Странная смесь страха и пьянящего возбуждения, которую я испытывал, когда стоял, ошеломленный, в сухой канаве, не раз возвращалась ко мне в последующие недели. Ибо в ближайшие дни «сеансы самоконтроля» сделались неизменной и важной частью моей жизни. Со временем выработался определенный ритуал – и, ощутив зарождающуюся потребность вернуться домой, я заставлял себя пройти несколько шагов по переулку к большому дубу и там стоял несколько минут, обуздывая свои чувства. Нередко, решив, что продержался достаточно, я готовился уже дать себе волю, однако последним усилием продлевал свое пребывание под деревом еще на несколько секунд. Несомненно, в таких случаях растущий панический страх сопровождался странным трепетом: может быть, именно благодаря ему «сеансы самоконтроля» обрели для меня столь навязчивую притягательность.
– Ты ведь знаешь, – сказала мне тогда Фиона, приблизив в темноте свое лицо к моему, – когда ты женишься, тебе не обязательно будет жить так, как живут твои мама с папой. У тебя будет совсем по-другому. Не все мужья и жены без передышки ругаются. Они ссорятся только иногда… Когда случается что-то особое.
– Что особое?
Мгновение Фиона молчала. Я собирался повторить вопрос, на этот раз с большим напором, но она заговорила медленно и неуверенно:
– Твои родители. У них таких ссор не бывает, не из-за чего. А ты разве не знаешь? Не знаешь, отчего они все время ругаются?
Внезапно злой голос снаружи позвал Фиону – и она исчезла. Сидя один в темноте под столом, я уловил звуки голосов: Фиона с матерью шепотом спорили в кухне. Я слышал, как Фиона негодующим тоном повторяла: «Почему нельзя? Почему мне нельзя ему сказать? Все другие знают». А мать отвечала, по-прежнему приглушенным голосом: «Он младше тебя. Ему рано. Молчи».
Прерывая эти воспоминания, Фиона Робертс подошла ко мне ближе и проговорила:
– Я ждала тебя до половины одиннадцатого. Потом сказала, чтобы все начали есть. Они к тому времени просто подыхали с голоду.
– Конечно. А как же? – Я слабо усмехнулся и оглядел вагон. – Половина одиннадцатого. К этому времени любой проголодается…
– И к этому времени стало совершенно ясно, что ты не явишься. Никто уже ничему не верил.
– Нет. Я хочу пояснить, что к этому времени неизбежно…
– Вначале все шло хорошо, – прервала меня Фиона Робертс. – Я никогда прежде ничего подобного не организовывала, но все шло прекрасно. Они собрались у меня в квартире: Инге, Труде, все. Я немного нервничала, но все шло прекрасно, и я дрожала от возбуждения. Кое-кто из женщин подготовился к вечеру основательно, принесли толстые папки с материалами и фотографиями. Только к девяти народ начал выказывать нетерпение, и мне впервые пришло в голову, что ты можешь не явиться. Я все сновала туда-сюда, носила кофе, добавляла закусок в вазу, старалась поддерживать атмосферу. Я заметила, что гости стали перешептываться, но все еще надеялась: ты появишься – наверное, застрял где-нибудь в пробке. Время шло и шло, и под конец они заговорили в полный голос. Не стесняясь, даже при мне. И это в моей собственной квартире! Тогда я сказала, чтобы садились за стол. Мне хотелось, чтобы это поскорее кончилось. Они уселись и начали есть – я приготовила разные омлетики – и прямо за едой некоторые, как эта Ульрике, продолжали шептаться и хихикать. Но знаешь, те, кто хихикал, нравились мне, пожалуй, больше других. Больше, например, чем Труде, которая делала вид, что меня жалеет, и старалась до конца держаться мило – до чего же она мне противна! Как сейчас вижу: прощается, а сама думает про себя: «Бедняжка! Живет в мире фантазий. Мы, в самом деле, должны были сразу догадаться». Ох, ненавижу всю их компанию и презираю себя за то, что с ними связалась. Но, видишь ли, я уже четыре года жила в микрорайоне, однако не приобрела ни одной настоящей подруги и ни с кем не общалась. Эта публика – женщины, которые прошлым вечером были у меня в гостях, – вообще бы никогда до меня не снизошла. Они, видишь ли, мнят себя местной элитой. Называют свое общество Женским фондом искусства и культуры. Глупость, конечно: никакой это не фонд, просто такое название звучит солидно, как им кажется. Что бы в городе ни организовывалось, они во всем принимают участие. Например, когда приезжал Пекинский балет, они приготовили все флаги для торжественной встречи. Как бы то ни было, они очень высоко себя ставят и еще недавно ни за что бы не снизошли до подобной мне. Инге так даже не открыла бы рта, чтобы со мной поздороваться, если б встретила на улице. Но когда это выплыло наружу, все сразу переменилось. Я имею в виду, когда стало известно, что я с тобой знакома. Как они дознались, понятия не имею – я не хвасталась этим знакомством на каждом углу. Наверное, упомянула где-нибудь невзначай. Так или иначе, но, сам понимаешь, все переменилось как по волшебству. Однажды, меньше года назад, Инге сама остановила меня на лестнице и пригласила на одно из их собраний. Мне не очень хотелось с ними связываться, но я пошла – наверное, решила, что пора завести хоть каких-нибудь друзей, не знаю. Так вот, с самого начала некоторые из них, в частности Инге и Труде, совсем не были уверены, что это правда – ну, то, что мы с тобой старые друзья. Но в конце концов предпочли поверить – думаю, упивались своим благородством. Идея позаботиться о твоих родителях – не моя, но то, что я с тобой знакома, сыграло немалую роль. Когда распространилась весть о твоем приезде, Инге заявила мистеру фон Брауну, что фонд, после Пекинского балета, готов взяться за другую важную задачу, тем более одна из их группы – твоя старая приятельница. Что-то в этом духе. И таким образом фонд получил работу – присмотр за твоими родителями, пока они будут здесь, и все дрожали от радостного возбуждения, хотя кое-кого из дам слишком беспокоила ответственность. Но Инге их подбодрила, сказав, что такое доверие нами вполне заслужено. Продолжая регулярно встречаться, мы стали думать о программе развлечений для твоих родителей. Инге сказала – меня очень опечалили ее слова, – что состояние здоровья обоих оставляет желать лучшего, поэтому такие напрашивающиеся варианты, как, к примеру, экскурсии по городу, в данном случае малоуместны. И все же идеи сыпались как из рога изобилия: начались споры и раздоры. Наконец, на последнем собрании, кто-то предложил: а почему бы не пригласить тебя прийти и высказаться самолично? Рассказать о вкусах твоих родителей. Мгновение стояла мертвая тишина. Потом Инге произнесла: «А почему бы и нет? В конце концов, у нас на это больше оснований, чем у кого-нибудь другого». И тут все уставились на меня. Я не выдержала и сказала: «Ну ладно, думаю, у него не будет времени, но если вы хотите, я спрошу». Тут они все так и застыли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157
– Ты ведь знаешь, – сказала мне тогда Фиона, приблизив в темноте свое лицо к моему, – когда ты женишься, тебе не обязательно будет жить так, как живут твои мама с папой. У тебя будет совсем по-другому. Не все мужья и жены без передышки ругаются. Они ссорятся только иногда… Когда случается что-то особое.
– Что особое?
Мгновение Фиона молчала. Я собирался повторить вопрос, на этот раз с большим напором, но она заговорила медленно и неуверенно:
– Твои родители. У них таких ссор не бывает, не из-за чего. А ты разве не знаешь? Не знаешь, отчего они все время ругаются?
Внезапно злой голос снаружи позвал Фиону – и она исчезла. Сидя один в темноте под столом, я уловил звуки голосов: Фиона с матерью шепотом спорили в кухне. Я слышал, как Фиона негодующим тоном повторяла: «Почему нельзя? Почему мне нельзя ему сказать? Все другие знают». А мать отвечала, по-прежнему приглушенным голосом: «Он младше тебя. Ему рано. Молчи».
Прерывая эти воспоминания, Фиона Робертс подошла ко мне ближе и проговорила:
– Я ждала тебя до половины одиннадцатого. Потом сказала, чтобы все начали есть. Они к тому времени просто подыхали с голоду.
– Конечно. А как же? – Я слабо усмехнулся и оглядел вагон. – Половина одиннадцатого. К этому времени любой проголодается…
– И к этому времени стало совершенно ясно, что ты не явишься. Никто уже ничему не верил.
