У него была клочковатая, растрепанная борода. Длинные немытые волосы. Левая рука сплошь в часах – штук десять, по крайней мере. Сабля была не такой уж длинной, но его ноги – еще короче, ножны цеплялись за тротуар, когда он шел ко мне. Я склонился в поклоне, упал на гудрон. Словно дохлая рыба. Сабля проскрежетала возле моего уха – хуже, чем когда ногтем проведут по школьной доске. Я почуял его запах, туан, и понял, кто он есть. От него пахло. Воняло, как от последнего нищего. Я услышал, как сабля выходит из ножен, и гнев умер во мне. Я обмочил штаны.
– Кепара потоп? – спросил он.
Он плохо выговаривал слова, но я понял. «Кепала потоп», – вот что он хотел сказать. Отрубить голову. Хочу ли я, чтобы мне отрубили голову;
– Нет, туан!
Острием сабли он коснулся моей руки, «ролекс» омыла тонкая струйка крови. Не дожидаясь приказа, я снял часы и протянул ему. Поднять глаза я не осмеливался, но знал, что он внимательно рассматривает корпус: он прочел вслух имя и адрес, которые мой отец велел выгравировать на часах. Отец говаривал, что я бы и голову где-нибудь оставил, не будь она крепко привинчена.
– Говорить по-английски?
– Немного, туан.
– Это твой дом, Ролекс-сан? Куин-стрит?
– Да, туан.
– Очень хорошо. Чоп-чоп. Пошли. Сейчас. Кристофер, вокруг него вились мухи, ползали по нему, купались в облаке вони. Потом я слышал разные истории: мол, он был королевской крови и дал обет не мыться и не стричь волосы до победы, – не знаю, что тут правда, знаю одно: ему нравилось рубить головы.
Он подозвал рикшу и уселся, пристроив обнаженную саблю на коленях. Мне он велел бежать впереди и показывать дорогу. Когда я отворил дверь дома на Куин-стрит, он отобрал у меня ключ и заперся внутри. Я не сразу сообразил, что он завладел моим домом. Я-то думал, он только грабить явился, подонок. Я готов был содрать с него кожу, сварить, как цыпленка в горшке.
– Не кипятись, – сказал Чабб.
– Нет, никогда! Релекс – ни за что. Ни тогда, ни потом. Я видел, что творили выродки. Я знаю, как с ними надо. Мы допустили, чтобы Тацуки Судзуки убивал наших жен и детей.
– Так его звали?
– Мы дали этому человеку, Кристофер, – человеку, который захватил дом моей семьи, – рубить головы нашим близким. Где тогда были англичане? Ушли. Австралийцы? Драпанули. А мы – допустили. Мы видели, как он обтирал саблю листом белой бумаги. Вот кого надо было убить, грязную свинью, залезшую в мою постель, точно паразит в кишки. Но как убить – вот о чем я все думал.
На Куин-стрит жила старая китаянка, Кристофер. У китайцев слишком много детей, девочки им не нужны. Эту удочерили индусы, и она делала апом – индусский завтрак, рисовая мука, кокос, сахар, очень вкусно. Она готовила в отту када, лепившемся к задней стене, точно ракушка к скале. До того дня, как у меня отняли дом, мы с ней ни разу не говорили. Но теперь китаянка пустила меня к себе, Кристофер. Я спал рядом с ней в крохотном сарае на полу. Оттуда я следил за дверью собственного дома. Я видел, как демон входит и выходит, придумывал способы уничтожить его.
Вскоре у него появился красный «эм-джи» – наверное, отнял у какого-то баба с Норт-Бича. По другую сторону дома стоял лоток с папайей и бананами. Хозяина звали Сундралингам – красивый черноусый парень. Как-то поутру он нечаянно зацепил «эм-джи» своей тележкой. Вот невезение. Напугался до смерти и сразу во всем признался, как только капитан Судзуки показался на пороге моего дома. Да, это он, никто другой, он во всем виноват. Пусть туан отнимет у него жизнь, лишь бы никто больше не пострадал. Я видел, как Судзуки сжал пальцы на рукояти сабли, но пока что ее не вынимал.
– Хочешь кепара потоп?
– Нет, туан!
– Тогда добудь мне мускусную дыню.
– Что это?
– Не обезьянью еду. Не вот это. – Одним движением он смел папайи с лотка. – Добудь мне мускусную дыню. Сейчас сезон.
Сундралингам знал, что его ждет кепара потоп, ведь такой заказ он не смог бы выполнить даже перед войной.
– Хорошо, туан. Завтра, туан.
