Я не понимала тогда его сложной системы сопротивления и решила, что Чабб стыдится своей бедности.
Я протянула ему письмо Слейтера и поневоле уперлась взглядом в гноящиеся язвы на крепких мужицких ногах – казалось, свищи доходят до костей. Чабб перехватил мой взгляд, и мне вновь показалось, будто ему стало неловко. Хитроумный розыгрыш, придуманный Слейтером, Чабба не заинтересовал. Он играл в более опасные игры.
– Не могу сейчас говорить, мем. Клиенты недовольны, – сказал он. – И не только клиенты-ла. – Кивком он указал на женщину, которую я приняла за его жену. – Такая угрюмая! – Чабб рассеянно повертел в руках конверт.
– Прошу вас, хотя бы прочтите
Мы вышли наружу, в колоннаду шириной ровно пять футов, как все крытые торговые ряды К. Л. – предписание великого Стэмфорда Раффлза , которому, похоже, и в голову не пришло, что представителям белой расы придется страдать в этих торговых рядах от клаустрофобии. Я съежилась, словно огромная белогрудая птица, а толпа неуклонно продолжала свое движение, обтекая меня и велосипедных дел мастера, сжимавшего в руках мятый конверт.
Я хотела видеть его лицо в тот момент, когда он осознает, какое счастье свалилось ему на голову. Хотела разделить его радость. Вышло не по-моему.
– В чем дело?
– Здесь написано, – заявил он, злобно заглядывая внутрь конверта, – что мне причитаются деньги. А денег-ла и нет, мем. Украли.
В язвительном замысле Слейтера обнаружились изъяны. Я поспешила заткнуть прорехи.
– Страховая компания вернет деньги мне, – сказала я.
– Какое отношение вы имеете к моему костюму?
– На квитанции указан номер моей комнаты. Главное – у вас снова будет костюм.
– Пусть так. – Он вернулся к нагромождению масляного железа и поманил меня за собой в лабиринт сломанных двухколесников. – Но костюм стоит намного меньше.
Пришлось врать что-то насчет минимальных страховых выплат. Чабб иронически приподнял бровь. Потом я догадалась, что означал этот жест: он, как и Боб Маккоркл, работал в страховой компании. Пока что, ничего не подозревая, я последовала за Чаббом к верстаку с мелкими деталями, разложенными, как в «игре Кима» .
Все еще держа в правой руке письмо, левой он просеивал эту мелочь.
– Откуда они взяли цену-ла? Вы им сказали?
– Да, – беспомощно подтвердила я. – Я сказала, что костюм был совсем старый.
Склонив голову набок, он посмотрел на меня. Черт бы побрал этого негодяя. Он смеялся.
– Вы очень добры, – сказал он. – Очень, очень добры.
Я почувствовала, как кровь прихлынула к голове.
– Завтра понедельник, – сказал он. – Приходите пораньше. Пойдем вместе к портному-ла. Может, я взамен дам вам стихи.
Я обрадовалась – так обрадовалась, что поцеловала его дряблую чумазую щеку.
Разумеется, со Слейтером я своими редакторскими амбициями не делилась. Тот к восьми часам вечера завладел большим угловым столом, за которым прежде располагались летчики со стюардессами. Раскрыл свою «Оливетти Валентини», с важностью обложился бумагами, погрузившись, по всей вероятности, в трескучую статью для «Новы». Вот павлин. Так-то он разменял свой талант.
– Хорошо, – сказал он, услышав, что в понедельник мы идем к портному. – Рад за беднягу.
Его великодушие могло бы насторожить меня, учитывая, как он был сперва враждебен.
– Просто нищий, – продолжал он, будто с самого начала не имел в виду ничего, кроме чистой благотворительности. – Жалкая жизнь, а, Микс?
С минуту мы помолчали. Слейтер упорно размышлял о чем-то, и я никак не могла догадаться, о чем, пока он не спросил – довольно резко, – что у меня запланировано на вечер.
Тут меня осенило: он все-таки собирается поговорить о моей матери.
– Поужинаем вместе? – предложил он.
– Если хотите.
– Я загляну через полчаса?
Хотя я добивалась именно этого разговора, сейчас от страха у меня подкашивались ноги. Я считала: этот мудак убил мою маму. Я поднялась в комнату и ждала, прикидывая, какие еще мерзкие тайны мне предстоит узнать.
Но и Слейтер, похоже, волновался не меньше. Во всяком случае, он так и не позвонил, и в тот вечер я легла спать голодной и все же с облегчением.
В понедельник спозаранку Кристофер Чабб поджидал меня. Когда я вошла в мастерскую, он поднял руки и смущенно скривился. Просторная рубашка-хаки и лоснящиеся черные брюки явно достались ему от человека покрупнее. Хоть я и славлюсь полной бестолковостью по части моды, я бы и то постеснялась такое надеть.
К счастью, по дороге я заприметила два китайских ателье, одно – всего через два дома. Как можно быстрее я повела Чабба туда. Он толком и не понял, что я делаю.