– Нет. Я хочу пояснить, что к этому времени неизбежно…
– Вначале все шло хорошо, – прервала меня Фиона Робертс. – Я никогда прежде ничего подобного не организовывала, но все шло прекрасно. Они собрались у меня в квартире: Инге, Труде, все. Я немного нервничала, но все шло прекрасно, и я дрожала от возбуждения. Кое-кто из женщин подготовился к вечеру основательно, принесли толстые папки с материалами и фотографиями. Только к девяти народ начал выказывать нетерпение, и мне впервые пришло в голову, что ты можешь не явиться. Я все сновала туда-сюда, носила кофе, добавляла закусок в вазу, старалась поддерживать атмосферу. Я заметила, что гости стали перешептываться, но все еще надеялась: ты появишься – наверное, застрял где-нибудь в пробке. Время шло и шло, и под конец они заговорили в полный голос. Не стесняясь, даже при мне. И это в моей собственной квартире! Тогда я сказала, чтобы садились за стол. Мне хотелось, чтобы это поскорее кончилось. Они уселись и начали есть – я приготовила разные омлетики – и прямо за едой некоторые, как эта Ульрике, продолжали шептаться и хихикать. Но знаешь, те, кто хихикал, нравились мне, пожалуй, больше других. Больше, например, чем Труде, которая делала вид, что меня жалеет, и старалась до конца держаться мило – до чего же она мне противна! Как сейчас вижу: прощается, а сама думает про себя: «Бедняжка! Живет в мире фантазий. Мы, в самом деле, должны были сразу догадаться». Ох, ненавижу всю их компанию и презираю себя за то, что с ними связалась. Но, видишь ли, я уже четыре года жила в микрорайоне, однако не приобрела ни одной настоящей подруги и ни с кем не общалась. Эта публика – женщины, которые прошлым вечером были у меня в гостях, – вообще бы никогда до меня не снизошла. Они, видишь ли, мнят себя местной элитой. Называют свое общество Женским фондом искусства и культуры. Глупость, конечно: никакой это не фонд, просто такое название звучит солидно, как им кажется. Что бы в городе ни организовывалось, они во всем принимают участие. Например, когда приезжал Пекинский балет, они приготовили все флаги для торжественной встречи. Как бы то ни было, они очень высоко себя ставят и еще недавно ни за что бы не снизошли до подобной мне. Инге так даже не открыла бы рта, чтобы со мной поздороваться, если б встретила на улице. Но когда это выплыло наружу, все сразу переменилось. Я имею в виду, когда стало известно, что я с тобой знакома. Как они дознались, понятия не имею – я не хвасталась этим знакомством на каждом углу. Наверное, упомянула где-нибудь невзначай. Так или иначе, но, сам понимаешь, все переменилось как по волшебству. Однажды, меньше года назад, Инге сама остановила меня на лестнице и пригласила на одно из их собраний. Мне не очень хотелось с ними связываться, но я пошла – наверное, решила, что пора завести хоть каких-нибудь друзей, не знаю. Так вот, с самого начала некоторые из них, в частности Инге и Труде, совсем не были уверены, что это правда – ну, то, что мы с тобой старые друзья. Но в конце концов предпочли поверить – думаю, упивались своим благородством. Идея позаботиться о твоих родителях – не моя, но то, что я с тобой знакома, сыграло немалую роль. Когда распространилась весть о твоем приезде, Инге заявила мистеру фон Брауну, что фонд, после Пекинского балета, готов взяться за другую важную задачу, тем более одна из их группы – твоя старая приятельница. Что-то в этом духе. И таким образом фонд получил работу – присмотр за твоими родителями, пока они будут здесь, и все дрожали от радостного возбуждения, хотя кое-кого из дам слишком беспокоила ответственность. Но Инге их подбодрила, сказав, что такое доверие нами вполне заслужено. Продолжая регулярно встречаться, мы стали думать о программе развлечений для твоих родителей. Инге сказала – меня очень опечалили ее слова, – что состояние здоровья обоих оставляет желать лучшего, поэтому такие напрашивающиеся варианты, как, к примеру, экскурсии по городу, в данном случае малоуместны. И все же идеи сыпались как из рога изобилия: начались споры и раздоры. Наконец, на последнем собрании, кто-то предложил: а почему бы не пригласить тебя прийти и высказаться самолично? Рассказать о вкусах твоих родителей. Мгновение стояла мертвая тишина. Потом Инге произнесла: «А почему бы и нет? В конце концов, у нас на это больше оснований, чем у кого-нибудь другого». И тут все уставились на меня. Я не выдержала и сказала: «Ну ладно, думаю, у него не будет времени, но если вы хотите, я спрошу». Тут они все так и застыли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157