На следующий день Сундралингам исчез. Убежал, умер – почем знать? К лотку никто не притрагивался. Бананы почернели и сгнили. Папайи испускали вонь, мухи вились над ними, точно над Судзуки. Много, много часов я лежал в отту када, вдыхая тяжкую вонь и думая, как напрасно было полагаться на чужеземцев. Нет, они нас не спасли. Нужно было довериться Малайе. Наша страна стоила миллиона британских солдат. Она – словно огромная ядовитая рыба, туан, которая позволяет маленьким рыбкам заплывать в свои жабры. Мы – такая рыба, туан, мы будем в безопасности там, где японец найдет свою смерть. Повсюду в природе есть тайные средства, чтобы избавить страну от этих чудищ. Черепаха, лягушка, жаба – все превращается в оружие. Смерть спрятана в червяке и в кузнечике. Вон там растет бамбук – прямо перед тобой, Кристофер. По-пробуй. Нежные волосики, точно у женщины промеж ног, но я могу сделать из него яд и ты упадешь мабок, словно этот пес.
– Я не хочу никого травить, – сказал Чабб.
– И вот я подумал о мускусной дыне. Всякий бы сказал, это невозможно, ни единого шанса. Все по карточкам, по гунтангу риса на человека, больше ничего. Но в аэропорту приземлялись большегрузные японские самолеты, деньги переходили из рук в руки, я был знаком с китайским гангстером Йео Хуан Чу, он же Картошка. Денег он запросил немеряно, но я одолжил английские фунты и через три недели заполучил три прекрасные мускусные дыни. Триста фунтов они стоили, целое состояние, но не так уж дорого за невозможное.
Наутро, когда Судзуки вышел из моего дома, он первым делом покосился на лоток Сундралингама. Все прибрано, вычищено, так и сияет, и – три мускусные дыни на серебряном блюде. Глаза у него чуть не выскочили.
– Не мог же он ничего не заподозрить, Мулаха?
– Разумеется. Если б он ничего не заподозрил, я бы только время зря терял. Юн украл у меня дом. Я ненавидел его. За мускусными дынями он послал не меня, а Сундралингама, но Сундралингам сбежал, или погиб, или угодил в тюрьму. Так или иначе, Судзуки получил три прекрасные мускусные дыни. Он погрозил мне пальцем, как бы предостерегая. Я заглянул в его черные глаза и испугался.
– Мы поделимся, – решил он наконец. – Мы съедим дыню пополам, Ролекс-сан.
Руки у меня тряслись. Я предложил ему дыню, но он выбрал другую, с зеленым пятнышком. Я взял нож, разрезал дыню пополам, протянул половину ему. Он окликнул урода-сержанта и послал его в мой дом за двумя ложками – лучшими серебряными ложками из сервиза моей матери. Мы ели, сидя плечом к плечу на низких металлических табуретах, выставленных на Куин-стрит. Ножны концом упирались в землю. Вонючее чудовище, скорпион с волочащимся по земле жалом.
– Очень хорошо, – сказал он. Но я видел: он еще не успокоился. – Завтра я вернусь, Ролекс-сан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62
– Кепара потоп? – спросил он.
Он плохо выговаривал слова, но я понял. «Кепала потоп», – вот что он хотел сказать. Отрубить голову. Хочу ли я, чтобы мне отрубили голову;
– Нет, туан!
Острием сабли он коснулся моей руки, «ролекс» омыла тонкая струйка крови. Не дожидаясь приказа, я снял часы и протянул ему. Поднять глаза я не осмеливался, но знал, что он внимательно рассматривает корпус: он прочел вслух имя и адрес, которые мой отец велел выгравировать на часах. Отец говаривал, что я бы и голову где-нибудь оставил, не будь она крепко привинчена.
– Говорить по-английски?
– Немного, туан.
– Это твой дом, Ролекс-сан? Куин-стрит?
– Да, туан.
– Очень хорошо. Чоп-чоп. Пошли. Сейчас. Кристофер, вокруг него вились мухи, ползали по нему, купались в облаке вони. Потом я слышал разные истории: мол, он был королевской крови и дал обет не мыться и не стричь волосы до победы, – не знаю, что тут правда, знаю одно: ему нравилось рубить головы.
Он подозвал рикшу и уселся, пристроив обнаженную саблю на коленях. Мне он велел бежать впереди и показывать дорогу. Когда я отворил дверь дома на Куин-стрит, он отобрал у меня ключ и заперся внутри. Я не сразу сообразил, что он завладел моим домом. Я-то думал, он только грабить явился, подонок. Я готов был содрать с него кожу, сварить, как цыпленка в горшке.
– Не кипятись, – сказал Чабб.
– Нет, никогда! Релекс – ни за что. Ни тогда, ни потом. Я видел, что творили выродки. Я знаю, как с ними надо. Мы допустили, чтобы Тацуки Судзуки убивал наших жен и детей.
– Так его звали?
– Мы дали этому человеку, Кристофер, – человеку, который захватил дом моей семьи, – рубить головы нашим близким. Где тогда были англичане? Ушли. Австралийцы? Драпанули. А мы – допустили. Мы видели, как он обтирал саблю листом белой бумаги. Вот кого надо было убить, грязную свинью, залезшую в мою постель, точно паразит в кишки. Но как убить – вот о чем я все думал.
