двадцать три. Я не в силах больше уговаривать себя, что не сегодня завтра его дарование внезапно расцветет. Надо взглянуть истине в лицо. Сын пошел в меня. И теперь я знаю: жена тоже это поняла. Конечно, она любящая мать – и души не чает в Штефане. Но я надеялся, что он спасет меня, а получается наоборот. Всякий раз, глядя на него, она вспоминает, какую совершила ошибку, когда согласилась выйти за меня замуж…
– Мистер Хоффман, в самом деле, я имел удовольствие послушать игру Штефана – и нужно сказать…
– Он живое воплощение, мистер Райдер! Живое воплощение великой ошибки, которую она в жизни совершила. О, если бы вы знали ее семью! В юности она, должно быть, не сомневалась в том, что когда-нибудь у нее будут красивые, талантливые дети. С чувством прекрасного, как у нее самой. А потом она совершила ошибку! Конечно, как мать она обожает Штефана. Но это не меняет того факта, что она смотрит на него и видит в нем свою ошибку. Он уродился в меня, сэр. Я не могу больше это отрицать. Сейчас, когда он практически взрослый…
– Мистер Хоффман, Штефан – очень одаренный юноша…
– Прошу, не нужно такого говорить, сэр! Оскорбительно, когда тебе отвечают на откровенность банально-любезными фразами! Я не так глуп и прекрасно вижу, что представляет собой Штефан. В прошлом он был моей единственной надеждой, но с тех пор, как он убедился, что все бесполезно, а если быть честным, мне это стало ясно уже шесть или семь лет назад, я стал цепляться – и кто осудит меня за это? – стал цепляться за жену: можно сказать, за каждый день, прожитый с нею рядом. Я говорил ей: дождись по крайней мере ближайшего концерта, который я организую. После него ты, может быть, увидишь меня в ином свете. А после окончания я немедленно заявлял: нет, подожди следующего концерта, я над ним работаю, это будет настоящий праздник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157