Портной был ростом примерно с Чабба, худой, веснушчатый, с маленькими ушами и сморщенным лицом былого жокея. Он вежливо улыбнулся мне, однако стоило ему глянуть мне через плечо, приветливость с лица как ветром сдуло.
– Чхе! Чего надо?
Я попросила показать образцы ткани. Он словно и не слышал.
– Не открыто, – нахмурился он. – Закрыто сегодня. Очень занят.
И на этом разговор оборвался – Чабб попятился, я тоже оказалась на улице, портной уже запирал лавочку.
– Очень занят, – рявкнул он. – Очень жаль.
Опешив от такой наглости, я даже не сразу поняла, как сильно меня оскорбили.
– Приду попозже, – сказала я.
– Не приходить, – отрезал он, опуская жалюзи и задвигая засов. – Очень долго занят.
Я обернулась к Чаббу – тот стоял на щербатом тротуаре, безмятежно сложив руки на груди.
– Эти портные-ла плохие, – произнес он. – Дорогие. Обманут нас. На Бату-роуд гораздо лучше.
Я подумала, что нас выгнали из-за странного наряда Чабба. Во втором ателье, в двух шагах от первого, я с порога изложила дело:
– Хороший костюм моего друга испорчен. Нам нужен другой, как можно скорее.
Этот мастер выглядел вполне вменяемым: в прекрасно пошитом темном костюме, в голубой рубашке с белым итонским воротничком и чуть ли не с галстуком частной школы. Но едва он сообразил, что я заказываю костюм для его соседа – тот в нерешительности маячил в дверях, – как тут же показал себя страшным снобом, вздохнул, понурился.
Я по-женски начала было обсуждать материал, но портной устоял перед моим напором.
Прищемив большим и указательным пальцем переносицу, он выждал, пока я закончу.
– Миссус, можно задать вопрос? Вы знакомы с этим человеком?
– Он – знаменитый поэт.
– Нет. Это не так.
– Он – мой друг.
– Вы покупаете ему костюм?
– Да.
– Мадам, вы, пожалуйста, оставьте его.
– Что вы хотите этим сказать?
– Он не ваш друг. Он не человек.
– Он – поэт.
– Мадам, доктор видел его, когда он появился на Джалан-Кэмпбелл. Поздно ночью, прямо посреди улицы. Без ног-ла.
Я оглянулась на Чабба, но тот скрылся.
– Вот видите, – сказал портной. – Он ушел. Испугался, когда я сказал вам про него.
– Что значит «без ног»?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
Я протянула ему письмо Слейтера и поневоле уперлась взглядом в гноящиеся язвы на крепких мужицких ногах – казалось, свищи доходят до костей. Чабб перехватил мой взгляд, и мне вновь показалось, будто ему стало неловко. Хитроумный розыгрыш, придуманный Слейтером, Чабба не заинтересовал. Он играл в более опасные игры.
– Не могу сейчас говорить, мем. Клиенты недовольны, – сказал он. – И не только клиенты-ла. – Кивком он указал на женщину, которую я приняла за его жену. – Такая угрюмая! – Чабб рассеянно повертел в руках конверт.
– Прошу вас, хотя бы прочтите
Мы вышли наружу, в колоннаду шириной ровно пять футов, как все крытые торговые ряды К. Л. – предписание великого Стэмфорда Раффлза , которому, похоже, и в голову не пришло, что представителям белой расы придется страдать в этих торговых рядах от клаустрофобии. Я съежилась, словно огромная белогрудая птица, а толпа неуклонно продолжала свое движение, обтекая меня и велосипедных дел мастера, сжимавшего в руках мятый конверт.
Я хотела видеть его лицо в тот момент, когда он осознает, какое счастье свалилось ему на голову. Хотела разделить его радость. Вышло не по-моему.
– В чем дело?
– Здесь написано, – заявил он, злобно заглядывая внутрь конверта, – что мне причитаются деньги. А денег-ла и нет, мем. Украли.
В язвительном замысле Слейтера обнаружились изъяны. Я поспешила заткнуть прорехи.
– Страховая компания вернет деньги мне, – сказала я.
– Какое отношение вы имеете к моему костюму?
– На квитанции указан номер моей комнаты. Главное – у вас снова будет костюм.
– Пусть так. – Он вернулся к нагромождению масляного железа и поманил меня за собой в лабиринт сломанных двухколесников. – Но костюм стоит намного меньше.
Пришлось врать что-то насчет минимальных страховых выплат. Чабб иронически приподнял бровь. Потом я догадалась, что означал этот жест: он, как и Боб Маккоркл, работал в страховой компании. Пока что, ничего не подозревая, я последовала за Чаббом к верстаку с мелкими деталями, разложенными, как в «игре Кима» .
Все еще держа в правой руке письмо, левой он просеивал эту мелочь.
– Откуда они взяли цену-ла? Вы им сказали?
– Да, – беспомощно подтвердила я. – Я сказала, что костюм был совсем старый.