На Куин-стрит жила старая китаянка, Кристофер. У китайцев слишком много детей, девочки им не нужны. Эту удочерили индусы, и она делала апом – индусский завтрак, рисовая мука, кокос, сахар, очень вкусно. Она готовила в отту када, лепившемся к задней стене, точно ракушка к скале. До того дня, как у меня отняли дом, мы с ней ни разу не говорили. Но теперь китаянка пустила меня к себе, Кристофер. Я спал рядом с ней в крохотном сарае на полу. Оттуда я следил за дверью собственного дома. Я видел, как демон входит и выходит, придумывал способы уничтожить его.
Вскоре у него появился красный «эм-джи» – наверное, отнял у какого-то баба с Норт-Бича. По другую сторону дома стоял лоток с папайей и бананами. Хозяина звали Сундралингам – красивый черноусый парень. Как-то поутру он нечаянно зацепил «эм-джи» своей тележкой. Вот невезение. Напугался до смерти и сразу во всем признался, как только капитан Судзуки показался на пороге моего дома. Да, это он, никто другой, он во всем виноват. Пусть туан отнимет у него жизнь, лишь бы никто больше не пострадал. Я видел, как Судзуки сжал пальцы на рукояти сабли, но пока что ее не вынимал.
– Хочешь кепара потоп?
– Нет, туан!
– Тогда добудь мне мускусную дыню.
– Что это?
– Не обезьянью еду. Не вот это. – Одним движением он смел папайи с лотка. – Добудь мне мускусную дыню. Сейчас сезон.
Сундралингам знал, что его ждет кепара потоп, ведь такой заказ он не смог бы выполнить даже перед войной.
– Хорошо, туан. Завтра, туан.
На следующий день Сундралингам исчез. Убежал, умер – почем знать? К лотку никто не притрагивался. Бананы почернели и сгнили. Папайи испускали вонь, мухи вились над ними, точно над Судзуки. Много, много часов я лежал в отту када, вдыхая тяжкую вонь и думая, как напрасно было полагаться на чужеземцев. Нет, они нас не спасли. Нужно было довериться Малайе. Наша страна стоила миллиона британских солдат. Она – словно огромная ядовитая рыба, туан, которая позволяет маленьким рыбкам заплывать в свои жабры. Мы – такая рыба, туан, мы будем в безопасности там, где японец найдет свою смерть. Повсюду в природе есть тайные средства, чтобы избавить страну от этих чудищ. Черепаха, лягушка, жаба – все превращается в оружие. Смерть спрятана в червяке и в кузнечике. Вон там растет бамбук – прямо перед тобой, Кристофер. По-пробуй. Нежные волосики, точно у женщины промеж ног, но я могу сделать из него яд и ты упадешь мабок, словно этот пес.
– Я не хочу никого травить, – сказал Чабб.
– И вот я подумал о мускусной дыне. Всякий бы сказал, это невозможно, ни единого шанса. Все по карточкам, по гунтангу риса на человека, больше ничего. Но в аэропорту приземлялись большегрузные японские самолеты, деньги переходили из рук в руки, я был знаком с китайским гангстером Йео Хуан Чу, он же Картошка. Денег он запросил немеряно, но я одолжил английские фунты и через три недели заполучил три прекрасные мускусные дыни. Триста фунтов они стоили, целое состояние, но не так уж дорого за невозможное.
Наутро, когда Судзуки вышел из моего дома, он первым делом покосился на лоток Сундралингама. Все прибрано, вычищено, так и сияет, и – три мускусные дыни на серебряном блюде. Глаза у него чуть не выскочили.
– Не мог же он ничего не заподозрить, Мулаха?
– Разумеется. Если б он ничего не заподозрил, я бы только время зря терял. Юн украл у меня дом. Я ненавидел его. За мускусными дынями он послал не меня, а Сундралингама, но Сундралингам сбежал, или погиб, или угодил в тюрьму. Так или иначе, Судзуки получил три прекрасные мускусные дыни. Он погрозил мне пальцем, как бы предостерегая. Я заглянул в его черные глаза и испугался.
– Мы поделимся, – решил он наконец. – Мы съедим дыню пополам, Ролекс-сан.
Руки у меня тряслись. Я предложил ему дыню, но он выбрал другую, с зеленым пятнышком. Я взял нож, разрезал дыню пополам, протянул половину ему. Он окликнул урода-сержанта и послал его в мой дом за двумя ложками – лучшими серебряными ложками из сервиза моей матери. Мы ели, сидя плечом к плечу на низких металлических табуретах, выставленных на Куин-стрит. Ножны концом упирались в землю. Вонючее чудовище, скорпион с волочащимся по земле жалом.
– Очень хорошо, – сказал он. Но я видел: он еще не успокоился. – Завтра я вернусь, Ролекс-сан.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62