Как-то вечером жена ушла, а мы с Софи остались дома одни. Я находился в спальне, где было громко включено радио (передавали концерт), – и вдруг услышал, как в гостиной Софи разразилась безудержными рыданиями. Чуть ли не сразу я догадался, что она наконец нашла Ульриха. Или то, что от него осталось: прошло уже несколько недель, как он пропал. Дверь из спальни в гостиную была закрыта, и, как я уже сказал, гремело радио, поэтому нетрудно было предположить, что я ее не слышу. Я приложил ухо к двери, музыка раздавалась у меня за спиной. Конечно же я не раз подумывал о том, чтобы выйти к Софи, но чем дольше я стоял у двери, тем нелепей казалось мне мое внезапное появление. Знаете, сэр, оно вовсе не было нелепым, она рыдала во весь голос. На минуту я даже вернулся на свое место, пытаясь притвориться сам перед собой, что ничего не слышал. Но от ее рыданий внутри у меня все разрывалось – и я снова кинулся к двери и склонился к замочной скважине, чтобы звуки концерта ничего не заглушали. Если Софи позовет меня, сказал я себе, если постучит или окликнет меня – тогда я войду. Так я решил. Если она крикнет «Папа!» – я тотчас войду и объясню ей, что ничего раньше не слышал из-за музыки. Я стал ждать, но она не позвала меня и не постучала в дверь. Единственное, что она выкрикнула после самых отчаянных рыданий (а они пронзали мне сердце, поверьте, сэр), выкрикнула словно бы сама себе, – заметьте это особо, сэр, словно она говорила сама с собой, – выкрикнула: «Я забыла Ульриха в коробке! Это моя вина! Моя!» Позже я выяснил, что Софи поместила Ульриха внутрь сувенирной коробочки. Она хотела взять его с собой на прогулку: она это часто делала – «показывала» ему разные вещи. Она положила его внутрь коробочки, уже готовая шагнуть за порог, но что-то в эту минуту стряслось, Софи отвлеклась и никуда не пошла, а между тем запамятовала, что Ульрих спрятан в коробку. В тот вечер, о котором я вам рассказываю, сэр, спустя несколько недель, Софи что-то делала по дому – и вдруг об этом вспомнила. Вообразите, что за ужасный момент это был для моей маленькой девочки! Вдруг ей все ясно вспоминается, но она еще – вопреки очевидному – надеется, что это не так, и бросается к коробке. Конечно, там, внутри, лежит Ульрих. Слушая через дверь, я, разумеется, не мог тогда установить до конца, что именно произошло, однако угадал более или менее точно, когда она выкрикнула эти слова: «Я забыла Ульриха в коробке! Это моя вина!» Мне хочется, чтобы вы поняли, сэр: она сказала это как будто сама себе. Если бы она сказала: «Папа! Выйди, пожалуйста…» Но нет. Однако и тогда я все же подумал про себя: «Если она выкрикнет это еще раз, я пойду к ней». Но она этого не сделала. Просто продолжала всхлипывать. Я представил себе, как она держит Ульриха на ладони – быть может, надеясь, что его все еще можно спасти… О, это было для меня нелегко, сэр. Концерт по-прежнему длился – а я, как видите, так и оставался в спальне. Жена вернулась гораздо позже: я слышал их разговор и плач Софи. Потом жена пришла ко мне и обо всем рассказала. «Разве ты ничего не слышал?» – спросила она, а я ответил: «Нет, дорогая, ничего, я слушал концерт». На следующее утро, за завтраком, Софи не сказала мне ни слова и я ей – тоже. То есть мы понимали друг друга по-прежнему. Но мне стало ясно, ясно безо всякого сомнения: Софи знала, что я ее слышал. И более того: она не была за это на меня в обиде. Она, совсем как обычно, передала мне молочник, масло и даже забрала пустую тарелку, чего раньше не делала. Хочу сказать, сэр, что Софи осознала наш уговор и старалась его соблюдать. После случившегося, как нетрудно представить, наши отношения исходили из этой основы. Если и в случае с Ульрихом мы продолжали понимать друг друга, казалось правильным дождаться нового, столь же значительного повода. В самом деле, сэр, прекратить наш безмолвный уговор ни с того ни с сего было бы странно: это умалило бы трагедию, которой стало для моей дочери происшествие с Ульрихом. Надеюсь, вам это ясно, сэр. Во всяком случае, после того, как наш уговор… э-э, так сказать, прочно скрепился, даже и при сегодняшних обстоятельствах мне не представляется уместным вдруг нарушить укоренившийся обычай. Вот почему, сэр, я попросил вас, в виде особого одолжения, тем более что вам случилось сегодня там прогуливаться…
– Да-да-да, – вмешался я в очередном приливе нетерпения. Потом продолжал более сдержанно: – Мне понятно, что происходит между вами и вашей дочерью. Но вот что мне интересно – относительно вашего молчаливого уговора. Быть может, этот уговор и есть основная подспудная причина ее беспокойства? Не о вашем ли уговоре она думала, когда вы видели ее в кафе столь безутешной?
Мой вопрос, казалось, ошеломил Густава, и к нему не сразу вернулся дар речи.
– Это никогда не приходило мне в голову, сэр, – вымолвил он наконец. – Это ваше предположение. Я должен это обдумать. Надо признаться, о таком я ни разу раньше и не помышлял. – Он снова умолк с озабоченным видом. – Но почему ее наш уговор волнует так сильно именно сейчас?Когда прошло столько времени? – Он медленно покачал головой. – Можно вас спросить, сэр? Эта мысль появилась у вас после разговора с ней?
Внезапно я ощутил сильную усталость: мне захотелось поскорее сбыть с рук всю эту историю.
– Не знаю, не знаю, – ответил я. – Сколько повторять: все эти семейные дела… Я просто-напросто сторонний человек. Могу ли я судить? Я только высказал такую догадку.
– Конечно же, мне придется это обдумать. Ради Бориса я готов перебрать все варианты. Да, я должен над этим задуматься. – Густав снова замолчал, лицо его выражало все большую озабоченность. – Скажите, сэр, – проговорил он, – могу ли я попросить вас еще об одном одолжении? Когда вы в следующий раз увидите Софи, быть может, вы не откажетесь выведать поточнее, верна ли ваша догадка? Я знаю, вы сумеете сделать это очень тактично. Обычно я не стал бы просить о таком, но, видите ли, я думаю о маленьком Борисе. Я буду вам очень благодарен.
Он умоляюще посмотрел на меня. Наконец я вздохнул и сказал:
– Хорошо. Ради Бориса я сделаю что смогу. Но только должен еще раз напомнить, что для постороннего вроде меня…
Вероятно, заслышав свое имя, Борис разом проснулся.
– Дедушка! – воскликнул он и, отпустив меня, взволнованно кинулся к Густаву с явным намерением его обнять. Однако в последнюю секунду мальчик как будто бы опомнился и вместо объятия протянул руку.
– Добрый вечер, дедушка, – произнес он со спокойным достоинством.
– Добрый вечер, Борис. – Густав ласково потрепал его по макушке. – Приятно с тобой снова увидеться. Как провел день?
Борис слегка пожал плечами:
– Устал немного. День как день.
– Одну минуточку, – сказал Густав, – и я все улажу.
Обняв внука за плечи, носильщик подошел к конторке портье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157