Склонив голову набок, он посмотрел на меня. Черт бы побрал этого негодяя. Он смеялся.
– Вы очень добры, – сказал он. – Очень, очень добры.
Я почувствовала, как кровь прихлынула к голове.
– Завтра понедельник, – сказал он. – Приходите пораньше. Пойдем вместе к портному-ла. Может, я взамен дам вам стихи.
Я обрадовалась – так обрадовалась, что поцеловала его дряблую чумазую щеку.
Разумеется, со Слейтером я своими редакторскими амбициями не делилась. Тот к восьми часам вечера завладел большим угловым столом, за которым прежде располагались летчики со стюардессами. Раскрыл свою «Оливетти Валентини», с важностью обложился бумагами, погрузившись, по всей вероятности, в трескучую статью для «Новы». Вот павлин. Так-то он разменял свой талант.
– Хорошо, – сказал он, услышав, что в понедельник мы идем к портному. – Рад за беднягу.
Его великодушие могло бы насторожить меня, учитывая, как он был сперва враждебен.
– Просто нищий, – продолжал он, будто с самого начала не имел в виду ничего, кроме чистой благотворительности. – Жалкая жизнь, а, Микс?
С минуту мы помолчали. Слейтер упорно размышлял о чем-то, и я никак не могла догадаться, о чем, пока он не спросил – довольно резко, – что у меня запланировано на вечер.
Тут меня осенило: он все-таки собирается поговорить о моей матери.
– Поужинаем вместе? – предложил он.
– Если хотите.
– Я загляну через полчаса?
Хотя я добивалась именно этого разговора, сейчас от страха у меня подкашивались ноги. Я считала: этот мудак убил мою маму. Я поднялась в комнату и ждала, прикидывая, какие еще мерзкие тайны мне предстоит узнать.
Но и Слейтер, похоже, волновался не меньше. Во всяком случае, он так и не позвонил, и в тот вечер я легла спать голодной и все же с облегчением.
В понедельник спозаранку Кристофер Чабб поджидал меня. Когда я вошла в мастерскую, он поднял руки и смущенно скривился. Просторная рубашка-хаки и лоснящиеся черные брюки явно достались ему от человека покрупнее. Хоть я и славлюсь полной бестолковостью по части моды, я бы и то постеснялась такое надеть.
К счастью, по дороге я заприметила два китайских ателье, одно – всего через два дома. Как можно быстрее я повела Чабба туда. Он толком и не понял, что я делаю.
Портной был ростом примерно с Чабба, худой, веснушчатый, с маленькими ушами и сморщенным лицом былого жокея. Он вежливо улыбнулся мне, однако стоило ему глянуть мне через плечо, приветливость с лица как ветром сдуло.
– Чхе! Чего надо?
Я попросила показать образцы ткани. Он словно и не слышал.
– Не открыто, – нахмурился он. – Закрыто сегодня. Очень занят.
И на этом разговор оборвался – Чабб попятился, я тоже оказалась на улице, портной уже запирал лавочку.
– Очень занят, – рявкнул он. – Очень жаль.
Опешив от такой наглости, я даже не сразу поняла, как сильно меня оскорбили.
– Приду попозже, – сказала я.
– Не приходить, – отрезал он, опуская жалюзи и задвигая засов. – Очень долго занят.
Я обернулась к Чаббу – тот стоял на щербатом тротуаре, безмятежно сложив руки на груди.
– Эти портные-ла плохие, – произнес он. – Дорогие. Обманут нас. На Бату-роуд гораздо лучше.
Я подумала, что нас выгнали из-за странного наряда Чабба. Во втором ателье, в двух шагах от первого, я с порога изложила дело:
– Хороший костюм моего друга испорчен. Нам нужен другой, как можно скорее.
Этот мастер выглядел вполне вменяемым: в прекрасно пошитом темном костюме, в голубой рубашке с белым итонским воротничком и чуть ли не с галстуком частной школы. Но едва он сообразил, что я заказываю костюм для его соседа – тот в нерешительности маячил в дверях, – как тут же показал себя страшным снобом, вздохнул, понурился.
Я по-женски начала было обсуждать материал, но портной устоял перед моим напором.
Прищемив большим и указательным пальцем переносицу, он выждал, пока я закончу.
– Миссус, можно задать вопрос? Вы знакомы с этим человеком?
– Он – знаменитый поэт.
– Нет. Это не так.
– Он – мой друг.
– Вы покупаете ему костюм?
– Да.
– Мадам, вы, пожалуйста, оставьте его.
– Что вы хотите этим сказать?
– Он не ваш друг. Он не человек.
– Он – поэт.
– Мадам, доктор видел его, когда он появился на Джалан-Кэмпбелл. Поздно ночью, прямо посреди улицы. Без ног-ла.
Я оглянулась на Чабба, но тот скрылся.
– Вот видите, – сказал портной. – Он ушел. Испугался, когда я сказал вам про него.
– Что значит «без ног»?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62